Дядя Фил и телевизор

Джон Бойнтон Пристли

Дядя Фил и телевизор

Страховку за дядю Фила выплатили фунтов полтораста, и вечером Григсоны устроили по этому поводу семейный совет в большой гостиной над магазином. Собрались все – мама, папа, Эрнест, Уна, ее муж Джордж (фамилия их была Флеминг, но Уна, само собой, продолжала зваться Уной Григсон, а Джордж помогал папе в магазине, и даже Джойс и Стив, которые обычно с утра до вечера где-то пропадали. Надо сказать, что мама, которая уже успокоилась и даже привела в порядок волосы, имела довольно-таки гордый вид по случаю того, что все собрались вместе, точно на рождество, хотя стоял всего только октябрь и ноги у нее еще не так болели, как всегда бывало на рождество. Одним словом, все было расчудесно, несмотря на то, что умерший дядя Фил был маминым старшим братом и эти полтораста фунтов были страховкой, которую за него выплатили.

– По справедливости, они, разумеется, мои, – сказала мама, имея в виду деньги, – но мне думается – и папа тоже так думает, – что их следовало бы употребить на что-нибудь для всего семейства.

– Приходилось содержать его, – мрачно проворчал папа, – и терпеть все его штучки.

– Дайте мне сказать! – закричал Стив.

– А ты помалкивай, – сказала мама. – Ты терпел его, это верно, но он ведь платил свою долю…

– Последнее время – не очень, – сказал папа. – Сначала он давал, что с него причиталось, когда цены были не такие сумасшедшие, а потом перестал. А всего-то двадцать три шиллинга в неделю.

– Совершенно справедливо, – сказал Эрнест, который служил клерком на железной дороге и был очень уравновешенным молодым человеком – таким уравновешенным, что иногда вообще непонятно было, жив он или нет. – Кое-кому из нас приходилось содержать его. Я не говорю, что нам не следовало этого делать. Я просто констатирую факт, только и всего.

– Дойдем мы когда-нибудь до сути? – закричала Джойс, которой, конечно, не терпелось поскорее удрать на улицу. – Если тут есть суть.

– Дойдем, дойдем, нахальная обезьянка, – сказала мама, которую Джойс уже успела вывести из себя. – Только ты все же не забывай, что это как-никак были деньги дяди Фила. А теперь вот Он Ушел От Нас Навсегда. – Тут все домочадцы, собравшиеся на совет, помрачнели, и мама прикусила язык, сообразив, что сморозила глупость.

Доктор, человек раздражительный и усталый, был очень рассержен безвременным уходом дяди Фила. Сердце у дяди Фила никуда не годилось, и доктор строго предупредил маму и папу, что лекарства дяди Фила, которые тот принимает во время приступов, должны быть всегда под рукой. Но во вторник утром кто-то переставил коробку с лекарствами на каминную доску, и он не смог ее достать, когда начался последний, роковой приступ. Понятно, все спрашивали и переспрашивали друг друга, но никто не припоминал, чтобы ставил туда эту коробку, и всем было очень неловко и даже, можно сказать, противно. Вышло это случайно, доктор ни на что такое не намекал, но все-таки кто-то из них проявил большую небрежность. И никуда не денешься: все они по разным уважительным причинам были рады или по крайней мере чувствовали облегчение от того, что дяди Фила больше нет с ними. Он не любил их, и мало сказать, что они отвечали ему взаимностью. Даже мама никогда его по-настоящему не любила. Папа кое-как терпел его – не больше. А младшие члены семьи, те просто не выносили и побаивались язвительного старикашки с длинным острым носом и еще более острым языком, ненавидели его неторопливые движения и стойкое упорство, с которым он удерживал за собой лучшее место перед камином, даже если кто-нибудь заглядывал на огонек, и терпеть не могли, когда он сидел там, наблюдая за ними. До того как приехать сюда, он работал в Бирмингеме в какой-то ссудной кассе, а вернее будет сказать, в ростовщическом заведении, – как видно, от этой работы он и сделался таким противным, циничным и ядовитым. Кроме того, шея у него была свернута набок после какого-то несчастного случая, так что всегда казалось, будто он хочет заглянуть за угол, и уже одно это, не говоря об остальном, действовало всем на нервы. И теперь, понятно, все с облегчением думали о том, что никогда больше не увидят, как он осторожно и неторопливо выходит к обеду, свернув голову набок и словно вынюхивая своим длинным носом, что они тут делают, – злющий старикан, всегда готовый сделать какое-нибудь въедливое замечание. Но в то же время им было неловко от того, что лекарства дяди Фила оказались на каминной доске, хотя должны были лежать на столике возле его кресла. Так что, пока мама ругала себя безмозглой курицей, остальные все молчали.

