Страница 49 из 51
— Ничего я не жду, — упрямо повторяет Варя, запирая дверь кладовой. — Мне что декабрь, что март — все едино. — Варя не подозревает, что сегодняшний мартовский день запомнится ей больше всех дней и всех месяцев этого года. Однако, понимая, что сказала что-то не так, бормочет: — Я не спорю, ребятне-то весной полегче.
Этим же утром Ксения, воодушевленная известием о тридцати парах сапожек, полученных детским домом, успела сходить в Наркомпрос., получить там тридцать билетов на спектакль «Коппелия» с участием знаменитой балерины Гельцер и теперь спешила домой.
В Наркомпросе ей обещали выдать еще несколько раз по тридцать билетов. Ксения так и объяснила: теперь обуты! Теперь, не боясь простуды, мокрых ног, а следовательно, и мокрых носов, можно вести ребят в многоярусное (разве отопишь такое?!) помещение. Главное, потеплей всех укутать, как укутываются остальные зрители.
Наивысшее удовольствие для Ксении — явиться в детский дом с сюрпризом. Как она торопилась туда в один из метельных февральских дней, чтобы скорей объявить во всеуслышание о полученном разрешении на сломку доживающего неподалеку свой век ветхого строеньица! Первую балку, сухую, источенную жучком, крепко обмотанную концом толстой веревки, доставили волоком во двор детского дома сама Ксения, Варя и Федя. Девочки просто набросились с пилами на это бревно! Славно получилось: старенький, деревянный домишко ползимы обогревал стольких ребят, поддерживал сносную температуру в большущем каменном здании.
А сколько раз приходила Ксения с добрыми вестями из «ресторана Тестова»? Конечно, в детском доме лишь в шутку так говорили, когда Ксения, либо Татьяна Филипповна, либо кто другой отправлялись в Отдел детского питания, с первых дней революции разместившийся в стенах бывшего ресторана. Когда-то в этих стенах московские чревоугодники пичкали себя расстегаями, блинами, жирной ухой. Теперь сюда упорно наведывались работники детских учреждений в надежде выцарапать хоть немного дополнительных калорий.
— Фу-ты! — Ксения даже поскользнулась.
Опять у нее на уме простуда, температура, калории… Вот что значит стать женой врача!
Глубоко вдохнув свежий весенний воздух, Ксения улыбается своим былым сомнениям. При чем тут авторитет? Нисколько он не подорван. Наоборот.
Ой, чуть не растянулась среди площади! Спасибо, какой-то военный пришел на помощь, успел подхватить. Сразу видно: фронтовик. Шинель до пят, на поясе кобура, туго набит заплечный мешок.
— Задумались или размечтались? — спросил фронтовик. Улыбнувшись, он сразу кого-то напомнил Ксении, но кого, она не могла сообразить. — Это и есть Анненский институт?
Ксении пришлось строго указать товарищу военному, что заведений такого рода в республике нет, что перед ним детский дом, носящий имена двух пролетарских революционеров. Когда на смуглом лице фронтовика вновь сверкнули в улыбке белые зубы, Ксения живо спросила:
— Вам Аську?!
Она проводила Андрея в вестибюль и, окликнув прошмыгнувшую мимо девочку в ватной телогрейке, поручила ей быстренько вызвать с урока Асю Овчинникову.
Девочка глянула острыми глазками на шинель и заплечный мешок вошедшего, всплеснула худущими, похожими на птичьи лапки руками и пробормотала, словно молитву:
— Господи… Возвращаются… Сил моих нету!.. — Вцепившись в рукав шинели, она умильно попросила: — Бежим на пару.
Не дав Андрею опомниться, она повлекла его влево по коридору, а затем вверх по витой железной лестнице. Откуда только прыть взялась у этого тощенького существа?
Приотворив дверь классной, Нюша схватилась за грудь, торопясь отдышаться. Андрей мог, оставаясь незамеченным, взглянуть на племянницу.
Всю разлуку, все эти долгие месяцы, Ася помнилась ему такой, какой он видел ее в час прощания, когда девочка, стоя среди тонущей в сумерках привокзальной площади, сводила свои счеты с миром.
