Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

Оля взглянула на него с сочувственной улыбкой, пожала плечом.

—  

У вас железная аргументация. Хорошо, проводите меня немножко. И давайте без вступительных фраз.

—  

Оля, куда вы идете? — вдруг с неожиданной резкостью спросил Геннадий.

Она удивленно взметнула ресницы.

—  

Однако... С чего бы это вы решили задавать мне нескромные вопросы?

Геннадий слегка смутился, но выговорил твердо:

—  

Я прошу вас ответить.

—  

Так я вам не отвечу, — холодно сказала девушка.

Некоторое время они шли молча. Никогда в жизни

Геннадию еще не приходилось начинать столь тяжелого разговора. Вчера вечером он с огромнейшим трудом выпросил у Хлебникова разрешение предупредить Олю об этом жучке — Орбелиани. Отлично понимая, что девушка может передать содержание разговора Георгию Георгие­вичу, даже не может, а почти наверняка передаст, чем тотчас же насторожит его, Хлебников категорически

запретил Геннадию даже встречаться с Ольгой. Мало ли что Геннадию кажется... Ишь ты, запутывают! Что она, маленькая, не отвечает за. свои поступки?..

И потом, откуда он знает, что ее запутывают. А может быть, уже запутали, и он своим вмешательством только растревожит муравейник. Что он, с ума сошел! Это же служебная тайна... И вообще, какое ему, собственно, дело? Услышав признание Геннадия, помрачнел, выругался в сердцах — и разрешил поговорить с девушкой. «Но запомни, Геннадий, говори, что хочешь, убеждай, как знаешь, но никаких сведений об Орбелиани и о нашем интересе к нему. Иначе — долой из органов», — очень серьезно сказал Хлебников.

Внезапно Оля, что-то обдумав, повернула голову.

— 

Хорошо, Гена, — сказала она. — Может быть, так будет даже лучше. Извольте: я иду к Георгию Георгиевичу для решительного объяснения. Надеюсь, теперь вы не будете настаивать на разговоре?

Геннадий, глядя себе под ноги, глухо сказал:

—  

Нет, буду! Я затем и пришел.

—  

Вот как! — язвительно произнесла она. — Вы что же, знали о нашей сегодняшней встрече?

— 

Догадывался... — неохотно сказал Геннадий.

—  

Час от часу не легче. Уж не шпионите ли вы за мной, товарищ милиционер? Или, как это у вас называется, взяли под наблюдение?

— 

Оля! — вдруг умоляюще сказал Геннадий. — Не ходите к Орбелиани, я прошу вас.

— 

Что? — сдвинув брови, произнесла Оля. — А вам не кажется, что вы вмешиваетесь не в свое дело? Да еще так бесцеремонно... по-милицейски.

— 

Оля, — с жаром заговорил Геннадий. — Говорите все, что хотите, я снесу все. Только, ради бога, не ходите к Орбелиани.

— 

Это становится забавным, — сдерживая гнев, отче­канила девушка. — Кто вам дал право так разговаривать со мной?

—  

А я ни у кого не просил такого права! — с неожи­данной резкостью сказал Геннадий. И, тут же сникнув, негромко и с трудом выговорил. — Просто... я люблю вас, Оля!

Она остановилась, поглядела на него почти с испугом. Сказала спокойным, бесстрастным голосом.

—  

Не надо, Гена. Вы славный, хороший парень, я всегда ценила ваше дружеское расположение... Но, пожалуйста, не надо.

—  

Это все, что вы можете мне сказать?

Она положила руку ему на рукав, сказала с какой-то тихой тоской:

—   

Ну зачем вы мне это сказали? Я же вас предупреж­дала.

На лице Геннадия появилась кривая усмешка.

—   

Вот вы чем обеспокоены. Как все было бы хорошо. Мы бы вместе порадовались вашему счастью, еще бы и на свадьбе погуляли бы, да?

Оля молча глядела куда-то в сторону.

—  

Да ведь дело-то в том, что не будет у вас свадьбы. Оля! Он обманывает вас. Вы знаете, что у него жена в Ленинграде? — с силой выговорил он.

