Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

— 

Эх, Иван Николаевич, что там за рычаги! Я ведь тоже не маленький, жизнь как-нибудь знаю. Уж если мне в тот раз не удалось вас, рядового капитана милиции, закружить, что же я нынче с подполковником Хлебнико­вым сделаю? С начальником ОБХСС. Мне бы помоложе кого, а? Не по зубам вы мне, гражданин подполковник, прямо вам признаюсь. Иначе...

Он присвистнул и вдруг улыбнулся:

—   

Но рычаги-то, конечно, будут, не сомневайтесь, Иван Николаевич. И неприятности у вас из-за моего ареста тоже будут. И выглядеть вы будете гораздо хуже, это я вам обещаю.

—  

Потерпим. А коль вы так хорошо считаете, потрудитесь прикинуть, сколько получится по совокупно­сти статей? Перечислить, каких?

—  

Упаси бог! За кого вы меня принимаете? Я свои статьи назубок знаю, и комментарии к ним, и разъяснения. Неужели я не учитывал возможность нашей приятной встречи?

—  

Что же у вас насчиталось, если не секрет?

—   

Секрет, Иван Николаевич, глубочайший секрет. Сколько я насчитал, это мне знать. Сколько вы насчитае­те — вот вопрос. Вам-то считать будет потруднее — ваш счет в доказательствах нуждается. А у меня, между прочим, есть и программа-максимум и программа-мини­мум. Смотря по обстоятельствам. Так сказать, гибкая тактика, вы же меня знаете.

—   

Ну, вот что, гражданин Чубаров. На этот раз сосчитаем все. С точностью электронной машины. И мак­симум ваш тяжело тянет, Михаил Дмитриевич, куда тяжелей вашего чемоданчика...

—  

Давайте сразу договоримся, гражданин подполков­ник. Этот чемоданчик я вижу второй раз в жизни.

—  

Что вы говорите?! — притворно изумился подпол­ковник.

—  

Представьте себе... Нашел между сиденьями авто­буса. Дай, думаю, захвачу. Виноват, конечно, но сдать находку не было времени — опаздывал на самолет. Но в Адлере я бы сдал — это же все равно, не так ли?

Подполковник с презрительной гримасой на лице молча слушал. Чубаров, подождав секунду-другую, не скажет ли чего Хлебников, неожиданно улыбнулся:

—   

Иван Николаевич, вы не сердитесь, — мягко сказал он. — Я вовсе не принимаю вас за идиотов. Но обстоятель­ства сегодня исключительные: речь идет о жизни и смерти, к сожалению, не в переносном смысле. Я знаком со статьей о хищениях соцсобственности в особо крупных размерах. Соответственно этому и я буду защищаться. Только не толкуйте мне про чистосердечные признания, в данном случае — увы! — ничего не смягчает, а даже наоборот. Я лишен возможности даже объяснить вам, почему.

Поэтому и разговор у нас будет один — я приму только то, что вы сумеете до-ка-зать. И ни миллиграмма больше. В колонии жизнь не мед, я знаю, но все-таки понимаете, Иван Николаевич... — он на секунду прикрыл глаза, — все-таки жизнь...

Он открыл глаза и снова усмехнулся.

— 

А я как-то привык жить, гражданин подполковник, и очень не хотелось бы расставаться с этой привычкой.

—  

Во как, гуси-лебеди, — заметил подполковник, когда Чубарова увели из кабинета. — Вместо показа­ний — шекспировский монолог. И будет стоять на своем. Короче, не он нам, а мы ему должны рассказывать его вторую, главную жизнь. И обязательно с иллюстрациями, то бишь с доказательствами.

—  

Не понимаю, на что рассчитывает, — сердито сказал Саша. — Яснее ясного: прохвост — пробы ставить негде, жулик, валютчик, спекулянт.

—  

На нас рассчитывает, лебедь, прежде всего, на нас. На нашу недоработку, небрежность, головотяпство, если хочешь... До чего-то не докопаемся, чего-то не усмотрим, не поймем. Глядишь, и счет окажется не больно велик. Ну, и еще кое на что рассчитывает, сами скоро убедитесь. Ладно, хватит с нас психоанализа. Давайте-ка займемся презренной прозой. У вас, стало быть, список пассажиров завелся? Позвольте взглянуть.

