Страница 105 из 116
- С вокзала - сразу побегу к речке. Выкупаюсь для храбрости и выдержки!
- Последнее - для тебя важней. С вокзала - сразу ко мне. Осмотришься и начнешь дела ворошить. От меня ближе и к заводу, где ваши "чистильщики" делаются. И управление на третьей остановке троллейбуса. Телефон под рукой. Я сейчас остался один в домике. Дорого за постой не возьму: двор польешь, бак для душа наполнишь и урюк потрясешь и попробуешь, а главное - телефонные звонки будешь отводить. Согласен? А я тебе в других делах обещаю подсобить.
- Пока не приму каракумскую купель, ничего не скажу. Уговор!
Виктор Пральников согласился и пошел в купе собирать дорожные пожитки.
За окном клубились зеленые виноградники, между фигуристых резных листьев виднелись тугие, готовые лопнуть, будто налитые виноградные гроздья, покрытые сизой пыльцой. За деревьями высились новые жилые дома с балкончиками, много было недостроенных. И ни буйная зелень, ни обширные микрорайоны, пока еще не в силах были скрыть неказистых, но испытанных времянок, слепленных и сколоченных когда-то на скорую руку в роковые часы ашхабадского землетрясения... Неподалеку от элеватора, рядом с полотном дороги до сих пор красовалась времяночка, напоминавшая оранжерею с пальмой над стеклянным потолком из гаршинского рассказа; прямо из крыши у нее рос огромный клен.
А вокруг добротные, неломкие дома с тенезащитными устройствами и цветами на балконах. Шли с удочками и спасательным кругом ребятишки... Промчался туристский автобус со стеклянным верхом, с табличкой на лбу: "Озеро"... Сергею вспомнилась страшная ночь землетрясения, когда он среди мертвой тишины, в едком известковом тумане, двигаясь по шаткой, колеблемой под ногами земле вдруг встретился возле квасной будки... со страусом, который ушел из зоопарка и несколько дней спокойно и важно бродил по улицам. И, пожалуй, не многие ашхабадцы в те дни замечали страуса среди развалин. В эти несколько минут, перед вокзалом нового Ашхабада, вспомнилось
Сергею и другое, из пережитого в ту ночь... Вдвоем с другом стояли они в тот час на углу жилого квартала почти в центре города, над арыком, выложенным широкими каменными плитами. Рядом росло дерево и стоял высокий дувал. Южная, тихая ночь октября. Молодой месяц с вечера скрылся за горбом Копет-Дага и звездное небо было высоким, темным. Все вокруг цепенело от вязкой тишины и безмятежного сна. Уже перевалило за полночь, но друзья после колготного дня и вечерних споров не могли расстаться. Сергей стоял спиной к высоченному, в полтора человеческих роста дувалу, лицом к горам; а его друг, газетчик, привалившись к пышной белой акации, находился чуть сбоку. Ничто не предвещало катастрофы... Только чуткие собаки лаяли и бесились, словно бы без видимой причины. Но если бы люди были чуточку понаблюдательней и осторожней, они могли бы догадаться, понять причину собачьей тревоги... Оглушительный, раскатистый удар шел снизу и сбоку... Сергей упал на край сухого арыка. Потом его стряхнуло на каменное дно. Туда же свалился и друг. Покачнулись и упали вместе с домом деревья. Потом деревья выпрямились, а дома рассыпались. К счастью, огромный глинобитный дувал рухнул не на улицу, а во двор. Поднявшись, Сергей уже не увидел ни дувала, ни домов... Качались без ветра деревья, колыхалась под ногами земля, ставшая какой-то волнистой, зыбкой, даже мягкой... За дерево бесполезно было держаться, потому что вокруг него ходили ходуном земные волны... и не было никакой опоры, не было ничего устойчивого и прочного. Сергей с ужасом увидел, как на середине улицы, на ровном месте шевелились кирпичи; поднимались стоймя, лениво переворачивались на бок и снова становились дыбом... двигались на ровной, наезженной дороге камни... Все качалось, куда-то двигалось, ползло... И вокруг белесая, густая пыль, в которой ничего, абсолютно ничего не виделось и не слышалось. Обрушилась на землю космическая тишина. Все молчало: непроглядная пыль и цепкая тишина. И тут Сергей вдруг почувствовал то леденящее, пустотное одиночество и потерю всего, что связывало его с земным и вещественным... Сознание не могло объять размеров катастрофы, и все случившееся уже не казалось страшным, потому что ничего не осталось кроме тишины и собственного сознания... Было лишь чувство своего присутствия в мире... но это сознание витало в безмолвной пустоте... На миг Сергею показалось, что его мышление и обостренное сознание - это какой-то желточек во вселенной, один, оторвавшийся ото всего, витающий в бесконечности... И уже ничего не было страшного: было парение мысли... И была память на все до мелочей, было понимание себя, но все вокруг потеряло границы и время... Тишина и безбрежная глубь освещенной откуда-то неподвижной пыли. Казалось, все было подвешено и плавало в этой космической мути: витай и мысли про себя тысячелетия... Оторванность сознания от всего земного, рухнувшего была настолько ясной, что новый подземный удар показался запоздалой волной в пыльном океане... Вернуться на истерзанную землю помогли опять же собаки: не те, небесные Гончие псы, вокруг которых вились мысли, а неказистые и верные дворняжки, которые предупреждали людей о катастрофе. Первыми опомнились они после землетрясения и подняли теперь уже не тревожный вой, а призывной спасительный лай.... Они будоражили людей, помогали найти верх-низ у изуродованной, вывернутой наизнанку земли и всего земного. И первое, что пришло Сергею на ум: что с Москвой?... Если она устояла, значит, придет спасение и все будет надежно. И Москва первой узнала о бедствии, раньше всех пришла на выручку ашхабадцам.
