Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

— 

Так в чем же дело? — уже деловито спросил он.

— 

Вот... тетю Настю... задержали, — сказал юно­ша. — И решили привести прямо к вам.

— 

С нашей точки зрения, тетя Настя — типичный антипод! — строго заключила Лена.

—  

Нечего оскорблять людей!—снова огрызнулась тетя Настя. — Привели и привели! А слова разные... — она повернулась к подполковнику. — Я требую в протокол занести, как они меня обзывают, гражданин начальник.

—  

Ох ты! — удивился подполковник. — Уже и граж­данин начальник? Опыт есть?

— 

Да уж права свои как-нибудь знаем, не первый год замужем! — с каким-то лихим бахвальством заявила тетя Настя. — Закурить можно?

Не дожидаясь разрешения, взяла из пачки, лежавшей на столе, сигарету, закурила и, пуская колечками дым, враждебно и вместе с тем с каким-то злым торжеством поглядывала на ребят.

— 

С чем же вы ее привели? — уже вполне осознав ситуацию, спокойно спросил подполковник.

— 

Я потому и советовал предложить ей сесть! — снова ухмыльнулся Женя, но девушка строго взглянула на него, и он сразу умолк.

—  

Вы думаете, она в самом деле такая... солидная, Иван Николаевич? — спросила Лена. — Она же в нашем цехе работает. Да она... тоньше меня! — Она непроизволь­ным движением провела ладонями по своей талии, тут же смутилась и замолчала, отвернувшись. Парень немедлен­но пришел ей на выручку.

— 

А тут, смотрим, идет через проходную тетя Настя — она пирожница у нас, — и глазам не верим. Ну как бочка катится.

—  

Так, все ясно, — удовлетворенно сказал подпол­ковник, довольный, что все стало на свои места. — Давайте-ка выкладывайте, что там у вас.

Тетя Настя вдруг залилась горючими слезами.

—  

Господи! Уж и детишкам... гостинец взять... пожалели. Хватают тут... Крохоборы... Рады из-за копейки человека в тюрьму упечь. О-о-о!

Она рыдала самым неутешным образом. Даже Лена и Женя стали смотреть на нее с жалостью.

— 

Что-то там много у вас всего... для гостинца, — неуверенно проговорил Женя.

— 

Да нет же у вас детей, тетя Настя! — почти извиняющимся тоном сказала Лена. — Сами же всегда говорите: одна, как былинка в поле.

— 

А это не твое дело! — вдруг взорвалась с нена­вистью тетя Настя. — Заткнись!

Подполковник снял телефонную трубку.

—  

Евгения Андреевна, здравствуйте, Хлебников. Тут у одной гражданки надо личный обыск произвести. Возьмите там понятых кого-нибудь и заходите.

...И вот на столе — гора яиц, фляжка, пачки сахара, целлофановые мешочки с маслом. Тетя Настя хмуро стоит у стола, ни на кого не глядя. Ее даже сразу не узнаешь: она «похудела» чуть ли не вдвое.

Пожилая женщина с погонами капитана милиции бесстрастно докладывала:

—  

Вот опись обнаруженных на гражданке Восковой продуктов, товарищ подполковник: яиц — 70 штук, конь­як — 500 граммов, масла — два килограмма, сахару — два килограмма. В опись включены специальные пояса- бандажи для переноса похищенного — 4 штуки и одна фляжка, в которой содержится коньяк.

— 

Спасибо, Евгения Андреевна, — ошеломленно выго­ворил подполковник. — Вы свободны.

— 

Да-а! — протянул Саша Антонов. — Вот это снаря­жение!

Подполковник покачал головой, повернулся к за­стывшим у дверей ребятам, вздохнул.

— 

Истинно говорят: век живи — век учись. Должен вам признаться, такое и в моей практике впервые. Гостинцы, значит? И так день за днем?

— 

А это еще доказать надо! — зло вскинулась тетя Настя, но Хлебников смотрел на Лену и Женю, готовых, кажется, провалиться со стыда.

—  

Да не краснейте вы за нее, ребята! — вдруг весело сказал он. — Не стоит она того!

—   

Она же нас всех... всех, — кусая губы, дрожащим голосом проговорила девушка. — В глазах всех... ворами ославит.

