Тиски доктринерства

Он выбрался из-под стола и встал позади Эстаурда. Тот не шелохнулся, казалось, старался даже не дышать. Рука на столе продолжала делать выпады в сторону пустого стула.

Мужчины под деревьями внимательно наблюдали за ним. Двое быстро писали на планшетках, а еще один держал в руке что-то похожее на секундомер.

Уэнтик попробовал пойти прочь от стола параллельно высокой стене здания тюрьмы.

По кромке луга вдоль линии деревьев простиралась узкая полоска голой земли. Проходя под большими буками, Уэнтик разрушил муравейник. Тысячи этих крохотных насекомых бесцельно суетились на его пути.

За деревьями начиналось жнивье, тянувшееся насколько видел глаз. Только выйдя из тени деревьев, он осознал насколько сильно палило солнце. Тени не было нигде и шагая по колючему жнивью, он смирился с мыслью, что через бесконечную равнину ему не убежать.

Он повернулся и сел лицом к лугу. Люди в белых халатах оставили уютную тень деревьев и медленно приближались к нему по жнивью. На их лицах Уэнтик не мог обнаружить ничего, кроме легкой досады.

Возможно он нарушил их душевное равновесие.

Проснувшись на следующее утро, Уэнтик с интересом обнаружил, что луч света больше не использовался. Он не вставал с постели около часа, радуясь относительному блаженству быть оставленным в покое и возможности просыпаться окончательно по собственному усмотрению. И это несмотря на жесткую койку, которая была всего лишь дощатыми нарами, покрытыми тонким слоем пенорезины или какого-то пластика. Он все еще пользовался одеялом, которое принес с собой в район Планальто, но ухитрился разыскать насколько старых простыней из грубой ткани, которые служили ему подушкой. Его личные вещи, которые лежали в погруженном в кузов грузовика чемодане, так и не появились. Похоже люди бросили грузовик, во всяком случае за все время пребывания в тюрьме признаков его появления он не видел.

Выйдя наконец в коридор, он нигде не обнаружил охранников. И у него была почти полная уверенность, что не было их за дверью и ночью. Он минут двадцать побродил по пустым коридорам и был заинтригован много большим количеством незапертых дверей, чем во все предыдущие дни. Кто, задавался он вопросом, несет за это ответственность? Когда ему стало ясно, что половина тюрьмы буквально распахнута настежь, он спустился в полуподвальный этаж и открыл себе банку мясных консервов. Безвкусные и полные хрящей, они ему не понравились, но ничего другого не было. Он уже привык к подобной пище.

Поев, Уэнтик снова поднялся на первый этаж, подгоняемый любопытством посмотреть, какое новое устройство припас для него Эстаурд.

Эстаурд снова терпеливо сидел за столом, на его узком лице, как всегда, не было никакого выражения.

— Садитесь, доктор Уэнтик, — сказал он, едва увидев его.

Уэнтик подошел к столу и заметил, что рука все еще торчит из его центра. Она была неподвижна, пальцы безвольно лежали на поверхности стола.

Он остановился и посмотрел вокруг. Похоже, они с Эстаурдом одни. Признаков присутствия других людей не было.

Накануне впечатление Уэнтика от этих насаждений было несколько искаженным из-за резкой перемены обстановки. Из клаустрофобии своей камеры и мрачных, едва освещенных коридоров он попал на ярко освещенный солнцем, полный красок луг. Было что-то похожее на сон в том впечатлении, которое он вынес из вчерашнего дня, однако многому можно было дать рациональное объяснение.

Поэтому он и огляделся, прежде чем сесть за стол. Все было по-прежнему: трава луга, стена тюрьмы ограничивала его с одной стороны, границы трех других образовали ряды буков; пустая, немного холмистая равнина простиралась до горизонта. На краю равнины деревянная лачуга с лабиринтом, а за ней — минное поле.

Только Эстаурд сидел за столом и торчала рука.

Уэнтик сел.

Он уставился на руку и подумал: Мое имя, Клайв Эстаурд.

Сидевший напротив Эстаурд увидел, что он сосредоточился и задвигался на сидении. Рука слегка вздрогнула, затем указала на Уэнтика пальцем.

