Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

—  Мол, дальний сродственник, будто из Красного Яру... А вот сердце саднит: не воровской ли человек?  Чемоданишко. Одежка серая, воняет корболовкой. Не знаю, как мне быть...

—  Откажи квартирантке — и делов-то! — Соседка прислушивалась к храпу за перегородкой: муж вернулся на взводе вечером, скоро потребует завтрак. — Картошки пожарить, что ль... Да огурцов соленых... Сатан мой-от проснется!

Тем временем Фимка, приведенный сюда Семеном, был уже на ногах. Он слышал как шлепала босиком хозяйка, как скрипнула калитка. Он умылся в сенях, расчесал у зеркала непокорные волосы. Сидел на крыльце, грея спину на солнце. Должен был прийти Семен...

—  Приветик, мальчик!

Фимка вздрогнул от неожиданности. Позевывая и потягиваясь, рядом стояла девушка в спортивных брюках. Стрижка под мальчика. Черные тонкие брови — полудужьями. Мелкие ровные зубы. Ямочка на левой щеке. Босые открытые до колен ноги — в загаре. А ногти накрашены.

—         Здравствуйте! — Фимка оробел. В своей лагерной одежде он выглядел здесь инопланетянином. И самое загадочное, сразившее его наповал: он узнал девушку!.. Она прошла по вагону, заглядывала в купе. Поясняла: часто бывает в командировках, приходится ездить в об­щих, а ей по должности положены купейные места. Если кому-то не нужны билеты для отчета, то она просит отдать их ей. Д какой Фимке отчет?.. Он взял у проводника свой билет и вручил этой солнечной девушке. Он тогда поразился: «Где живет такая красотка!». И вот, как в сказке, она — рядом. Мазнула усмешливыми глазами.

—  Загляни ко мне!

В своей комнатке-коморке, обклеенной проспектами туристического бюро, она протянула ему руку:

— Тамара! Студентка. Вот так-то, Ефим Сидорович Солуянов...

И снова Фимка удивился: откуда она знает?.. Семен ночью не называл его. Просто сказал: «Дружка приютить нужно!». И цапнул себя за карман: на месте ли доку­менты?.. Она заразительно рассмеялась.

— Лопух!.. Приодеться тебе нужно, товарищ Солуя­нов...

Он сам знал об этом. В милицию за паспортом нужно прийти вольным по форме. И в отделе кадров требуется быть при параде. Зачем рекламировать свое недавнее прошлое?.. 

— Заработаешь, вернешь! — Тамара подала ему пачку красных десяток. — В воскресенье работает уни­вермаг «Самара»... Понял, Ефим Сидорович?..

Фимка не стал дожидаться «корешка». Ошеломленный встречей, он заспешил от Самарки на ту сторону железной дороги. Думал с признательностью о Семене: не бросил, денег оставил, на ночь пристроил... И еще занимало его будущее: поступить на завод, получить место в общаге — общежитии, научиться слесарить, как мастер, препода­вавший труд в школе-интернате, как старшина в путей­ской роте железнодорожного батальона, где служил срочную Фимка. В это солнечное утро сентября хотелось думать только о хорошем. Познакомиться б с девушкой... Где капризуля Оля?.. Как расстались в интернате — молчок! И тут мысли вернулись его к Томке. Почему Семен привел его именно к ней? Кто она ему?.. Ведь Семен был женат на Клаве, билетном кассире. И почему так запросто эти деньги? Фимка похрустел десятками в кармане. Отмел сомнения: Семен всегда был ветреным! Вероятно, очередная интрижка втайне от Клавы. А деньги... Да разве же сам Фимка не выручил бы «кореша», попади тот в переплет?.. О чем речь! А у Семена губа не дура! Где уж нам до такой! Фимка подергал пальцами свою бородку, похмыкал: сбрить или не сбрить?.. И засвистел в порыве чувства свободы...

Обычный конец рабочего дня.

Евгений Васильевич Жуков сложил бумаги в папку, смежил веки: глаза устали от чтения. «Сменить бы стекла очков». И усмехнулся иронически: «В стеклах ли за­гвоздка?» Помнилась сценка в трамвае. Жуков ехал в гражданском, чтобы не распугать милицейской формой братию-шатию возле зоомагазина. Из-под полы торговали там опарышем, мормышками, червяками, прикормом — всем, чего нет на прилавке и без чего ты не рыбак!.. И вдруг парень поднялся с переднего места вагона: «Пожалуйста, папаша!». Как старику!..

