Люди, боги, звери

— Мы сбились с пути. Нужно заночевать здесь. Дело плохо: дров нет, а холод скоро усилится.

С большим трудом, под атаками ветра мы окоченевшими руками поставили палатку и внесли в нее бесполезную теперь печку. Завалив палатку снегом, прокопали в сугробах глубокие канавки и заставили верблюдов лечь в них на колени, понукая криком: «Дзук! Дзук!» Затем внесли в палатку мешки.

Мой друг взбунтовался при мысли, что ему всю ночь придется мерзнуть, да еще рядом с печкой.

— Пойду искать дрова, — решительно заявил он и, взяв топор, вышел из палатки.

Через час он вернулся, волоча за собой здоровенный обрубок телеграфного столба.

— Эй, вы, Чингисханы, — сказал он, растирая замерзшие руки, — берите-ка топоры и карабкайтесь на гору слева от палатки. Там повалены телеграфные столбы. Старый Джагистай, с которым я теперь на короткой ноге, привел меня к ним.

Оказалось, что поблизости проходила российская телеграфная линия, связывающая до прихода большевиков Иркутск с Улясутаем; китайцы, вернувшись, приказали монголам срубить столбы и снять с них провода. Теперь эти столбы были спасением для проходящих через перевал путешественников. Вот и мы провели ночь в теплой палатке, хорошенько подкрепившись мясным супом с вермишелью — и это в самом сердце владений гневного Джагистая! На следующее утро мы отыскали тропу в двухстах или трехстах шагах от палатки и продолжили наше трудное путешествие по Тарбагатаю. На подступах к долине реки Адер наше внимание привлекла стая красноклювых монгольских ворон, круживших над скалами. Приблизившись, мы обнаружили два свежих трупа — всадника и его лошади. Трудно было понять, что тут произошло. Они лежали рядом, мужчина все еще держал поводья в левой руке, никаких следов пули или ножа. Лица мужчины разглядеть было невозможно. На нем был монгольский плащ, но брюки и тужурка — европейские. Тщетно мы задавались вопросом, что же с ним случилось?

Наш монгол, понурив в тревоге голову, проговорил тихо, но убежденно:

— Месть Джагистая. Всадник не совершил жертвоприношения в северном обо, вот демон и задушил обоих.

Наконец мы оставили Тарбагатай позади. Впереди лежала долина Адера — узкая, поросшая густой травой, стиснутая горами, она вилась вдоль реки. По обеим сторонам делившей ее пополам дороги беспорядочно валялись целые и порубленные теле графные столбы, спутанные провода. Разрушение телеграфной линии между Иркутском и Улясутаем было закономерным звеном агрессивной политики Китая в Монголии.

Вскоре нам стали попадаться крупные стада овец, животные разрывали снег, отыскивая сухую, но очень питательную траву. Иногда мы видели на крутых горных склонах яков и волков. А вот пастуха заметили лишь однажды: как правило, завидев нас, они тут же прятались в горах или оврагах. Юрты нам не встречались. Свои передвижные жилища монголы ловко скрывают от посторонних глаз и от ветра в скалах. Кочевники как никто умеют выбрать место для зимовки. Мне часто приходилось забредать зимой в монгольские юрты; стоит только свернуть к ним с ветреной равнины, как тут же, сдается, попадаешь в теплицу.

Продвигаясь вперед, мы увидели вдали большую отару овец, но, подъехав поближе, обнаружили, что на равнине теперь пасутся лишь редкие стада, остальные уже отошли на значительное расстояние. В стороне можно было разглядеть еще тридцать или сорок животных, они карабкались и прыгали по горным склонам. Достав бинокль, я стал их рассматривать. Оставшаяся часть стада были обыкновенные овцы; те же, что ушли на другой край, оказались монгольскими антилопами (gazella qutiurosa), а те, что ускакали в гору, горными баранами (ovis argali). Вся эта смешанная компания мирно паслась скопом на равнине, привлеченная вкусной травой и чистой водой. В реке было много полыней, и кое-где над водой поднимались клубы пара. Постепенно антилопы и горные бараны стали поглядывать в нашу сторону.

— Скоро они начнут перебегать нам дорогу, — засмеялся монгол. — Забавные твари. Иногда идут за тобой не одну милю, только чтобы перебежать дорогу перед носом у лошадей, а потом, довольные, скачут прочь.

