Страница 7 из 22
Тут уж Лачи выходила из себя, оборачивалась и плевала в его сторону. Шоферы гоготали, а она убегала в гневе.
Теперь, когда история с Дамару получила широкую огласку в привокзальном районе, Лачи приходилось нелегко. К кому бы из мужчин ни обратилась она за помощью, все они игриво подмигивали, двусмысленно улыбались и изъявляли согласие ей помочь — на определенных условиях, конечно. Отказавшись признать себя собственностью Дамару, Лачи, казалось, бросила вызов миру. Ее гордость, ее стойкость, ее борьба за свою честь вызывали у людей непонятное озлобление.
— Да чего она носится с собой, эта нищая цыганка! С какой стати уподобляет себя нашим дочерям и женам?
Люди, казалось, задались целью сломить ее гордость, и даже многие из тех, что раньше любили перекинуться с ней шуткой и охотно давали несколько анн, теперь не давали ни пайсы и, посмеиваясь, говорили:
— Приходи после праздника весны — получишь двести рупий!
Наказать Лачи за ее гордость — это стало казаться делом чести. В самом деле, должна же быть разница между порядочными женщинами и нищей цыганкой, попрошайничающей на панели!
Лачи снова застали за кражей угля. В последнее время охрана была усилена, а особенно зорко сторожа следили за Лачи, поэтому она пробиралась на склад лишь глубокой ночью. Лачи думала: «Ну что тут дурного, если я унесу немножко угля? Ведь его здесь целые горы». Между тем начальнику станции надоели бесконечные жалобы, и он отдал приказ задержать девушку, как только ее заметят на складе. И вот сегодня ночью Лачи попалась. Она прокралась на склад совсем тихо, уже набрала угля в подол, но тут кто-то схватил ее за плечи. Лачи вскрикнула. Перед ней стоял длинноносый сторож Дату и хохотал, скаля свои огромные зубы.
— Ой, пусти меня!
— Стой! Пойдем к начальнику станции!
— Отпусти, я не буду больше сюда ходить!
— А ну, иди за мной! — и Дату ударил ее прикладом.
— За что ты меня бьешь? Ну взяла несколько кусков угля… Все цыганки у вас берут. Да и рабочие тоже. Разве я преступление совершила? И в доме самого начальника станции топят этим углем. Разве ты этого не знаешь?
— Ничего я не знаю! Идем к начальнику!
— Ну погоди, видишь, я высыпала уголь — я ничего не взяла! Отпусти меня!
Дату вскинул ружье:
— Не пойдешь — стрелять буду!
Опустив голову, Лачи пошла за ним.
Был уже второй час ночи. Но поскольку в три часа должен был проследовать поезд губернатора, Расак Лал оставался в своем кабинете и весь персонал станции был на своих местах.
Расак Лал был один, когда Дату ввел к нему девушку. Он в это время получал по телефону инструкции из управления по поводу губернаторского поезда. Лачи отошла в угол. Расак Лал взглянул на нее из-за плеча и знаком отпустил Дату. Тот вышел.
Кончив разговаривать по телефону, Расак Лал повернулся к Лачи.
— Подойди сюда!
Лачи сделала шаг и остановилась. В ее беспомощности и испуге было столько очарования! Расак Лал невольно залюбовался ею.
— Ты ведь хорошая девушка, ну зачем ты воруешь уголь? — сказал он.
— Господин начальник, отпустите меня. Я больше не буду сюда ходить, обещаю вам.
— Но почему ты это делаешь?
— Вы сами знаете почему, об этом все знают.
— Ты имеешь в виду свой долг?
Лачи кивнула и опустила глаза.
— Сколько ты уже выплатила?
— Восемьдесят рупий.
Она смотрела в землю, не смея поднять глаза. Лицо начальника станции смягчилось. Он приоткрыл ящик своего стола и, казалось, о чем-то размышлял. Наконец решился, достал несколько банкнот и протянул их Лачи.