Он очень надеялся ошеломить ее этим сообщением. Это был единственный факт, который ему разрешалось сообщить, и он считал, что это немало. Но она выслуша­ла спокойно, твердо поглядела ему в глаза.

—  

Знаю, Гена.

—  

От кого? — запальчиво спросил он.

—  

Конечно, от него самого.

—   

И как же вы? — растерянно спросил Геннадий. Оля снова положила руку ему на рукав.

—   

Не обижайтесь, Геночка, но вы еще очень малень­кий. Я люблю его. А вы знаете, что такое, когда женщина любит?! — вдруг почти выкрикнула она.

Геннадий, пораженный такой внезапной страстностью ее речи, во все глаза смотрел на девушку. Потом, с трудом подбирая слова, сказал:

—   

Но... он совсем не такой, каким хочет казаться.

Оля грустно улыбнулась.

—  

Милый Геночка! Если бы я могла выбирать... я бы, конечно, выбрала вас. Но я люблю его, слышите, люблю! Запомните, Гена, есть огромная разница: когда женщина принимает чью-то любовь или когда любит сама. Ну, что вы мне еще скажете про Орбелиани? Я и сама догадыва­юсь: он артист, он как будто все время в гриме. В нем есть что-то порочное, бесовское. Он порою мне кажется даже не человеком, а скорее сверхчеловеком. И дурного в нем, верно, больше, чем хорошего.

—  

Да глупости все это, Оля, театральщина, — вдруг взорвался Геннадий. — Какой там сверхчеловек. Самый заурядный, — он замялся, не зная, как сказать дальше.

Она взглянула строго, отчужденно.

—  

А вот этого не надо, Гена. Приписывайте ему любые пороки, но только не заурядность. Имейте мужество взглянуть правде в глаза. Вместе со всеми своими пороками, он интереснее всех беспорочных на свете вместе взятых! — глаза девушки блеснули.

Геннадий хотел что-то сказать, но Оля предостерегаю­ще подняла руку.

—  

Довольно, Гена, больше ничего не говорите. По- моему, мы объяснились. Не знаю, какой будет моя судьба, но я пойду за ним, куда бы он ни повел. — И она ушла, не попрощавшись.

Он стоял еще некоторое время и смотрел, как девушка пересекла улицу, шла, вскинув голову, по другой стороне и, дойдя до дома Орбелиани, не оглянувшись, решительно вошла в подъезд.

Геннадий с остервенением ударил носком ботинка по камешку, и тот, как снаряд, грохнул в железобетонное основание ограды вокруг какого-то здания и с брызгами разлетелся на куски. Потом круто повернулся и пошел в противоположную сторону. Сначала решительно и быстро, но через несколько шагов все медленнее, обернул­ся, постоял, глядя издали на дом Орбелиани. Потом вдруг повернул обратно, намереваясь пересечь улицу там же, где это сделала Оля. Но не пересек, постоял в нерешительно­сти у кромки тротуара, затем подошел к металлической ограде и, махнув рукой, уселся на ее железобетонном основании. Редкие на этой тихой улице прохожие с удивлением глядели на застывшего в странной позе милиционера.

Предательство

Из материалов дела следует, что преступление готовилось обдуманно и тщательно. В этот день преступники еще не собирались осуществлять свой замысел. Но неожиданная для них самих угроза оказаться на скамье подсудимых, пусть по другому делу, заставила их форсировать события, поднять на ноги всю банду.

Из приговора

Войдя в прихожую, Оля с недоумением уставилась на Георгия Георгиевича — совершенно, одетого, в плаще, берете, явно собравшегося куда-то уйти. А тот, улыбаясь, говорил:

—  

У вас все по-королевски, Оленька, даже опозда­ния. — Он выразительно посмотрел на часы и тут же поправился:— Впрочем, виноват: короли как раз не опаздывали. Помните: точность — вежливость королей. Я думаю: королев тоже.

—  

Вы уходите? — спросила Оля.

—  

Не более, чем на полчаса. Срочное дело. Да вы раздевайтесь. Чего же мы тут стоим... Вы меня подождете, Оленька? Надеюсь, в порядке компенсации за трехчасовое опоздание я имею право просить о такой милости?

Непринужденно болтая, он помог Оле снять плащ, повесил его и, проводив в комнату, усадил девушку в кресло.