—   

Ну нет! — убежденно сказал Хлебников. — Люди ведь тоже не дураки, правого от виновного отличают. И потом вы же сами сказали: типичный антипод. Я, пожалуй, согласен — антипод и есть.

Тетя Настя сейчас же вцепилась в него глазами.

—  

Требую занести эти слова в протокол! — хрипло произнесла она. — Вам тоже не все дозволено!

Записка

— Считаю

н

е

лиш

н

им обратить ваше внимание, товарищи судьи, что никто из обвиняемых, за исключени­ем Чубарова, не воевал — ни в партизанском отряде, ни в каком-либо другом воинском формировании. Вряд ли может претендовать на фронтовое прошлое Орбелиани, призванный в самом конце войны и направленный в интендантство корпуса в качестве... портного.

Из выступления в судебном заседании государ­ственного обвинителя

В

вестибюле управления внутренних дел с утра хозяйничали киношники. Группа кинорежиссера Гнедых приступила к съемкам документального фильма с условным названием «Поединок» — по материалам дела Чубарова. Проходившие сотрудники милиции с некоторым испугом лавировали между странного вида фонарями, чем-то похожими-на орехи в своих гнездах, прожекторами, которые то и дело вспыхивали, заливая вестибюль режущим глаза светом. Вот один из операторов приник к массивной стационарной камере, другой тихо и важно расхаживал с ручным «конвасом», выискивая наиболее выигрышные кадры. Тут же священнодействовал с магни­тофоном звукооператор — то записывал какие-то звуки, то снова и снова перематывал пленку, заставляя ее говорить голосом Буратино.

Сам Аркадий Семенович стоял, притулившись к стене, и разговаривал с приданным киногруппе гидом — Генна­дием Фоминым.

—  

Честно говоря, совсем не так воображал себе режиссера на съемках, — смеясь, говорил Геннадий. — Думал: носится весь в мыле, всеми командует, каж­дый кадр проверяет... Что значит — книжные представ­ления.

—  

Ничего не книжные, — возразил Гнедых. — Пра­вильные представления. Порой набегаешься, как стайер на Олимпийских Играх.

—  

Непонятно. Чего же вы тогда?..

—  

Не интересуюсь съемками? А мы, между прочим, еще не снимаем, Геночка, так, вид делаем.

—  

То есть? Зачем?

—  

Да как тебе объяснить... Чисто профессиональный прием. Мы сейчас стараемся шуметь как можно громче. Ну чтоб привыкли к нам, перестали обращать внимание. Нам ведь тут всего минуту и надо, а то и того меньше. Так, обстановку дать в управлении, для правды жизни. Вон видишь, как все подтягиваются, когда камеру видят. Начинают позировать, играть. А вот так пострекочет часа два, всем и надоест, перестанут даже замечать. А мы потихонечку свои кадрики и поймаем. Уже без особого шума. Понял?

— 

Да-да... — Геннадий удивленно покрутил голо­вой. — Ради одной минутки? Нелегкий у вас хлеб, однако.

Режиссер усмехнулся.

—  

А ты как думал? Сплошные розы-мимозы? Стой-ка.

Он вдруг насторожился, как кот, завидевший мышь.

Две симпатичные девушки в милицейской форме, прежде чем пройти наверх по лестнице, крутнулись перед зеркалом. Одна даже мгновенно припудрила носик. Режиссер поднял палец — и оператор склонился к своей камере...

—  

Вот такие сценки и создают достоверность. Девушка есть девушка, — засмеялся Аркадий Семенович. — Ну, что у вас там нового, Гена? Для нас ничего интересного?

—  

Все то же. Практически топчемся на месте. Да, вот чего... Правда, это к нашему делу не относится. Приехали бы вчера — кучу спекулянтов хрусталем сняли...

—  

А-а, Геночка, всего не снимешь. У вас тут столько интересного, что в два счета распылишься. Будем гнуть свою линию, без лирических отступлений. Желаю шедевр создать — и все тут! — нарочито коверкая слова, заявил Гнедых. — Когда допрос Чубарова?

—    

Не знаю, — признался Геннадий. — Наверное, на той неделе, не раньше. Не с чем его пока вызывать. А сам он ничего не прибавит, можете мне поверить.