Я был знаком с этой привычкой антилоп и решил воспользоваться ею для охоты. Вот что мы придумали. Один монгол с навьюченным верблюдом продолжал двигаться по дороге, мы же трое повернули направо и, вытянувшись полукругом, направились к стаду. Озадаченные антилопы замерли, напряженно вглядываясь в нашу сторону. Согласно неписаным правилам, они должны были перебежать дорогу всем четверым. Наш маневр явно смутил их. В стаде насчитывалось около трех тысяч голов. Все это воинство начало беспомощно метаться из стороны в сторону. Вот большая группа устремилась было к нам, но, вспомнив о четвертом путнике, повернула назад, а потом все повторилось заново. Около пятидесяти животных, разбившись на два отряда, приблизились ко мне. Когда нас разделяло уже сотни полторы шагов, я с громким криком выстрелил. Антилопы застыли как вкопанные, а опомнившись, стали кружить на одном месте, сталкиваясь лбами и даже пытаясь перепрыгнуть друг через друга. Паника дорого обошлась им: за это время я успел выстрелить четыре раза, убив двух великолепных антилоп. Мой друг оказался еще удачливей: выстрелив только раз в бегущее стадо, он одной пулей сразил сразу двух животных.

Тем временем горные бараны забрались уже высоко в горы и, выстроившись, как солдаты, в ряд, поглядывали на нас сверху. Даже на таком расстоянии я мог любоваться их великолепным сложением, гордой посадкой головы и мощными рогами. Подобрав добычу, мы нагнали уехавшего вперед монгола и продолжили путь. По дороге нам попадались трупы овец — рога вырваны, бока разрезаны.

— Работа волков, — заметил наш проводник. — Их здесь много бродит.

Еще не раз встречались нам стада антилоп, они долго сопровождали нас, а улучив момент, длинными прыжками перебегали дорогу. Пронесясь стрелой шагов двести, животные останавливались и принимались преспокойно пастись. Однажды я нарочно повернул верблюда назад — стадо вновь насторожилось и помчалось мимо меня. Отбежав на расстояние, сочтенное безопасным, антилопы еще раз на бешеной скорости, словно под ними были раскаленные угли, пересекли мне дорогу и вновь возобновили свои раздумчивые поиски пропитания — как раз по ту сторону дороги, где мы их впервые спугнули. Как-то я трижды проделывал такой фокус с одним стадом антилоп — всякий раз они вели себя одинаково, не в силах сопротивляться своей глупой привычке, что меня очень смешило.

В долине нас ждала пренеприятная ночь. Мы разбили привал у замерзшего источника; высокий берег защищал нас от пронизывающего ветра. Затопили печь, вскипятили воду. В палатке было тепло и уютно. Мы мирно отдыхали, предвкушая удовольствие от предстоящего ужина, когда внезапно за войлоком раздался вой и жуткий — казалось, вырвавшийся из самых недр ада — хохот. В ответ послышались протяжные и скорбные завывания с другого конца долины.

— Волки, — невозмутимо объяснил проводник, взял мой револьвер и вышел из палатки. Он отсутствовал довольно долго, наконец раздался выстрел, и вскоре монгол вернулся.

— Немного напугал их, — сказал он. — Собрались на берегу Адера у верблюжьего трупа.

— А наших верблюдов не тронут? — спросили мы в один голос.

— Сейчас разведем костер снаружи — тогда они не потревожат нас.

Поужинав, мы вернулись в палатку, но я еще долго лежал без сна, прислушиваясь к треску горящих поленьев, глубоким вздохам верблюдов и отдаленному вою волчьей стаи. Наконец все звуки отступили, и я заснул. Не знаю, сколько я спал, но вдруг резко проснулся от сильного толчка в бок. Мое место было с краю, а толкали меня, и довольно бесцеремонно, снаружи. Я решил, что кто-то из верблюдов жует войлок, и с силой заколотил «маузером» по палатке. Раздался пронзительный визг, и сразу же мелко застучали камешки — кто-то быстро улепетывал. Утром мы обнаружили волчьи следы, они подходили к самой палатке со стороны, противоположной костру. Звери начали рыть подкоп, но я вспугнул их, наставив кому-то синяков.