Совпадение?

Уэнтик подумал снова: Я свободный человек. Никаких изменений, рука продолжала указывать на него.

Я заключенный, мое имя Элиас Уэнтик, я из Лондона, Англия.

Эстаурд, телодвижения которого стали неловкими, словно он осознал, что больше не контролирует Уэнтика, как прежде, перебирал пальцами по крышке стола. В зависимости от того, как он это делал, рука то падала, то возвращалась в прежнее положение.

Вчера Уэнтику казалось, что движения руки связаны с его мыслями. Но более вероятным объяснением может быть то, что Эстаурд способен каким-то образом манипулировать ею.

Эстаурд прочистил горло.

— На кого вы работаете, доктор Уэнтик?

Уэнтик наблюдал за рукой. Он подумал: Я гражданский ученый, рука оставалась спокойной.

— Я капитан морской пехоты США, — вежливо ответил он.

Эстаурд выглядел сбитым с толку. Рука указала пальцем на Уэнтика, затем осела. Потом снова указала на него.

— Чем… — Эстаурд осекся, затем попытался снова, — Чем вы занимались на станции?

— Я был заключенным, — сказал Уэнтик.

— Ваша национальность?

— Я не знаю.

— Кто я?

Уэнтик пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы мой следователь.

Рука начала тянуться к нему и Эстаурд встал.

— Я ваш следователь?

Он с презрением оттолкнул в сторону стул и пошел к стене тюрьмы, где стоял его деревянный ящик. Он забрался на него и повернулся лицом к лугу.

Из-за деревьев на кромку луга вышли другие люди. Не обращая внимания на Уэнтика, который, сидя за столом, зачарованно наблюдал за происходящим, они подошли к Эстаурду и окружили его платным, но неровным полукольцом.

Уэнтик рассмеялся и незамеченным вернулся в камеру.

В центре внимания Уэнтика в следующие два дня тюремной жизни так или иначе была рука и ее поддельное воздействие на его психику. Первые ощущения любопытства и робкое принятие возможности такого воздействия вскоре уступили место чисто академическому интересу к ее механизму. Во время допросов он еще несколько раз забирался под стол, но так и не смог понять, как она работает. В конце концов он был вынужден прийти к заключению, что это устройство не было изобретением Эстаурда (и уж во всяком случае не кого-то из его людей), но и он и эти его люди проходили испытание этой рукой, когда впервые оказались в тюрьме.

Как только он остановился на этом, от любопытства не осталось и следа. Все его внимание сосредоточилось на иррациональности поведения Эстаурда.

Мотивы этого поведения Уэнтика совершенно не заботили, но его ставила в тупик непоследовательность реакций этого человека. Когда он пытался перехитрить руку, черты лица Эстаурда выражали озадаченность, если не признаки мании преследования. Но стоило ему начать отвечать на вопросы более агрессивно, Эстаурд перехватывал инициативу и обстреливал его вопросами все быстрее и быстрее. Был случай, когда Уэнтику наскучила и эта новая серия допросов, как и все предыдущие. Эстаурд поднялся на ноги и стал рычать, не сводя с него глаз; рука в центре стола напряглась до предела. Уэнтик по-настоящему испугался, а когда по незаметному знаку Эстаурда люди в белом стали приближаться к нему, он быстро сбежал в относительную безопасность своей камеры.

Вооружившись более или менее приемлемой рабочей гипотезой о природе руки, но осознавая непредсказуемость поведения Эстаурда, Уэнтик стал замечать, что сны, все еще докучавшие ему, начали тускнеть, а спустя несколько дней больше вовсе не появлялись.

На тринадцатый день после первого знакомства с рукой на столе Уэнтик шагал по коридору, направляясь в кухню, чтобы соорудить себе импровизированный завтрак, и заметил, что с окон, выходивших на долину, сняты ставни.

Возле тюрьмы по-прежнему стоял вертолет. Снять лопасти несущих винтов им все же удалось, причем поблизости их не было видно.

Выйдя на луг, Уэнтик не пошел прямо к столу, а направился туда, где стояли остальные люди. Казалось, они испугались, некоторые попятились или переместились так, чтобы между ними и Уэнтиком оказались деревья.