Страница 9 из 22
Лачи тихо застонала.
— Гуль хотел его схватить, — продолжал Раму, — но бандиту удалось скрыться в темноте. Гуль упал. Я как раз шел по дороге — я ведь живу в бараках за конторой электриков. Слышу: кто-то стонет. Нагнулся, смотрю — Гуль. Я остановил проходивший грузовик, поднял Гуля и доставил в больницу в Бандра. А он попросил меня прийти сюда и рассказать тебе обо всем.
— Но как он себя чувствует? — тихо спросила Лачи.
— Потерял много крови, но доктор говорит, что он останется жив.
Раму замолчал, потом вдруг полез в карман, достал пятнадцать рупий и протянул их Лачи:
— Возьми эти деньги!
— Зачем? — удивилась она.
— Я слышал про твой долг. И знаю, что такое женская честь. У меня была дочь твоего возраста. И вот однажды Расак Лал обесчестил ее… — Раму снова замолчал, потом продолжал прерывающимся голосом: — Что я мог сделать? Если б я поднял шум, то потерял бы работу… — И он опять тихо произнес: — Я знаю, что такое женская честь!
— Нет, нет! Я не возьму эти деньги, — взволнованно сказала Лачи. — А где сейчас твоя дочь?
— Она бросилась в колодец… — Раму отвернулся и устремил взгляд в темноту.
Слезы душили Лачи. Как велик этот мир и как страшен — словно черный бездонный колодец!
— В следующий месяц, — сказал Раму, — я дам тебе еще десять рупий. Но береги свою честь!
Лачи хотелось прижаться головой к его плечу, зарыдать и назвать его отцом, Она с трудом сдержала слезы и тихо попросила:
— Отведи меня поскорее в больницу!
Гуль пробыл в больнице около полутора месяцев. Рана на спине постепенно заживала, но Гуля все больше мучила его сердечная рана. Он не переставая думал о Лачи и о долге, который ей нужно было выплатить. Дни бегут, весна подходит все ближе, а он прикован к постели и ничем не может помочь. Лачи посещала его каждый день и приносила фрукты. Она теперь нанялась работать к старушке, торгующей овощами. У этой старушки было много постоянных покупателей, но уже не хватало сил ходить из дома в дом с корзиной на голове. Лачи взялась ей помогать и за это получала ежедневно третью часть дохода, что составляло рупию или полторы. Почти все деньги она тратила на фрукты для Гуля и даже редко позволяла себе приехать на автобусе. Путь до больницы был не близкий, и ноги ее ныли после трудового дня, но Лачи испытывала невыразимо сладостное чувство, сознавая, что она жертвует своим отдыхом ради любимого человека. Она была бы рада день и ночь оставаться у постели Гуля, но в больнице были свои правила, с которыми приходилось считаться. Правда, врачи и фельдшера были весьма внимательны к красавице Лачи. В часы, когда она находилась в больнице, дежурный врач по нескольку раз обходил палаты, а нередко с ним вместе в палату заходило еще несколько врачей, чтобы полюбоваться Лачи. Конечно, они при этом делали вид, что пришли познакомиться с каким-нибудь интересным случаем во врачебной практике, но медицинские сестры прекрасно понимали, что интересовало их на самом деле. И хотя в присутствии врача они не делали ей никаких замечаний и даже разрешали оставаться дольше положенного времени, но едва врач уходил, они резким тоном приказывали ей удалиться. Лачи понимала, что медсестры просто завидуют ее красоте, но в споры с ними не вступала. Она научилась обуздывать свой вспыльчивый характер и приветливо улыбалась им.
Однажды утром, когда Лачи собралась идти на рынок, перед ней предстал отец Гуля — Баллучи.
— Мне надо серьезно поговорить с тобой! — сказал он.
Лачи испугалась.
— У меня сейчас нет времени, я тороплюсь на рынок.
— Ничего, поговорим по дороге.
И они пошли рядом. Но Баллучи все не начинал разговора. Половину пути прошли молча. Наконец Лачи сама заговорила:
— Что вы хотели мне сказать?
— Оставь Гуля! — произнес Баллучи, не глядя на нее.
— Почему?
— Он мой сын!
— Но мы любим друг друга! — возразила она.
— Если он женится на тебе, меня исключат из общины — ты ведь цыганка!
— Но и мы принадлежим к общине…
— Какая может быть община у цыган? Сегодня здесь, завтра там. Стоит тебе уйти отсюда, и мой сын забудет тебя.