Но тут, на мамино счастье, Джордж Флеминг, на редкость беспардонный парень, рявкнул:

– Эй, хватит! Похороны уже кончились, и нечего устраивать их снова. Старик загнулся, и дело с концом. И не стану я прикидываться, что мне жалко. Он меня терпеть не мог, а я его. Очень уж вредный был старый хрыч…

– Точно, точно! – закричал Стив.

– Не знаю, с чем бы я могла согласиться охотнее! – громко вставила Джойс, которая приносила с работы мало денег, но зато в избытке набиралась там всяких чудных словечек.

– Дайте же договорить, – сказал Джордж, нахмурившись в сторону младших Григсонов, на которых он посматривал свысока. – Вы получили эти полтораста фунтов, ма. И не знаете, что с ними делать – так? Тогда у меня есть предложение. Надо купить то, что нам всем доставит удовольствие.

Это уже было похоже на дело. Мама одобрительно улыбнулась.

– И что бы это, например, могло быть, Джордж?

– Телевизор, – ответил Джордж, победоносно глядя по сторонам.

Тут все разом заговорили, но Джордж сумел их перекричать.

– Послушайте, послушайте! Наконец-то у нас в Смолбридже появится телевизор. Чего еще желать? Он даст нам все. Спорт для меня, папы и Стива. Спектакли, развлечения и всякое такое для женщин. Танцы и моды. Разные сценки и интермедии, которые мы все любим. Серьезные программы для Эрнеста. Можно будет приглашать знакомых посмотреть какую-нибудь передачу.

Последнее оказалось решающим козырем, так как у мамы имелось несколько приятельниц, которые, конечно, еще не скоро смогут завести собственный телевизор; она представила себе, как зазывает их в гости и сообщает им о своем приобретении. Поэтому она перекрыла начавшийся снова галдеж.

– А сколько стоит хороший телевизор, Джордж?

– Самый лучший – сто двадцать фунтов. – Джордж всегда был в курсе всех цен. – Я на днях видел такой у Стоксов. Альф Стокс может сделать скидку.

Папа и Эрнест с серьезным видом кивнули в знак согласия. Уна, которая не смела сделать ничего другого, поддержала своего мужа. Джойс намекнула, что в доме с хорошим телевизором куда приятнее бывать – и ей самой, и ее подругам и приятелям. Стив, понятно, был «за» обеими руками. Решили, что завтра, как только в магазине выдадутся свободных полчаса, Джордж сбегает к Стоксам и договорится о покупке самого лучшего стодвадцатифунтового телевизора. Потом они, счастливые и возбужденные, долго толковали о телевизионных программах и о том, кого можно приглашать, а кого не стоит; и у всех было такое чувство – хотя даже Джордж не решился открыто выразить его, – что сама судьба в щедрости своей посылает им это новое чудо света взамен никому не нужного дяди Фила.

Два дня спустя, когда папа и Джордж еще не поднялись наверх из магазина, а остальные не вернулись с работы, телевизор с антенной и всем прочим уже стоял в большой гостиной. Выглядел он очень красиво. Альф Стокс лично показал маме и Уне с ним обращаться, и ушел только тогда, когда удостоверился, что они обе включают и выключают его правильно. Обучились они этому не сразу, потому что мама очень волновалась. Когда Альф Стокс ушел, мама и Уна посмотрели друг на друга и, хотя пора уже было готовить обед для Джойс и мужчин, решили сначала минут десять посидеть у телевизора Уна смело включила его, и они увидели старый ковбойский фильм, не совсем в их вкусе, но все-таки это было замечательно – смотреть его вот так, прямо у себя в гостиной. Фигурки людей были крошечные и иногда расплывались, а голоса громыхали, как у великанов; это, конечно, сбивало с толку, но все-таки они посмотрели фильм минут пятнадцать, и потом мама сказала, что надо готовить обед, иначе будет скандал. Уна хотела оставить телевизор включенным, но мама сказала, что незачем его зря жечь. Его выключили, когда Питер-старожил рассказывал шерифу о проделках местных конокрадов.