Страница 4 из 40
А еще была дружеская встреча в Союзе писателей… Они не забыли поздравить меня с Новым годом.
«Вильнюс, Союз писателей. Потрясены горбачевской безрассудной интервенцией и жестокостью, скорбим, молимся о мире на свободной и мужественной литовской земле, всегда с вами».
За окошком молоденькая девица, белые крашеные кудряшки. Спросила, принимая телеграммы:
— А Горбачев где живет? В Кремле?
— Не знаю, — сказал я.
— Но это — центр?
— Да. Они считают это центром.
Когда-то они считали свой Кремль — центром Вселенной, — надо бы добавить.
— Вы не хотите послать с уведомлением?
— Зачем? — спросил теперь я.
— Чтобы дошло, — сказала наивная девочка.
Она была русская, но она и вправду хотела, чтобы это дошло.
— И так дойдет.
— До Горбачева? — Она с сомнением покачала головой. А парень, стоящий позади меня, высокий, спортивного типа, вдруг спросил:
— Простите, я слышал… Ну, а вы считаете это… Поможет? — и он кивнул в окошко, имея в виду мои телеграммы.
— Ну, а промолчим? Лучше?
— Не знаю, — искренне ответил он. — Они же там… (там!) не услышат…
— Но ведь никто не знает правды, — вдруг сказала девушка. — Москва все передает не так, как было!
Казимера Прунскене «Литва находится в треугольнике: республика — СССР — мир. Именно здесь сейчас проверяется политическая мораль других стран. Фактически вопрос о Литве — один из главных на самых серьезных уровнях зарубежья…»
Вообще мораль… И не только стран… А просто каждого человека.
Каждое теперь утро, наменяв горсть монет, я бегу на автомат и звоню по нескольким телефонам. Я звоню друзьям и знакомым, повторяю одно лишь слово: «Не верьте! По телевидению врут!»
— Не верьте! Не верьте! Не верьте!
Может, они там в Москве и сами догадываются или знают, но мне так легче, когда я это прокричу в трубку.
КАК ПОПАСТЬ НА БАРРИКАДЫ
В Риге строят баррикады.
Я не мог не поехать, хотя Мариша не отпускала меня. И провожала, и встречала со слезами. Единственно, обещал не быть один, позвонил писателю Лене Ковалю, он тут же собрался и поехал со мной.
Нам объяснили, что в город на машине не проехать, перекрыты мосты. Мы сели на электричку. От вокзала дошли до Дома правительства… Обстановка истинно фронтовая, уж я-то еще помню те времена, когда немцы подходили к Москве.
В несколько рядов вокруг Дома правительства встали машины, грейдеры, тракторы, бетоновозы, лесовозы, другие разные «возы»…
Не выстроились, а именно встали, сгрудились, окружили плотным кольцом, прикрыв собой беззащитные стены и входы нынешнего главного дома.
Машины сейчас похожи на людей, в них видна отчаянная решимость противостоять насилию. И даже танкам.
— Да что для танков такая защита? Раздавят!
— Пусть давят. Пусть.
— А тогда зачем?
— А зачем люди встают?
— А что им люди? Видели — по телевизору, как девушку… там в Вильнюсе?
— Что же они? Звери?
— Они военные… Приказ отдадут, и все.
Такие вот разговоры на улице.
Писатель Ион Друцэ приводит разговор с командующим округом Федором Кузьминым.
— Ну, что это за преграда! — сказал тот. — Сельскохозяйственная техника.
— Но народ… Который жжет костры? Они как?
— Они да. Они — противник, — сказал командующий.
Сознался не только в том, что народ, вставший на их пути, им страшен, но, назвав противником, и в том, что ему, то есть, народу, объявлена война.
— Ты служил в армии? — спросил Леня.
— Конечно. И, кстати, это было как раз здесь, в Риге.
— Вот как! Не в танковых?
— Я служил в авиации… Но во время праздников мы стояли здесь на площади, заслоном, для порядка.
— И был порядок?
— Да. Порядок был.
— Но… Не при помощи автоматов?
— Нет, нет, — успокоил я его.
Мы и вправду не были тогда вооружены. Может быть, я еще расскажу и об этом.