Лачи не ответила, Баллучи вытащил из кармана деньги.
— Здесь триста пятьдесят рупий, — сказал он. — Возьми себе эти деньги и оставь моего сына!
— Нет! — сказала Лачи и ускорила шаг.
— Хорошо, я прибавлю еще пятьдесят, — и Баллучи полез в карман. Руки его дрожали.
Не взглянув на деньги, Лачи отстранила его руку и молча пошла вперед. Но Баллучи догнал ее.
— Так слушай же, что я хотел тебе сказать, — задыхаясь, проговорил он. — Выходи замуж за меня!
— За тебя? — изумилась Лачи.
— Да, за меня! Я сделаю тебя счастливой! Ты посмотри на Гуля и посмотри на меня, — и Баллучи расправил свои усы. — Ты будешь счастлива со мной. У меня есть деньги, очень много денег. С тех пор как я увидел тебя в больнице, я схожу с ума!
Лачи вдруг захохотала.
— Почему ты смеешься? — вспылил Баллучи.
— Потому что я могу выйти замуж только за одного из вас — или за отца, или за сына.
— Так вот и выходи за меня! — нетерпеливо проговорил он. — Я готов заплатить за тебя пять тысяч рупий. — Он схватил Лачи за руку.
Она резко высвободилась и засмеялась:
— Я соглашусь выйти не только за тебя, но даже за твоего деда, если только получу на это согласие твоего сына! — И она побежала к рынку, прыгая через рельсы.
— Подлая! — крикнул Баллучи. — Не быть мне Ахмад Яр-ханом, если я не натравлю на тебя собак!
Лачи обернулась и ответила:
— Сначала попроси на это разрешения общины, хан!
Ее развеселил разговор с Баллучи, и, бродя весь день с корзиной на голове, она улыбалась. Какими забавными становятся мужчины к старости! Взять хоть Расак Лала или Ахмад Яр-хана — оба одинаковы! На языке — благие советы и наставления, а в глазах — животная страсть! «Жаль, что я неграмотна, — подумала Лачи, — а то бы написала книгу “Старики с моей улицы”…»
Вечером, придя к Гулю в больницу, она ничего не сказала ему о встрече с его отцом. А Баллучи в этот день не пришел навестить сына, не был и в последующие дни. Позднее стало известно, что он уехал в Пуну[12] и открыл там новое дело.
ГЛАВА 9
Когда через полтора месяца Гуля выписали из больницы, на деревьях уже набухли почки и появились маленькие нежные бутоны. Указывая на них, Дамару сказал Лачи:
— Скоро эти бутоны превратятся в цветы, и тогда в моей жизни наступит весна. Ждать осталось недолго — одну или две ночи!
— Нет, — сказала Лачи со злостью, — не бывать той весне, о которой ты твердишь. Пускай раскроются эти бутоны — в них окажутся не цветы, а горящие угли, которые обожгут твое лицо!
Ночью она и Гуль встретились на мосту. Небо было затянуто тучами, и так же темно было на душе у обоих. В тучах временами сверкала молния, но в их сердцах был кромешный мрак.
— Что же нам делать теперь? — прошептал Гуль.
— Мы проиграли! Обещание есть обещание, — твердо сказала она.
— Но это же было вынужденное обещание! Ты не обязана исполнять его!
Лачи низко опустила лицо.
— Цыгане не изменяют своему слову, — сказала она. Из глаз ее падали слезы.
— Слушай, — заговорил Гуль. — Уйдем отсюда, Лачи! Мир велик! Уйдем и поселимся в другом городе! Мы будем вместе, и у нас будет свой дом…
— Свой дом! — Лачи вдруг зарыдала.
Гуль обнял ее.
«Вот он, мой дом, — подумала она, прижав лицо к груди Гуля. — Вот дом, где меня ждут день и ночь!.. Увы! Мне не суждено жить в этом доме. Прощай, милый Гуль! Я умру, но сдержу свое слово!»
Тихо плача, она высвободилась из его объятий и склонилась над перилами моста. Слезы ее падали с высоты на холодные рельсы. Но разве могут слезы расплавить сталь?
Гуль вдруг с силой ударил кулаком по перилам моста:
— Зачем стоит этот никому не нужный мост, который никуда не ведет и никого ни с кем не соединяет! Почему он не рассыплется в прах?!
12
Пуна — город южнее Бомбея.