«А что в нем хорошего? — спросила тогда Ася, не желая даже взглянуть на Андрея. Спросила и с печальной убежденностью произнесла: — Кому я нужна?..»
Сейчас она стояла возле преподавателя — однорукого, в старой шинели — и отвечала урок.
Какова же Ася теперь?
Вытянулась… Голенастая, словно цапля. Из-под короткого платья торчат ноги в каких-то нелепых белых чулках. Толстые самодельные башмаки напомнили Андрею бахилы, выдаваемые рабочим Торфостроя для защиты от топкой болотной грязи. На плечи накинут теплый Варин платок (Андрей узнал его!), пропущенный под мышки и стянутый сзади большим торчащим узлом. Косичек больше нет, узкая красная ленточка поддерживает темные, чуть вьющиеся волосы.
Какова же все-таки Аси теперь?
Она была хорошо видна Андрею. Отвечая преподавателю, Ася держала в руках странный стеклянный предмет, вначале вызвавший недоумение Андрея. Это было большое глазное яблоко с небесно-голубой, переливающейся на свету радужной оболочкой — одно из наглядных пособий, которые Татьяне Филипповне удалось раздобыть для своих питомцев.
Андрея поразил голос Аси — звонкий, вовсе не слабый, не грустный, — настоящий детский голосок. Но самая разительная перемена была в Асином лице. Оно светилось живостью, какой-то уверенностью в своем праве на существование. В нем не было той придавленности, что так запомнилась, так кольнула Андрея в час расставания.
Больше года прошло с того дня, как Андрею в роту принесли письмо, первое Асино письмо из детского дома. «Возвращайся скорее, забирай меня». Невесело было читать эти строки. Что-то скажет ему Ася сейчас?
Андрей опустил на пол вещевой мешок, ожидая минуты, когда его племянница, ответив урок, расстанется с хрупким голубым предметом. Тогда-то можно будет ее крепко обнять. Андрей приучен к порядку, он сам повседневно ратует за дисциплину. Он уже год в рядах партии, он с зимы комиссар инжбата — инженерного батальона. Не может же он распахнуть дверь, вторгнуться в класс. Выдержки у него хватит.
Однако Сил Моих Нету решила по-своему. Отдышавшись после бега по крутой спиральной лестнице, она не стала дожидаться паузы в уроке, а неожиданным рывком широко отворила дверь и, выразительным жестом представив приезжего фронтовика, торжественно провозгласила:
— Войне конец! Ей-богу. Честное слово.
Появление человека в буденовке подкрепило Нюшины клятвы, а главное, весть, принесенная ею, ожидалась детьми с такой страстью, что из всех глоток вырвалось оглушительное «ура!», всполошившее и соседние классы.
Так был сорван урок. Огромный голубой глаз выскользнул из рук Аси и превратился в стекляшки. Топча осколки, расшвыривая их ногами по комнате, дети с восторгом устремились к вошедшему, а однорукий преподаватель застыл, прижимая к себе анатомический атлас. Пожалуй, и он поверил, что кончилась война.
— Тише, ребята! — крикнул Андрей.
Усевшись верхом на стул, снова потребовав тишины, Андрей растолковал, что, хотя окончательная победа уже близка, можно сказать в руках, белогвардейцев придется еще изрядно поколотить.
Ася стояла, в свою очередь выискивая перемены во внешности, в повадке Андрея. Он впервые показался ей совсем взрослым. Прежней нерешительности, неуверенности нет и в помине.
Асе льстит, что весь класс так почтительно внимает ее гостю. Федя сыплет вопросами:
— И в Крыму были?
— Был. Наша дивизия и Новороссийск брала и Екатеринодар.
— Про взятые города все в точности знаем. — Федя махнул рукой, как настоящий бывалый человек.
— А про то, что некоторые армии уже брошены на трудовой фронт?
— Вторая на транспорт, седьмая на торф, — не сморгнув, ответил мальчик.
— Быть тебе комиссаром! — сказал Андрей. Возможно, с его стороны это и было шуткой, но никто из товарищей Феди не улыбнулся.
Заметив, как посматривают мальчишки на редкостную в Москве синюю буденовку — трофейную, английского сукна, с суконной же красной звездой, — Андрей снял ее и протянул для всеобщего обозрения.