Развел руки, разминая крутые плечи, положил очки в футляр. Угадывались скрытые радость и нетерпение, освобождение от службы — впереди два выходных дня! Запереть сейф, опечатать его — вся недолга... Звонок телефона оторвал Жукова от размышлений. В трубке голос внука:

—  Дед, ты скоро домой?

—  Как положено службой, товарищ внук! — Евгений Васильевич пристукивал мизинцем по столу, улыбался во весь рот.

—  А как положено службой, деда?

—  Передай бабушке: явлюсь ангелом с небес.

—  Каким ангелом, деда?

—  Выясни у бабушки. Это по ее ведомству.

—  Лады, спрошу. — В трубке долгое сопение. — А рыбалка как?..

—  По плану. Слово — олово, товарищ внук! Проверь свой мешок — не забыл ли чего?

Отворилась дверь — на пороге лейтенант Бардышев.

—  Разрешите?

—  До скорой встречи, внука! — Жуков положил трубку. — Пожалуйста, Владимир Львович.

Евгений Васильевич вышел из-за стола. Поскрипывали новые нерастоптанные сапоги, и он досадливо кривил толстые губы. Он уже отрешился от дневных забот, мысленно был рядом с пятилетним внуком. Собрались с ночевкой за Волгу. Палатка уложена. Снасти подобраны. Жена заготовила еду. Два дня порыбалить, побродить по золотистым перелескам, посидеть у костра с ухой... Жуков опустился на диван с дерматиновым покрытием, хлопнул широкой ладонью по валику-подлокотнику:

—  Посидим, Владимир Львович?

—  Бывает, понимаете, товарищ майор, ситуация. —

Бардышев прохаживался у стола. — Весь день удачен. Настроение небесное. И — ложка дегтю! У вас такое бывает?

— Сколько угодно — се ля ви, как теперь можно выразиться по-французски... А что за деготь, если не секрет?

—  Иду по перрону. Прибыл «Южный Урал». Старушка с билетом: «Какой вагон, милок?» — «Третий, бабуся!». Но проводник загородил двери: «Мест нет!» — «У меня билет, сердешный, куплен...». Старушенция растерянно топта­лась — поклажа через плечо гнула к земле. Билет у нее действительно был в третий вагон. Бардышев о чем-то задумался, потирая острый подбородок, бросил бумажный катышек в корзину с бумагами. — Не переношу беспо­мощности таких стариков. Свою маманю вспоминаю...

—  Ну, отправили ее?

— Да!.. Товарищ майор! — Бардышев воскликнул, что-то вспомнив, и опустился на стул. — А если это повторение истории с «двойником»? Как же я сразу на платформе не сообразил?

Жуков вернулся за стол, погладил свои редковатые волосы.

—  Выкладывайте без загадок, товарищ лейтенант!

С месяц назад, в летний пик пассажирских перевозок,

у купейного вагона фирменного поезда «Жигули» возник скандал: на 21-е место претендовали два пассажира. Девушка с миловидным лицом, в модной красной кофточке, обвиняла железнодорожников в нерадении, в издевательстве над людьми. Бригадир поезда держал в руке два билета. Число, время, вагон, компостер — все совпадало. «Ну недотепы!» — мысленно осуждал он билетных кассиров. Модная пассажирка грозила жалобой и не собиралась уступать право ехать на нижней полке. Ее соперник, пожилой человек с отечным лицом и толстым портфелем под мышкой, соглашался миролюбиво: «По­местите меня, куда вы считаете возможным». — «У меня есть незанятое место»,— выручила проводница из седьмо­го вагона. Бригадир облегченно вздохнул...

Вернувшись из рейса, бригадир «Жигулей» зашел в линейный отдел милиции. Принял его лейтенант Бардышев.

—        Знаете, товарищ лейтенант, «двойник» не выходит из головы. Запал в ум... — Он положил перед Бардышевым мятый билет. В сомнении развел руками: — Исправлено, что ль... Как мне показалось, подчистка имеется...

Лейтенант под лупой сличил бланки билета. Особых отклонений не установил. Версия бригадира представи­лась ему надуманной.

—  Пассажирка вам известна? Это ее билет?

Бригадир сердито молвил:

—  Оставила автограф! — И подал лейтенанту ка­зенную тетрадь.

В книге жалоб и предложений поезда «Жигули» было обстоятельное заявление о беспорядках на железной дороге, написанное косым почерком и с грамматическими ошибками. Домашний адрес, фамилия, имя и отчество, как положено формой.