Герой-чудотворец

– Я? Я ничего об этом не знаю, – воскликнул Чарли с негодованием. – Вы только что сами рассказали мне об этом. Я пришел к вам совсем по другому делу. Но вы не даете мне объяснить.

– Почему же ты молчишь? Разве я тебе не даю говорить? В чем дело?

Чарли пустился было объяснять в чем дело, но Кинни почти сразу же перебил его:

– Стой-ка, стой-ка, Хэббл! – закричал он, махая толстой потной ладонью. – Ты что, забыл с кем разговариваешь? – Ты разговариваешь с человеком, который создал тебя, с единственным из теперешних журналистов Англии, кто мог это сделать. Когда я услышал, что ты сделал, я сказал себе: «Я сделаю из него национального героя, вот что я сделаю из него. Все будут знать, кто такой Джордж Хэббл».

– Чарли Хэббл.

– Чарли Хэббл, извини. Вот что я тогда сказал себе и сделал, сделал ведь? Сам знаешь, что сделал, и все это знают. Единственный человек, кто мог это сделать – Хэл Кинни. Чем ты недоволен?

– Я говорю, что в действительности я ничего такого не сделал в ту ночь, – запротестовал Чарли. – Человек, который погасил пожар, в тюрьме.

– Почему? – сурово спросил Кинни. – Кто имел право посадить его в тюрьму?

– Потому что он коммунист. Поэтому.

– Коммунист?! Тогда дело плохо, Хэббл. Терпеть не могу коммунизм, понял? Всегда был против него. Написал несколько очень сильных статей против коммунизма. Материализм, вот что это такое. Отрицание религии. Отрицание семьи.

– Сейчас дело не в том, мистер Кинни. Сейчас дело в другом. Если во всей этой истории был герой, так это не я, а тот человек.

– Вот как! Кто так говорит?

– Кто? – переспросил несколько растерянный Чарли. – Я так говорю.

– То, что говоришь ты, неважно. Важно то, что говорю я. Я тебе об этом всё время и толкую. Не ты сделал себя героем, так? Я тебя сделал героем.

– Согласен. Но сделайте и того человека героем. Он этого заслуживает.

– Возможно, да, возможно, и нет. Этого я не знаю. Непохоже, чтобы он заслуживал, раз он красный. Как я могу делать героев из красных? Кроме того, эта история – собственность «Трибюн» или, точнее, была собственностью «Трибюн», потому что история – мертва. И ко всему этому я покончил с «Трибюн» так же, как и с «Санди курир».

– Как? Вы ушли?

Кинни с трудом поднялся и попытался стать в позу оратора.

– Сэр Грегори Хэчланд подорвал во мне веру в него, как в человека, – провозгласил он торжественно хриплым голосом. – И относиться к нему с уважением, как к хозяину, я больше не могу. Помимо «Дейли трибюн» и «Санди курир» существуют и другие газеты, и они с радостью примут Хэла Кинни. Хэчланд посмеялся надо мной. Теперь посмеюсь над ним я. Он не знает того, что я знаю. И я не скажу ему этого. Я просто подам в отставку. Но я покажу тебе, что я думаю о нем. Видишь эти часы? – Он показал на большие, украшенные орнаментом настольные часы. – Эти часы, – продолжал он, подводя к ним и шатаясь, были поднесены мне в качестве свадебного подарка моим внимательным и добрым хозяином сэром Грегори Хэчландом. Теперь смотри!

– Осторожнее! – крикнул Чарли, потому что Кинни, рискуя упасть, бросился к каминной решетке и выпрямился, размахивая кочергой.

– С наилучшими пожеланиями от сэра Грегори, – сказал Кинни, раскачиваясь перед часами. – Наилучшие пожелания чего? – ты, старая похотливая обезьяна!

Чарли бросился к Кинни, но опоздал, тот с чудовищной дикой силой ударил по часам. Он так широко размахнулся, что не устоял на ногах. Часы, стол, Кинни полетели на пол с грохотом ломающегося дерева и звоном разбитого стекла. Когда Чарли поднял Кинни, на него было жалко смотреть. Лицо было в крови, его вырвало. Чарли оттащил его в ванную комнату, немного умыл и уложил в кровать. Чарли и до этого приходилось возиться с пьяными, но с таким тяжелым и беспомощным, как Кинни, никогда. Возня с ним заняла много времени. К счастью, порезы оказались неглубокими, и вызывать врача не пришлось. Когда Чарли умылся и привел себя в порядок, Кинни спал.

