Страница 27 из 138
Ехать приходилось медленно.
— Этак мы до вечера проплутаем, — сердито ворчал Некомат.
Слышно было, как вдали журчит ручеёк.
К нему то и привели следы и разом оборвались. Они в буквальном смысле канули в воду.
— Через него ехали, благо не глубок, — сказал купец.
Он слез с коня и внимательно стал рассматривать песчаное дно. Ручей был не очень глубок и вода прозрачна, но течение быстрое. Дно казалось совершенно ровным; никаких следов не виднелось.
Суровчанин был близок к отчаянию.
Но всё же он ещё не хотел «слагать оружия».
— Ручей не велик... В ту сторону им не с руки ехать... Где-нибудь должны же были на берег выехать... — соображал он.
Хлестнул коня и поскакал по берегу вниз по течению ручья.
Холопы безмолвно последовали за ним.
Вскоре ручей стал шире, а дно его, по-видимому, более илистым.
Далее появилась обильная осока, а затем глазам представилось обширное болото с там и сям разбросавшимися кочками.
Некомат хотел было ехать далее, но один из рабов удержал его коня за узду, промолвив:
— Дальше нельзя... Трясина засосёт...
Купец посмотрел на болото с искажённым от отчаяния и злобы лицом.
«Ускользнули!.. — пронеслось в его голове. — Но как? Не на крыльях же они перелетели трясину».
Конечно, они не перелетели на крыльях, и для многих из сопровождавших Суровчанина холопов не было тайной, что через болото тянется, чуть поправей от устья ручья, полоска твёрдой земли. По ней беглецы и выбрались.
Ни один из рабов, однако, по какой-то причине не захотел поделиться с господином своими сведениями.
На некоторых лицах мелькали насмешливые полуулыбки.
Опустив на грудь голову, неподвижный, как статуя, сидел на коне Некомат.
В груди его клокотало бессильное бешенство и отчаяние. Он понимал, что дальнейшее преследование невозможно, что беглецы ускользнули.
Медленно повернул он коня и глухо промолвил:
— Домой!..
К его приезду большинство из посланных на разведку холопов уже вернулись. Он видел по их лицам, что поиски не увенчались успехом, и не стал расспрашивать.
Пахомыч встретил его с грустным лицом и, увидев, что беглецов не поймали, всплеснул руками и заахал.
Некомат прошёл в дом и стал раздумывать, что предпринять.
Положение его было не из весёлых.
«Ежели ему всё известно, — думал купец, — так, может, он прямо поехал к великому князю ударить на меня челом... Тогда дело плохо. Тимошка выдаст беспременно... Пожалуй, и моей голове не уцелеть. А ежели он не в Москву уехал, так куда же? Может быть, думает где-нибудь побыть до поры до времени, а там и нагрянуть... Коли и так, то сладко ли мне здесь сидеть да дожидаться его. Небось не помилует?.. По всему видать, что мне здесь оставаться не годится, а тоже надо наутёк. Эх, вот горе! Да и бежать-то куда — не знаю... Хорошо, что хоть деньжонки есть...»
Он достал из одной из укладочек, стоявших в простенках, дубовый ларец, окованный железом, и раскрыл его.
Взглянул и ахнул:
— Ахти, добрая половина отсыпана! Добрался Андрюшка до моих денег.
Вместе со злобой шевельнулось в душе жгучее чувство жадности.
— Обокрал! А я-то копил — хранил...
«Казны» ещё оставалось много, но это мало утешало купца.
— Лучше мне не бежать отсюда, — продолжал он размышлять, — узнать бы, где он укрылся, да как-нибудь и того... Это было б ладно... Тогда бы и денег не жаль. Да где его найдёшь? Как узнаешь? И выходит, либо сиди у моря да жди погоды, либо беги... К знахарю, что ли, съездить? Колдовство поможет, пожалуй... Пусть знахарь мне только скажет, где Андрей и что замыслил он... А там я уж зевать не стану... Да это было бы ладно!..
Суровчанин твёрдо верил во всяких ведьм и колдунов, в русалок, леших, домовых и водяных. Он не сомневался, что чарами можно «напустить порчу на человека», проникнуть в будущее, привлечь любовь и так далее.
