Страница 36 из 45
В детстве я любил ходить вместе с бабушкой копать саранку. Иногда нам удавалось накопать клубней на полный подол бабушкиного х'ухта. И тогда бабушка разводила небольшой костёр, пекла клубни и угощала меня «пищей богов». Это были радостные, светлые дни в моём детстве.
Помню, когда впервые покормила меня, мальчонку, картошкой. Мне она понравилась. И я авторитетно заявил:
— Вкусная. Похожа на саранку.
НИВХИ-ОЛЕНЕВОДЫ И НИВХИ-ПТИЦЕВОДЫ
Нивхи были не только рыбаками и охотниками. Кое-кто нашёл, что оленеводство тоже может кормить. Но нивхи-оленеводы редко отрывались от моря. Чаще всего они связывали таёжных ороков родственными отношениями. И олени нивха-тестя паслись в стаде орока-зятя. Лишь изредка нивх выезжал в тайгу к зяту-ороку. Как правило, любящий тесть привозил зятю гостинцы и подарки: нерпичье сало, круги лахтачьей кожи на арканы — награда за усердие. При этом нивхи и ороки изъяснялись между собой на нивхском языке.
Оленей использовали при перевозке тяжести (волоки лодок), а также на мясо.
Были нивхи-птицеводы. Нивхи ловили орлят и гусят. Нивхи давно заметили, что орлы и гуси хорошо переносят неволю. Почти у каждого жильца в стойбищах можно было видеть нёнё-раф — гусиные домики и на нашесте — величавого орла.
Перья орлов и гусей пользовались громадным спросом у энак-качнг — «пришлых иноплеменных людей» (китайских, русских купцов).
На Миф-тёнгре есть озеро, на котором паслись полуручные табуны гусей.
Озеро, река и бывшее стойбище так и назывались Мати-нгар от слова «нгар» — «табун гусей».
К'ЭНГ-ВАР-Т'ЛЫ
Мыс К'энг-вар-т'лы (мыс Марии) у жителей Миф-тёнгра пользуется большой известностью. Бурное море, подводные и надводные скалы заставляют относиться с себе почтительно. Если нивх обогнул конец мыса — считается, путь пройден благополучно.
Высокий скалистый мыс далеко отбрасывает сплошную тень. И человек, идущий на лодке вдоль берега с северо-востока на юго-запад, не выходит из тени. А если найдёт туман, человек едет вовсе в темноте. А дорога опасная, каждый миг можно ожидать неприятные сюрпризы. И вот наконец обрывается высокий мыс, и человек выходит из тени. И как бы в вознаграждение за мужество над головой будто прорывается небо, и солнце светит ослепительно и щедро, что по-нивхски звучит К'энг-вар-т'лы.
ЛЮБОПЫТНЫЕ ЧЕРНЕТИ
Есть крупные морские утки — чернети. Весной во время движения льдов эти утки огромными стаями заполняют свободные ото льдов разводья. Древние охотники заметили особенность чернети: они очень любопытны. Выйдет ли на берег собака или лиса, чернети подплывают ближе и со странным интересом рассматривают зверей. Или взмахнет человек чем-нибудь (допустим, шапкой) чернети тут как тут.
И нивхи залива Помрь хитроумно использовали любопытство этих уток. Завидев на воде стаю чернетей, охотники, низко пригнувшись, выходили на мыс, что вдается в залив Помрь, прятались за укрытия из травы или ветвей и взмахивали над головой чем-нибудь темным.
Любопытные утки, опережая друг друга, подплывали к берегу и попадали в ловко расставленные ловушки или становились добычей стрелков-лучников.
Этот мысик, что вдается в залив Помрь, так и называется Нга-ыньгр-ах от слов «нга» — живность (утки), «ыньгр» — предмет, чем манят уток, «ах» — конец мыса. То есть: «Мыс, где манят уток»,
Выше мыска на месте стойбища Музьма вырос поселок того же названия, что в переводе означает: «Волоки».
Южнее Музьмы расположен порт Москальво. Он вырос на месте стойбища того же названия, что в переводе означает: «Селение у маленькой бухты».
ЛЕНИВЫЙ ЧЫЙВЫНГ И ХВАСТЛИВЫЙ ЧВЫНЫНГ
Как-то охотники из рода Чыйвынгун пошли по следу медведя. Прошли прибрежные бугры, болото, вышли на возвышение, сплошь усыпанное ягодами.
