Люди, боги, звери

В начале марта 1921 года в пограничном городе Троицкосавск состоялся первый съезд Монгольской народной партии, которая насчитывала тогда всего около двухсот членов. Однако эта партия обрела поддержку со стороны северного соседа. Достоин внимания тот факт, что еще во время заседания съезда Китай обратился к советским властям с просьбой о вступлении в Монголию Красной Армии.

10 апреля того же года созванное в эмиграции Монгольское временное правительство, желая избавиться от Унгерна и его сподвижников, также обратилось за помощью к Красной Армии и военным отрядам Дальневосточной республики.

Барон, предупреждая врагов, собирался ударить первым. Он мобилизовал все силы и усиленно искал союзников. 20 апреля 1921 года Азиатская конная дивизия выходит из Урги и направляется на север. Тем временем вся южная граница Сибири находится в огне. После первой стычки, сохраняя видимость покорности и дисциплинированности, отряды белых становятся бандитскими группировками. Теперь каждый из них заботится только о спасении своей жизни. Они изменяют «кровавому барону» и бросают его. Сам же он будет воевать до конца. Смерти он не боялся, как будто знал, когда она наступит. Он верил предсказаниям.

Процесс и суд над наследником Чингисхана происходил в Новониколаевске. Приговор мог быть только один. Он был выполнен 17 апреля 1921 года.

Антоний Оссендовский познакомился с «кровавым бароном» в монастыре над Орхоном. Он провел в Урге 9 дней. За это время он выслушал исповедь и родные саги жестокого балтийского бандита. Он был свидетелем экзекуций над большевистскими комиссарами и гаданий лам. На следующий день после ухода Азиатской конной дивизии на север, 21 мая 1921 года, он уехал из Урги.

Их первая встреча состоялась в самом начале мая 1921 года в примонастырском поселке Ван-Хурэ, расположенном на тракте между Улясутаем и Ур-гой. Унгерн прибыл сюда на свидание с Резухиным и Казагранди и остановился в юрте Рибо — тот был тогда врачом 2-й бригады. В эту юрту и велено было явиться Оссендовскому. Будучи наслышан о страшном бароне, он на всякий случай сунул за обшлаг рукава ампулу с цианистым калием, чтобы отравиться, если Унгерн прикажет его казнить, как незадолго до того по подозрению в шпионаже был зарублен полковник Филиппов, спутник и товарищ Оссендовского.

У входа в юрту стоял адъютант Резухина, капитан Веселовский. За поясом у него был заткнут револьвер без кобуры, в руке он держал обнаженную шашку, которой зарубил Филиппова. Лужа крови еще не впиталась в землю перед юртой.

«Не успел я переступить порог, — вспоминает Оссендовский, — как навстречу мне кинулась какая-то фигура в красном монгольском халате. Человек встряхнул мою руку нервным пожатием и также быстро отскочил обратно, растянувшись на кровати у противоположной стены.

— Кто вы такой? — истерически крикнул он, впиваясь в меня глазами. — Тут повсюду шныряют большевистские шпионы и агитаторы!».

Между тем Веселовский неслышно вошел в юрту и остановился за спиной Оссендовского. Шашку он по-прежнему держал в руке, не вкладывая ее в ножны и ожидая, видимо, что с этим посетителем приказано будет поступить так же, как с предыдущим. Но барон внезапно сменил гней на милость. Как пишет сам Оссендовский, он уцелел только благодаря привычке к самообладанию. Отчасти это могло быть и так, однако, скорее всего, он вовремя успел напомнить барону о каких-то своих заслугах в борьбе с красными или связях с известными Унгерну лицами.

В «Истории Монгольской революции 1921 года» (проф. Ширендыба), изданной в Улан-Баторе, можно найти фамилию Оссендовского. Ему посвящено одно предложение, оканчивающееся эпитетом «авантюрист».

Интересный ракурс этого периода жизни писателя представлен в опубликованных в Москве в 1969 году воспоминаниях бывшего работника русской купеческой организации в Монголии А.В. Бурдукова. Вспоминая осень и зиму 1920 года, Бурдуков пишет:

«Вместе с белыми беженцами в Улясутай прибыл проф. Фердинанд, поляк, который попал в Сибирь через Урянхайский край и где-то по дороге присоединился к отрядам белых. Опытный политик и закоренелый противник Советской России, создавая себе окружение, играл в опасные игры. Интриган хвастался, что якобы после окончания Русско-японской войны 1904–1905 гг. он был вместе с всемогущим тогда царским министром Витте при подписании соглашения в Портсмуте. Он объединил вокруг себя польских беженцев и активных русских белых бандитов. После того как он нашел подступ к китайским и монгольским властям в Улясутае, он начал играть роль посредника между ними».

