Страница 52 из 55
Боевые действия под Смоленском в 1632–1634 гг. Фрагмент гравюры В. Гондиуса, 1636 г.
Смута стала важным этапом в борьбе за первенство в Восточной Европе, которая началась с созданием крупных централизованных государств — России, Речи Посполитой и Швеции. Показательно, что кровавая русская междоусобица проходила на фоне отсутствия у соседних стран сколь-нибудь согласованных и продуманных амбициозных стратегий в отношении России. Так, в 1609 г. королевская пропаганда в Речи Посполитой попыталась объединить общество под лозунгом «колонизации» московских земель по образцу Испанских завоеваний, однако в качестве жизнеспособной долгосрочной программы эти фантастические тезисы явно не годились. Полную поддержку сословий Речи Посполитой получила лишь вооруженная борьба за Смоленск и Северскую землю; попытки короля или его сына занять московский престол натолкнулись на равнодушие и недовольство — в том числе с опасением чрезмерного усиления королевской власти внутри страны. Влиятельной политической силой Речи Посполитой также оказались наемные армии самозванческих гетманов и конфедерации королевского войска, однако заботились они лишь о вознаграждении своих «кровавых заслуг», не беспокоясь об интересах государства. Отсюда — катастрофа московского гарнизона 1612 г. и провал московского похода 1617–1618 гг., при общем превосходстве Речи Посполитой над Россией в людских и финансовых ресурсах и в военном потенциале. Как ни странно, Смута показала слабость Польско-Литовского государства, раздираемого внутренними противоречиями и неспособного к долгосрочной мобилизации своих сил.
Похожая ситуация наблюдается и в Швеции. Выдвинув дерзкий, но достаточно перспективный проект возведения шведского королевича на царский трон, наместник короля в Новгороде Яков Понтус Делагарди оказался в одиночестве в шведской политической элите. Захват приграничных русских крепостей в Прибалтике — вот максимум, дозволенный королевскими инструкциями. Более масштабное участие в чужой гражданской войне, при зыбкости собственного внутреннего и международного положения, вызывало серьезное беспокойство. В итоге шведы вполне удовлетворились отторжением от России Корелы и Ижорской земли, возвратив без боя Новгород с его обширными областями. Былой антипольский союз России и Швеции (1608–1611) вскоре стал базой для возобновления военно-политического сотрудничества уже в эпоху Смоленской войны (1632–1634).
Четвертая влиятельная сила в Восточной Европе — Крымское ханство — оказалась вообще не заинтересована в ослаблении России за счет Польско-Литовского государства и большую часть времени придерживалась нейтралитета, выступая иногда даже в качестве военного союзника московских властей из-за перманентной собственной смуты в Бахчисарае, а также из-за разницы интересов Крыма и Османской империи. Крымско-татарская элита не стала возрождать прежние агрессивные планы по отторжению от России Казани и Астрахани — при том, что в условиях Смуты эти области долгое время были ослаблены в военном отношении и даже находились в конфронтации с центральными властями. Ввиду разногласий между соседями международное положение Русского государства в эпоху Смутного времени оказалось несравненно более выгодным по сравнению с периодом окончания Ливонской войны (1578–1584), что помогло ему избежать национальной катастрофы и свести потери от иностранной интервенции пусть к значительным, но локальным территориальным уступкам.
Бедствия Смутного времени: городские восстания, казачьи грабежи и разбои, нападения интервентов, татарские набеги и карательные действия правительственных войск — нанесли огромный урон мирному населению и опустошили ряды служилых людей Русского государства. Колоссальные потери понесла и верхушка служилого сословия — думные и московские чины и выборное дворянство. Эта ситуация, как и обстановка гражданской войны в целом, привела к определенному упрощению «разрядной» структуры московской рати. От обычного в годы правления Бориса Годунова «разряда на пять полков» (Большой, Передовой, Сторожевой, Правой и Левой руки), постоянно вызывавшего местнические споры между воеводами, правительство царя Василия Шуйского отказалось уже в 1606–1608 гг. Последним (и единственным за всю Смуту) Государевым походом, с разрядом на 7–8 полков, стал поход Василия Шуйского на Тулу против Болотникова и Лжепетра в 1607 г. После этого даже главные силы русской армии, в походах на Волхов (1608) или Смоленск (1610), стали расписываться не более чем на три полка — Большой, Передовой и Сторожевой. А с восстанием городов против правительства Семибоярщины и сбором Подмосковного ополчения и эта структура естественным образом отмерла — полки в Подмосковных таборах подчинялись своим уездным воеводам и головам, выбор которых был одобрен советами земских людей на местах.
Правительство царя Михаила Федоровича, хоть и возродило обычай разбора местнических споров, ограничило область традиционного деления рати на три полка «украинным разрядом» против татар — группировкой, которая в 1613–1618 гг. имела ничтожное стратегическое значение. В остальных случаях во главе войска назначались по два воеводы и дьяк, которым подчинялись сотенные и стрелецкие головы и казачьи атаманы. Эта практика военного времени уничтожала целую область возможных местнических споров, до крайности осложненных последствиями Смуты: возвышением родственников нового царя, приближением ко двору лидеров уездных корпораций и их сородичей и угасанием многих древних знатных родов. Впоследствии, с созданием полков «нового строя», разряд армии на «титульные» полки потерял всякое практическое значение и появлялся лишь иногда как дань традиции — преимущественно в торжественных Государевых походах.
Наивысшее напряжение усилий ратных людей и всего общества, имевшее место в Смутное время, не могло не оказать влияния на тактику и вооружение русской армии. До совершенства доводились привычные приемы боя, перенимались и перерабатывались тактические формы иноземных армий. Неравная борьба с профессиональной конницей вынудила наибольшее внимание уделять средствам обороны — от полевых укреплений до построений пикинеров. На широкую ногу ставится производство огнестрельного оружия. Уровень вооруженности войска зависел от степени его поддержки крупными городами — ремесленными и торговыми центрами. О разбитых Федором Шереметевым черемисах писали, что «огненного де бою у них нет — всё лучной» (конец 1608 г.). В противоположность им у ратных людей Русского Севера, как правило, был «зелью расход велик: с пищальми людей много…», и из городов в это войско постоянно шли обозы с новым оружием, порохом и свинцом. Зато жители Путивля и Рыльска в 1605 г. смогли быстро восполнить нехватку гусарских копий («древок»), утраченных конницей Лжедмитрия I после разгрома при Добрыничах.
«Дети боярские» долгое время сохраняли тактику «лучного боя», опираясь в боях с польской конницей на поддержку «обозов» с пехотой, эскадронов служилых немцев и, в 1609–1610 гг., на взаимодействие со шведскими союзниками. Всадники стремились избегать прямого контакта с польскими копейщиками, отступая перед ними и подводя под огонь пехоты или фланговые удары других сотен.
Роты наемной шляхты в армиях самозванцев, как и в польско-литовском войске, строились в несколько линий (от 2 до 5–6), которые вводились в бой поочередно, причем начинали бой казаки или легковооружённые пятигорцы, а копейщики наносили главный удар. При Добрыничах часть гусар была распределена по пятигорским ротам, а одна гусарская рота оставалась в резерве. Похоже, «дети боярские» северорусских уездов, бывшие в стане Лжедмитрия II в 1608–1609 гг., начали вооружаться по примеру поляков длинными копьями. Впрочем, без навыка обращения с таким оружием они годились лишь на роль поддержки гусар и пятигорцев, и с возвращением на сторону Москвы вновь отказались от него.