Охотники наверняка знали, что медведь пасётся где-нибудь на ягоде, и, приготовив луки и копья, начали осторожно обшаривать кусты.
Один из них — ленивый и нерасторопный — жадно набросился на ягоду и стал пригоршнями отправлять в рот. Наевшись, он не последовал за другими охотниками. Наоборот, поразмыслив, что ягода — не медведь, за нею не надо гоняться и не надо рисковать жизнью, он отвязал от лука тетиву, подпоясался и вскоре насыпал за пазуху столько ягоды, что стал вдвое толще. И когда уже подумывал возвращаться домой, услышал рядом тревожные крики охотников и тут же увидел: на него несётся огромный медведь! Горе-охотник рванул с места и, не видя ничего под ногами (мешал «живот»), споткнулся о сук, растянулся и со страху закрыл голову руками. Медведь пронёсся мимо.
Преследовавшие зверя охотники подбежали и увидели: их напарник лежит в луже крови. Остановились охотники, осторожно подняли пострадавшего. И удивились: из-за пазухи пострадавшего посыпалась мятая ягода. Некоторое мгновение охотники недоуменно переглядывались. Всё это время «пострадавший» улыбался виновато и глупо. А когда поняли охотники свою оплошность, след зверя простыл. Говорят, гнев людей рода Чыйвынгун был велик. Они чуть не избили своего сородича. И чтобы об их позоре никто не знал, договорились не рассказывать о случившемся.
Но находятся и среди мужчин неумеющие укоротить свой язык. О случае на охоте вскоре узнали соседи по стойбищу, от них — близлежащие стойбища. Не прошёл ещё один сезон дороги, как эта весть облетела побережье Лер, перешла на Миф-тёнгр, оттуда перекинулась на Кэт (восточное побережье) и пошла, пошла, пошла, забавляя седовласых стариков, вызывая ироническую улыбку у полных достоинства юношей…
А вот что рассказывают об одном из Чвынынгун.
Жители стойбища и в туман и в дождь выезжали на рыбалку или на промысел нерп. А этот человек всё время сидел дома и сосал трубку. И его семья оставалась на зиму без запасов юколы. Только сочувствием сородичей жили сын и жена человека из рода Чвынынгун. Этот человек не любил промышлять, но любил похвастаться. В стойбище все знали о пристрастии этого человека и не слушали его.
Как-то поехал Чвынынг в дальнее стойбище. Жители стойбища приняли гостя по обычаю, угостили его кто чем мог. А он расхвастался, сказал, что очень богат. Поверили ему люди, одарили подарками. Вернулся Чвынынг к себе с полной нартой подарков.
К началу весны Чвынынг съел всё, что привёз.
И вот с первым настом у его жилища остановилась упряжка дальней дороги, запряженная одиннадцатью псами. Это жители дальнего стойбища ответно приехали в гости.
Ввалились гости в то-раф Чвынынга, разделись, погрели у очага закоченевшие ноги и стали делиться новостями в ожидании, когда хозяин накроет стол. А хвастун сам с утра ничего не ел. Словоохотливые гости рассказывали всякие пустяки, хозяин поддакивал им, а сам мрачно думал, как выйти из затруднения. Думал-думал — ничего не придумал.
А время идёт. Вот уже полдень, а гости всё говорят. «Пусть говорят, — решил Чвынынг. — Самому нечего есть. Сделаю вид, что попросту забыл накрыть стол, и начну длинный нгастур. Не перебьют».
Но уже сам не может спокойно сидеть — проголодался очень. Вспомнил, что когда-то в коридоре воткнул в щель между корьем хвост кеты. Обычно нивхи не едят хвост кеты — им кормят собак. И позор человеку, обгладывающему хвост рыбы.
Вышел потихоньку в коридор, нашёл мёрзлый хвост кеты, развёл за жилищем маленький костёр, проткнул хвост прутом и сказал сыну на ухо, чтобы смотрел, когда испечётся хвост. Сам зашёл домой и стал занимать гостей разговором.
Говорит, говорит Чвынынг, а гости то ли слушают его, то ли нет. Только видно, как они всё мрачнеют и мрачнеют.
И вот когда Чвынынг начал свой длинный нгастур, вбежал в то-раф мальчик и крикнул отцу:
— Твой рыбий хвост сгорел! Разгневанный Чвынынг набросился на сына и так ударил, что мальчик упал и больше не поднялся.
Голодные гости запрягли своих собак и покинули хвастливого Чвынынга.