— Сорок три года я прожил тут в Риге, — сказал Леонид, он пишет книги об еврейских гетто, которые были под Ригой. И войну, и насилие он знает из первых рук. — Я люблю этот город, — продолжает он. — Но никогда я такой Риги не видел… Мне тяжело смотреть…
Толпится народ, но любопытствующих мало. Больше тех, кто вышел защищаться: пикеты, дежурные, гражданская самооборона, правда, без оружия. У некоторых транзисторы, приемнички, слушают трансляцию из этого же Дома, где вторую ночь заседает правительство.
На машинах листовки, призывы, плакаты.
На многих карикатурах Горбачев.
На одной из них дядя Сэм — в традиционных полосатых штанах и цилиндре — подкармли-вает птенца, высунувшего свой клювик из гнездышка. Насытившийся птенец встает во весь рост и оказывается выше кормящего дядюшки, и это уже не птенец, а двуглавый орел, грозно расправляющий свои когтистые лапы во все стороны. Словом, та самая советская империя.
На улицы вынесены чай и кофе, их предлагают рабочим, но зазывают и нас, по-русски, как-то догадавшись, что мы не латыши.
Сгружают и готовят на ночь дрова. Уже пылают костры вдоль бульвара, от подножья Ленина и дальше. В сумерках огромного темного города это ни с чем не сравнимое зрелище.
Все революции друг на друга в чем-то похожи.
Я сказал:
— Как в семнадцатом у Зимнего, правда?
Как будто я это помнил. Но нет, не помнил, а видел в кино… Да еще, вот, у Блока…
Но Блок правдивей. И так ясно. А то, что показывают в нашей хронике, помните, солдаты виснут на чугунных воротах и бегут с криками к Зимнему… Вовсе это не документ, а инсценировка, взятая из художественных фильмов… Но как бы за давностью лет проскакивает, зритель не успевает заметить подделки!
А вот один из моих любимых режиссеров Алексей Герман, который взялся просматривать хронику войны, пишет, что и кинодокументы войны большей частью тоже не что иное, как инсценировка… Только найдешь реальный кадр в архиве, а далее, смотришь, идет дубль…
Нет, это, конечно, не Зимний, даже тот, который мы знаем по описаниям. И тут не женский батальон, и не жалкие юнкера, противостоящие братцам-матросикам, в перекрестье пулеметных лент… Здесь — народ. И большевикам он уже не верит. Напрасно Ильич тянет руку к рабочим у костра, они не смотрят в его сторону, и они хотят защитить свою власть от его легионеров. А это не только здешний коммунист Рубикс, но и другие. Вместе с командующим Балтийского военного округа Ф. Кузьминым они от имени комитета спасения предъявили ультиматум. Там о разгоне правительства и парламента. Срок ультиматума сегодня истекает, и ночью можно ожидать нападения. В передачах из Москвы об этом ни слова. Зато потом они будут бормотать о панике, которую посеяли сами демократы, выстроив никому не нужные баррикады…
Вот что они скажут в «Известиях»:
«Это же город с тысячелетней историей. А тут — костры горят, копоть, дым, а главное, что все это — бутафория. Если был бы смысл для защиты, а то сделано лишь для того, чтобы нагнетать психоз. С утра вокруг костров — чай, яйца, приносят хлеб, масло, а к вечеру тут уже пьяные появляются…»
Врут, как всегда. Привыкли врать. Чай, кофе — да, а вот пьяных не видел ни разу, да и милиция потом заявляла, что вытрезвители были практически пусты.
Поговорил бы депутат-эмиссар Денисов с этими рабочими. Да он все больше, видно, у Рубикса в кабинете сидел, оттуда, наверное, и все его «наблюдения».
Не случайно я провел с этими замечательными парнями несколько дней и вечеров на баррикадах, я поверил в них, а через них и в самого себя.
Мне потом зададут в Москве вопрос:
— Как вы попали на баррикады?
Вопрос столь серьезный, что на него серьезно трудно ответить. И обычно я говорил:
— Это очень просто. Идешь на станцию и берешь билет за тридцать копеек до Риги…
Владимир Кайякс, поужинав, собирается снова в Ригу.
— Ночью буду дежурить… А завтра мне на смену сын выйдет.
На ночь:
— Дочка, тебе рассказать сказку…