Неудивительно поэтому, что он ухватился за мысль о колдовской помощи.
В его глазах это было единственным средством, которое могло привести к цели.
А колдуна не надо было долго искать.
У запруды на Яузе жил всем ведомый колдун, мельник Хапило.
Про него ходили разные россказни. Поговаривали даже, что из трубы его избёнки однажды вылетел бес в виде чёрного ворона. Ночью мимо мельницы ходить побаивались.
К этому-то чародею и надумал обратиться Некомат.
Однако действовать надо было осторожно.
Узнают, что он был у Хапила, пойдут толки. На него даже начнут смотреть косо и чураться:
— С колдуном водится... Может, и сам с нечистым знается!
Такая молва не могла быть приятна для купца. К тому же колдуном прослыть было и небезопасно: при народных бедствиях, вроде повального падежа скота, засухи и тому подобного, зачастую обвиняют колдунов, что это они напускают, и тогда с ними жестоко расправляются.
Всё это было хорошо известно Суровчанину, и он решил пробраться к мельнику ночью, в глубокой тайне.
Приняв решение побывать у Хапила, он даже как будто повеселел. В сердце зародилась маленькая надежда.
Когда стемнело и всё в доме заснули, он осторожно вывел коня, сам оседлал и, разобрав часть плетня в огороде, выбрался из усадьбы.
V. ЧАРОДЕЙ ХАПИЛО
К северу от Москвы, из болот, находящихся среди дремучего леса, вытекает на юг река Яуза[8] и впадает в Москву-реку ниже города.
Нынешняя Яуза едва ли имеет какое-нибудь сходство с прежней. Она славилась чистотою воды, так как принимала в себя много лесных родников.
Берега её были пустынны. Только шум лесов вторил звучному плеску её волн.
В Яузу впадает речка Сосенка.
На этой-то речке, над запрудой, и высилась мельница Хапила.
Было около полуночи, когда к воротам двора колдуна подъехал всадник.
Он легко спрыгнул с седла, привязал коня к кольцу у ворот и постучал.
Проглянувший месяц озарил бледное, красивое, молодое, безусое лицо.
На стук за забором неистово залаял огромный пёс.
Приезжего брало нетерпение. Он снова постучал так, что ворота затрещали.
— Кто тут в полночь ломится? — послышался на этот раз ворчливый старческий голос. — Угомону на вас нет.
— Пусти, знахарь, дело к тебе есть! — ответил путник, который был не кто иной, как Иван Вельяминов.
— Какое такое дело по ночам? Поезжай своим путём-дорогой, и я спать пойду.
— Отвори, старче, отвори! Совет от тебя, помощь нужна... А заплачу хорошо. Ничего не пожалею...
Колдун некоторое время был в нерешительности, потом послышались шаги босых ног, и ворота отворились.
Пёс залился и клубком бросился под ноги входившего.
— Убери пса! — не без некоторого испуга сказал Вельяминов.
— Небось не съест, коли добрый человек! — ответил колдун.
Однако крикнул собаке:
— Не трожь!
Лай стих, и собака стала смирней ягнёнка.
Знахарь провёл гостя к себе в жильё и, когда тот переступал порог, предупредил:
— Лоб не расшиби! Притолока низкая!
Потом выгреб углей из печи и зажёг от них лучину.
Трепетное пламя осветило закоптелую, низенькую избу, наполовину занятую огромною печью из сырцового кирпича.
Повсюду были развешаны по стенам и свешивались с потолка пучки высушенных трав.
Воздух, напитанный их пряным запахом, был удушлив.
На лежанке печи сидел большой кот, совершенно чёрный, «без отметин», — настоящий колдовской — и, мурлыча, пристально смотрел на Ивана своими жёлтыми глазами.
Сам ведун был маленький, тощий старик, с крючковатым носом, жидкой бородой, лысиной на темени и странно блестящими глазами.
— Садись — гостем будешь! — сказал ведун, снимая с лавки пучок каких-то свежих трав и освобождая место для Вельяминова.
Тог сел.
Знахарь внимательно посмотрел на него и промолвил:
8
Впервые река Яуза упоминается в Тверской летописи под годом 1156: «Князь великий Юрий Всеволодович заложил град Москву на устье Неглины, выше реки Аузы».