Легко понять, какую действительно роль играли русские колонисты в автономной с 1911 года, но все же остающейся зависимой от «Центрального государства» Монголии. В иркутских архивах найдены депеши и записи Бурдукова, информирующие о численности китайских гарнизонов в Кобдо и Улясутае, настроениях среди местных жителей и политической ситуации.

После Октябрьской революции 1917 года автор воспоминаний был назначен представителем крупной торговой фирмы «Сибцентросоюз». Это назначение подписал 2 декабря 1920 года Игнацы Майский, бывший дипломат и многолетний посол СССР в Великобритании, руководитель Сибирской комиссии государственного плана в Новониколаевске. Такие фирмы, как «Сибцентросоюз» или «Монго-левск», препятствовали наплыву китайского капитала в Монголию и полному овладению экономикой края пришельцами с юга.

Белые, все чаще прибывающие в Улясутай, начали подозревать Бурдукова в проведении вражеской пропаганды, вооружении колонистов, а также в тай ных связях с «Советами» Сибири с целью введения Красной Армии в Монголию. Такие, во всяком случае, обвинения получали китайские власти.

Когда кровавая унгерновская авантюра подошла к концу, прибывшие в Улясутай белые в страхе перед взбешенными Унгерном китайцами организовали мощный отряд самообороны под руководством полковника Михайлова. Самым близким советником полковника стал «ликвидированный» по приказу Унгерна Оссендовский.

21 мая 1921 года Унгерн издает часто цитируемый историками «Приказ № 15», обращенный к «русским отрядам на территории Советской Сибири». В нем идет речь о том, что после избавления от китайцев и установления власти Богдо-гегена Монголии достанется роль центра для выступления против красных в Дальневосточной республике.

В 9-м пункте «Приказа № 15» была подчеркнута необходимость ликвидации всех евреев и большевиков вместе с их потомством так, «чтобы не оставлять хвостов»; в пункте 17 говорилось о передаче власти в военных гарнизонах и интендантстве, в меру возможности… в руки поляков.

Бурдуков пишет, что этот приказ редактировал Оссендовский и, желая окончательно погубить противника в глазах советских читателей, в конце книги прибавляет, что Оссендовский «внушил дегенерату Унгерну мысль о восстановлении дома Романовых, а сам на полученные от него средства поехал на восток за царем Николаем Романовым, место пребывания которого было якобы известно только ему одному. Натравив таким образом дикого барона на евреев и на тех русских, которые не хотели вступать в конфликт с советской властью, он благополучно добрался до Америки, где написал клеветническую книгу на Советский Союз. Нажив на обмане и клевете не одну сотню долларов, этот проходимец вернулся в Польшу».

Однако характерное «классовое» видение не помогло Бурдукову. Воспоминания были опубликованы лишь тридцать лет спустя после исполнения смертного приговора над автором.

Но не будем забегать вперед. Если верить Оссен-довскому, то Унгерн сначала собирался отправить его на тот свет, как и других членов комитета самообороны в Улясутае. Диктаторы всегда в первую очередь ликвидировали неудобных свидетелей собственных шагов. Особенно если эти люди знали всю подоплеку событий, а кроме того, владели пером.

В случае с Оссендовским было что-то особенное, так как «кровавый барон» не только позволил ему уйти из Урги, но даже допустил по отношению к нему некую фамильярность.

Следующая их встреча состоялась в Урге. Проезжая по улице, барон заметил Оссендовского, пригласил его сесть в автомобиль и привез к себе в юрту. Там гость осмелился напомнить хозяину, что в Ван-Хурэ тот обещал помочь ему добраться до какого-нибудь порта на тихоокеанском побережье. На это Унгерн ответил по-французски: «Через десять дней я начну действия против большевиков в Забайкалье. Очень прошу вас до той поры остаться при мне. Я столько лет вынужден находиться вне культурного общества, всегда один со своими мыслями. Я бы охотно поделился ими…» Оссендов-ский, естественно, согласился и, по словам Перши-на, «напоследок сделался чем-то вроде советника при Унгерне и усиленно подогревал его оккультизм». Но, рассказывая барону о могущественных владыках Агарты и сочувственно выслушивая его монологи о «проклятии революции», предсказанном еще Данте и Леонардо да Винчи, Оссендовский преследовал цель сугубо практическую — вырваться из Урги в Китай, к очагам цивилизации, к морю, к железной дороге. Об этом тогда мечтали все русские беженцы в Монголии, но Унгерн под страхом смерти никому не разрешал покидать столицу. Собственно говоря, Оссендовский в своей книге и не скрывает этих планов. Он ни словом не обмолвился о том, каким способом удалось ему добиться желаемого. Между тем он был столь же фантастическим, как сама фигура ургинского диктатора, как жизнь, в которой только такой способ и мог оказаться действенным.