Воспоминания эти нахлынули невольно при встрече с новым, красивым и молодцеватым Ашхабадом. Сергей не был в нем давно и сейчас не узнавал знакомых улиц, застроенных такими домами, которые сделали бы честь любой столице. И этот шумный величавый город требовал от Сергея повышенной ответственности. Друзья остались в Кара-Богазе, и ему надо было действовать от их имени, стариться за всех. Сумеет ли он выполнить наказы коллектива? Поезд замедлял ход, подходил к станции и, как всегда, вместе с чувством облегчения в конце пути надвигалось ожидание новых хлопот и неизвестности...
- С приездом, Сергей Денисович? - послышалось из купе. Это был шутливый, но внушительный, хозяйский голос Виктора Пральникова. - В гостях положено слушаться. Сейчас - ко мне, а потом рассудим! Отпущу тебя и на озеро. Вот оно - рядом!...
О, это совсем не было похожим на одиночество, хотя встреча с большим городом и прошлым неволила к раздумьям.
- Только предупреждаю, Виктор Степанович, пленником я не буду. - решительно заявил Сергей. - Очень непослушный и неуклюжий, в неволе я могу натворить больше, чем разыгравшийся слон!..
25
...Разве мог подумать Сергей Брагин, что ему так повезет с самого начала. На этот счет у него были свои приметы: настоящие удачи в поездках к нему приходили почему-то чаще всего перед обратной дорогой, накануне отъезда, а на этот раз все складывалось как-будто иначе. Заявившись в Управление химической промышленности пораньше, Сергей Брагин, как обычно, решил сначала походить по отделам, чтобы самому показаться и поразведать насчет последних новостей и настроений. И что сразу заметил, - управленцы старались поменьше рассказывать, а побольше норовили расспрашивать. Удалось узнать о бурной деятельности Евы Казимировны Кагановой, которая в столице уже успела везде побывать и многих "навострить" против бекдузских "рутинеров", которым не удалось захоронить оригинальнейшую техническую идею, близкую к полному и триумфальному воплощению... Именно об этом управленцы больше всего и заводили разговор с Брагиным; Кара-Богаз-Гол был далеко от Ашхабада и не всем удавалось бывать в глубинке; к тому же последние события получили такой резонанс, что к приезжему инженеру Брагину интерес был особый. Сергей рассчитывал узнать обстановку, но ничего дельного не выведал. Завершить полный круг хождений ему помешал сам начальник Управления Максаков, к которому Сергей Брагин собирался зайти в последнюю очередь, имея уже про запас необходимую устную информацию от работников управления. Хитрости в этом, прямо сказать, никакой не было, и Сергей быстро понял, что "царедворец" из него никогда бы не вышел, а интриган и прислужник-тем более... Брагин не выгоды искал во время своих кабинетных скитаний, а готовил себя исподволь к решающим встречам и разговорам на высшем уровне. Хотел внутренне собраться, подготовиться. Увидев в конце коридора высокого светловолосого юношу в сером, элегантном костюме, Сергей Брагин второпях даже не заметил, что тот поклонился ему. Свою оплошность он обнаружил лишь тогда, когда в приемной столкнулся с ним поближе. Опять, как и в прошлый свой приезд, Сергей Брагин принял молодого человека с красивым, открытым русским лицом за хорошо воспитанного спортсмена, а ведь знал, что новый начальник управления Николай Иванович Максаков именно и есть тот, атлетического сложения, уважительный человек, с которым он до этих пор лишь говорил по телефону. Максаков был моложе Брагина, недавно окончил институт, но уже успел поднатореть на северных промыслах в Кучукег и даже в Министерстве работал, но почему-то не усидел в Москве, кажется, даже напросился в Туркмению.