– Да, – сказал себе Чарли мрачно, – дело, кажется, не двигается. – Похоже было на то, что Кибворс оказался прав. Чувствуя себя усталым, Чарли решил поесть в первой же попавшейся закусочной, а потом ехать в «Бумеранг Хауз» и лечь спать.

Утро показалось ему более обнадеживающим. Он еще не видел Хьюсона, и хотя Хьюсон был не так могуществен, как Кинни, во всяком случае он относился к Чарли по-дружески. Он выслушает его и даст разумный совет. Надо было только найти Хьюсона. Это означало еще один визит в «Дейли трибюн». Визит был сделан без особой охоты – редакция «Дейли трибюн» ему опостылела. На этот раз в застекленной клетушке дежурил другой фельдфебель, и Чарли пришлось долго ждать, прежде чем выдалась спокойная минута и с фельдфебелем можно было поговорить как мужчина с мужчиной. Чарли узнал, что между двенадцатью и часом дня Хьюсон был завсегдатаем бара близлежащего ресторана под названием «Старая сорока». Когда Хьюсон не был занят делами и находился где-нибудь поблизости, его следовало искать в «Старой сороке». Побродив до четверти первого, Чарли заявился в «Старую сороку», в грязноватый ресторанчик, расположенный в боковой улице. Там, в баре, в группе громко разговаривающих людей, он нашел Хьюсона. Чарли тронул его за локоть:

– Помнишь меня?

– Привет. Конечно, помню! – воскликнул Хьюсон. Лицо его сморщилось от улыбки. – Наш ушедший от нас герой! Выпьешь?

Чарли заказал стакан бочкового и, изловчившись, отвел Хьюсона от остальных. Они отошли в спокойный уголок.

– Ну, что тебя опять привело сюда?

– Выслушайте меня, мистер Хьюсон, – серьезно начал Чарли. – Если я говорю «выслушайте», значит меня действительно надо выслушать, чего бы вам это ни стоило.

– В этом деле я не очень силен, Хэббл, но постараюсь. В чем дело? Надеюсь, не в деньгах, потому что у меня – ни гроша.

– Нет, не в деньгах. Тут всё в этом геройстве. Понимаешь, я ведь в действительности ничего не сделал, а сделал всё другой человек. – Чарли опять повторил историю той ночи о Кибворсе и о себе. – Я пытался рассказать всё мистеру Шаклворсу, – закончил он, – но он даже не дослушал, а только разозлился. Я пытался рассказать мистеру Кинни, но он был совсем пьяный, и ему ни до чего не было дела. Теперь я рассказываю всё тебе и хочу знать, можешь ли что-нибудь сделать или нет.

– Абсолютно ничего, мой дорогой друг, – ответил Хьюсон. – У тебя нет ни малейшего шанса. История умерла.

– Что ты хочешь этим сказать – умерла?

– Ты и Аттертон уже не новость. И нам до вас нет никакого дела. – Я говорю сейчас как работник «Трибюн», а не как человек – независимо от того, ты или кто-то еще спас город. Конечно, если кто-нибудь опять не станет сенсацией. Если бы мне сказали что ты не сделал ничего, а всё сделала Грета Гарбо, тогда бы я тебе пообещал пару колонок. Короче говоря, я уже неоднократно думал, что для тех, о ком мы пишем, надо нам придумывать то, что они должны делать: например, Грета Гарбо должна слетать в Новую Зеландию, а Хелен Вилз – открыть экономическую конференцию. Это сэкономит и место в газете и время.

– Но вы – только не обижайся и хоть на минуту перестань умничать, – но вы подняли всю эту шумиху вокруг меня. А Кибворс…

– Нам до него нет дела. Не только потому, что он коммунист, хотя это снижает его шансы до нуля, а просто потому, что история умерла. После нее умерло еще несколько. Твоя история так мертва, что мне даже странно, что я разговариваю о ней с тобой. Это всё равно, что сидеть в углу с привидением.

– Но, черт побери, – закричал Чарли, – прошло всего две недели!

– Знаю, но для современной массовой газеты это большой срок. Нам надо всё время менять программу, понятно? Мы не газета в старомодном понимании этого слова. Одна или две таких остались, но на каждый их экземпляр наших приходится десять. Нет, мы в действительности не газета, а печатный цирк, водевиль, комната смеха, сборник шуточек на каждый день. Ты и Аттертон были в программе, и ваш номер исполнен. Нас нисколько не удивило бы, если бы сейчас пришел кто-то и доказал, что у вас там никогда не было пожара, или даже, что такого города, как Аттертон, вообще не существовало.