Геннадий Фомин вытащил из папки список, положил на стол.

—  

Ничего подозрительного, Иван Николаевич. Толь­ко... ерунда все это. Что такое фамилия на билете? Какую хочешь, такую назвал. Проверить бы надо.

Подполковник бросил на него быстрый взгляд.

—  

Ты думаешь, надо? А вот Саша считает...

Антонов обидчиво вскинул голову:

—  

Что Саша? Ничего я не считаю. Надо — значит, проверим. Ну, совершили глупость, что ж теперь делать- то?

—  

Исправлять, больше ничего, — равнодушно сказал подполковник, не отрываясь от списка. — Вот этих, пожалуй, можно исключить. — Он быстро поставил не­сколько галочек в списке. — Я их знаю. Стало быть, остается примерно половина. Тут уж ничего не подела­ешь...

—  

Как проверять, Иван Николаевич? Всерьез или как? — спросил Фомин.

—   

А-а, — протянул подполковник. — Зачем же всерь­ез? В чем, собственно, мы их подозреваем? Нам нужно одно: все ли пассажиры летели под своими фамилиями. Ну, и хотя бы чисто формальные данные.

—   

Понятно, — проговорил Саша и тут же показал подполковнику еще фамилию в списке. — Вот этого еще можно исключить, Гнедых А. С.

—  

Почему?

—   

Мы с Фоминым его знаем. Он режиссер, в НИИ работает, в киноотделе. Какие-то производственные филь­мы снимает. Собственно, и всю его группу можно исключить. Вот эти четверо на съемку летели.

—   

Откуда же у вас знакомства в киносферах? — насмешливо спросил подполковник.

—  

Так, встречались в Доме актера...

—   

Во-он вы куда вхожи! — с искусственным трепетом протянул подполковник и поставил в списке еще несколько галочек. — Сражен! Сражен!

В дверь постучали, и на пороге вырос дежурный.

—   

Товарищ подполковник! К вам кинорежиссер Гнедых.

Подполковник вопросительно посмотрел на ребят.

—  

Ваш?

Антонов коротко кивнул.

Подполковник повернулся к дежурному:

—   

Давай заказывай пропуск. Повращаемся и мы в киносферах.

Оля

— 

Скажите, в каких отношениях вы находились с этой

девушкой?

—     

В товарищеских. Но, я думаю, это к делу не относится.

Из допроса Геннадия Фомина в судебном разбира­тельстве

Геннадий и Александр вышли из управления. Длинные тени исполосатили всю улицу. Солнце с того берега реки, словно привстав на цыпочки и ухватившись лучами за верхушки деревьев, чуть выглядывало из-за них, как из-за забора.

Друзья двинулись через площадь со сквером посереди­не, где вокруг памятника все еще «кипела» ребятня, а на скамеечках восседали отдыхающие старики: кто с газетой, кто с шахматами, кто с вязаньем, а кто просто наблюдал за прохожими. Друзьям не нравились эти пристальные изучающие взгляды, и они, не сговариваясь, прибавили шагу. Кафе находилось неподалеку — в самом устье вливающейся в площадь улицы.

Собственно, кафе не было таковым в полном смысле этого слова. Самый обыкновенный «стояк», которых немало развелось в последнее время во всех наших городах. В них почти все можно определить словом «мини». Мини-удобства, мини-выбор, но зато и мини- затраты времени. Благодаря именно последнему «мини» такие «стояки» пользуются успехом, главным образом, у молодежи.

Взяв подносы, ребята с очередью поплыли мимо витрины, уставленной небогатой снедью. И если Геннадий сумел выловить оттуда лишь бледно-розовый винегрет, пару пирожков да чашку кофе, то поднос следовавшего за товарищем Саши Антонова оказался заполненным до последнего квадратного сантиметра. Больше того, таре­лочку с куском студня Саше пришлось нести в другой руке. Кассирша так долго считала Сашины приобретения, что Геннадий почти покончил с ужином, когда Саша, балансируя подносом, подошел к столику.

—  

У вас свободно? — Он бесцеремонно составил на соседний столик пустые тарелки и стал расставлять свою разнообразную снедь. Геннадий, хмуро поглядев на это обилие, покачал головой: