Возрождение

Он спустился с кафедры и вышел через боковую дверь. Семья Мортон сидела в тишине, словно после взрыва бомбы.

Когда мы вернулись домой, мама ушла в спальню и закрыла дверь, попросив ее не беспокоить. Она провела там всю оставшуюся часть дня. Клэр приготовила ужин, и мы поели, почти не разговаривая. Энди попытался было привести цитаты из Библии, полностью опровергавшие слова преподобного, но папа велел ему «закрыть свою варежку». Увидев, как отец засунул руки глубоко в карманы, Энди прикусил язык.

После ужина папа отправился в гараж, где возился с «Дорожной ракетой II». На этот раз Терри – его неизменный помощник, почти прислужник – не пошел с ним, так что это сделал я… хотя и не без колебаний.

– Пап? Можно задать тебе вопрос?

Он лежал под «Ракетой», держа в руке фонарь в защитном кожухе. Из-под машины торчали только его ноги в рабочих штанах цвета хаки.

– Думаю, что да, Джейми. Но если это по поводу утреннего бесчинства, то лучше не открывай свою варежку. Я не хочу говорить об этом. Не сегодня. Завтра будет достаточно времени. Нам придется подать петицию в Методистскую конференцию Новой Англии с требованием его уволить, а им придется передать дело на рассмотрение епископа Мэтьюса в Бостоне. Это полная хрень, а если ты проболтаешься матери, что я так при тебе выразился, мне влетит по первое число.

Я не знал, имел ли мой вопрос отношение к Ужасной проповеди, но должен был его задать:

– То, что сказал мистер Истербрук, правда? Она пила?

Свет от лампы замер. Потом отец выкатился из-под машины, чтобы видеть меня. Я боялся, что разозлил его, но он не злился. Он печалился.

– Люди шептались об этом, а теперь, когда этот болван Истербрук выложил все прямым текстом, думаю, разговоров станет намного больше. Но вот что я скажу, Джейми: это не имеет значения. У Джорджа Бартона был эпилептический припадок, и он выехал на встречную полосу, а она выезжала из-за слепого поворота. Вот и все. Не имеет значения, была она трезвая или мертвецки пьяная. Такого столкновения не смог бы избежать даже сам Марио Андретти[4]. Но в одном преподобный прав: люди всегда хотят знать причины несчастий. А иногда их просто нет. – Он поднял свободную руку и, ткнув в меня перепачканным смазкой пальцем, добавил: – Все остальное – просто пустая болтовня убитого горем человека, так и знай.

В среду перед Днем благодарения все школы в нашем округе учились полдня, но я обещал миссис Моран, что останусь вымыть доски и убраться в нашей маленькой библиотеке, состоявшей из потрепанных книг. Когда я сообщил об этом маме, она рассеянно махнула рукой и сказала, чтобы я вернулся домой к ужину. Она ставила индейку в духовку, но я знал, что это не для нас: для семи человек индейка была слишком маленькой.

Как выяснилось, Кэти Палмер (истинная учительская любимица) тоже осталась помочь, и вместе мы управились всего за полчаса. Я подумал, не пойти ли домой к Элу или Билли поиграть в войну, но знал, что они заведут разговор об Ужасной проповеди и о том, как миссис Джейкобс убила себя и Морри, будучи в стельку пьяной. К тому времени этот слух уже воспринимался как достоверный факт. Я не хотел вести таких разговоров и потому направился домой. В тот не по сезону теплый день окна в доме были открыты, и я услышал, как спорили мама с сестрой.

– Почему я не могу пойти? – спрашивала Клэр. – Я хочу, чтобы он знал: в нашем глупом городе еще остались люди, которые по-прежнему на его стороне!

– Мы с отцом считаем, что дети должны держаться от него подальше, – ответила мама. Они были на кухне, и я остановился под окном.

– Я больше не ребенок, мама. Мне семнадцать лет!

– Извини, но в семнадцать лет ты все еще ребенок, и визит к нему молодой девушки будет выглядеть неприлично. Просто поверь мне на слово.

– А если пойдешь ты, то это нормально? Ведь тебя наверняка увидит Сплетница и за двадцать минут раззвонит об этом всем по телефону! Если ты собираешься пойти, возьми меня с собой!

– Я сказала нет, и это не обсуждается.

– Но он вернул Кону голос! – не сдавалась Клэр. – Как можно быть такой неблагодарной?

Повисла долгая пауза, а потом мама ответила:

– Вот поэтому я и собираюсь к нему пойти. Не для того, чтобы отнести угощение на завтра, а просто хочу показать, что мы благодарны, несмотря на все те ужасные слова, которые он говорил.

– Ты знаешь, почему он это говорил! Он только что потерял жену и сына и был не в себе!

– Я это знаю. – Теперь мама говорила тише, и мне приходилось напрягаться, чтобы услышать, потому что Клэр плакала. – Но это не меняет того, в какой шок он поверг людей. Он зашел слишком далеко. Слишком. Он уезжает на следующей неделе, и это к лучшему. Если знаешь, что увольнение неизбежно, лучше уволиться самому. Это позволяет сохранить немного самоуважения.

– Уволен дьяконами, полагаю, – почти с издевкой произнесла Клэр. – А это значит, папой тоже.

– У твоего отца не было выбора. Если ты не ребенок, то должна понимать и пожалеть его хоть немного. Это разрывает Дику сердце.

– Что ж, ступай, – сказала Клэр. – Посмотришь, смогут ли несколько кусочков индейки и сладкий картофель компенсировать то, как с ним обращаются. Бьюсь об заклад, он даже к ним не притронется.

– Клэр… медвежонок…

– Не называй меня так! – крикнула сестра, и я услышал, как она бросилась к лестнице. Немного подуется и поплачет у себя в спальне, а потом успокоится, как уже было пару лет назад, когда мама сказала, что в пятнадцать лет девушка еще слишком молода, чтобы ехать с Донни Кантуэллом в кинотеатр под открытым небом.

Я решил ретироваться на задний двор и дождаться ухода мамы. Качался на покрышке, не особо скрываясь, но и не привлекая к себе внимания. Через десять минут я услышал, как хлопнула входная дверь. Выглянул из-за угла дома и увидел на дороге маму с закрытым фольгой подносом. Фольга сверкала на солнце. Потом я вошел в дом, поднялся по лестнице и постучал в дверь комнаты сестры, украшенную большим постером с Бобом Диланом.

– Клэр?

– Уходи! – крикнула она. – Я не хочу с тобой разговаривать! – Поставила пластинку «Yardbirds» и включила проигрыватель на полную громкость.

Мама вернулась примерно через час – довольно долгий визит для простой передачи угощения, – и хотя мы с Терри уже были в гостиной и смотрели телевизор, воюя за лучшее место на стареньком диване (в самой середине, где пружины не впивались в зад), она, казалось, нас не замечала. Кон наверху играл на гитаре, которую ему подарили на день рождения. И пел.

Провести службу в воскресенье после Дня благодарения прислали Дэвида Томаса из Гейтс-Фоллз. Церковь снова заполнилась до отказа, возможно, потому, что людям было интересно, не появится ли преподобный Джейкобс, чтобы сказать еще пару-другую ужасных вещей. Но он не появился. Не сомневаюсь, что, если бы он это сделал, его бы немедленно заставили замолчать, а то и вытолкали из церкви. Янки относятся к религии серьезно.

На следующий день, в понедельник, я вернулся домой из школы не шагом, как обычно, а пробежал всю четверть мили бегом. У меня возник план, и я хотел оказаться дома до появления школьного автобуса. Увидев Кона, я схватил его и затащил на задний двор.

– Какая муха тебя укусила? – спросил он.

– Ты должен пойти со мной в дом священника, – ответил я. – Преподобный Джейкобс скоро уезжает, может, даже завтра, и нам надо с ним увидеться до отъезда. Мы должны ему сказать, что по-прежнему любим его.

Кон отстранился от меня и даже отряхнул спереди свою футболку в стиле «Лиги плюща», словно боялся, что я оставил на ней заразу.

– Ты спятил? Я не пойду. Он сказал, что никакого Бога нет.

– Но он вылечил тебя электричеством и вернул тебе голос.

Кон неуверенно пожал плечами:

– Он бы все равно вернулся. Так сказал доктор Рено.

4

Марио Андретти (р. 1940) – американский автогонщик итальянского происхождения, чемпион мира по автогонкам в классе «Формула-1».

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.