— Вот, возьми и отдай этому негодяю!
В порыве благодарности Лачи опустилась на колени и обняла ноги Расак Лала. Но едва она поднялась с земли, как оказалась в его объятиях. На искаженном страстью лице Расак Лала она прочла то же выражение, что было недавно на лице Мадху Лала — «недозрелой папайи». Лачи охватило отвращение и ненависть. Она вырвалась из объятий Расак Лала и со всей силой ударила его по щеке. Он отскочил, споткнулся о стул и грохнулся на пол.
— Полиция! — крикнул он.
Вбежал Дату.
— Заприте эту негодную девчонку в подвал, — приказал Расак Лал. — Она — подлая воровка!
— А сам ты кто? Ты гнусный развратник! — крикнула Лачи. — Постыдился бы, я ведь тебе в дочери гожусь!
— Бросьте ее в подвал! — повторил разъяренный начальник.
— Ну, погоди, я еще расцарапаю тебе рожу! — крикнула Лачи.
Дату поволок ее из кабинета.
ГЛАВА 7
Лачи просидела под арестом три дня. На четвертый ее выпустили. Спотыкаясь, она поднялась из подвала и увидела Гуля. Но это не был прежний Гуль. Лицо его осунулось и пожелтело, и он был весь в пыли. На нем были шаровары и патанская[9] рубашка, поверх рубашки — черный жилет, а на голове шапка и тюрбан. Жилет был подпоясан кожаным ремнем, на котором висел точильный брусок и много ножей, кинжалов и ножниц.
— С чего это ты так вырядился? — удивилась Лачи.
— Отец прогнал меня из дому.
— За что?
— За то, что я попросил у него денег для тебя. Как ты посмел, говорит, полюбить цыганку? Я тебе не то что триста пятьдесят, а и трех рупий не дам. Вон из моего дома!
— Но где же ты был эти дни? И почему в ту ночь не пришел на мост?
— Как же я мог прийти? Мне было стыдно явиться без денег. И я все пытался устроиться на работу. В муниципалитете требовался конторщик. Но меня не взяли, говорят: «Нельзя, ты нездешний». В другом месте говорят: «Нельзя, ты патан». В третьем сказали, что у меня какой-то отпугивающий вид… Что мне было делать? Куда податься? И тут подвернулся наш земляк — точильщик Абдул Самад-хан. Он захотел помочь мне и обучил своему ремеслу. За день мне удается заработать две — две с половиной рупии, и я собрал для тебя тридцать рупий…
— Где же они? Давай сюда! — обрадовалась Лачи.
— У меня их уже нет, — смущенно ответил он.
— Истратил?
— Я отдал их Расак Лалу. Иначе он не отпустил бы тебя…
Лачи бессильно опустилась на доски платформы. Перед ее глазами холодным, безжизненным блеском светились рельсы. Далее, за сетью запасных путей, тянулась металлическая ограда, за нею — железнодорожный поселок, еще дальше — цыганские шатры, а за ними — купы деревьев, голые ветви которых были обнажены, как клинки кинжалов. В тот день, когда на них появятся красные цветы… Вот если бы на ветвях вместо цветов росли деньги! Она бы нарвала их целую кучу и отнесла Дамару. Хоть бы раз свершилось такое чудо!
Лачи медленно встала и побрела. Гуль шел следом. Невольно оба свернули к старому мосту, поднялись на него и устремили глаза вдаль. Лицо Лачи было печально. Гуль сжал кулаки.
— До весны далеко, — сказал он. — Будь спокойна, я успею выплатить твой долг!
— На меня наводят страх эти обнаженные ветки. — Она вздохнула. — Каждое утро я с тревогой смотрю, не набухают ли на них почки. В этом году я так боюсь прихода весны!
— Дай бог, чтобы она подольше не наступала! — сказал Гуль. И оба замолчали.
— Почему ты улыбнулся? — вдруг спросила Лачи.
— Я забыл тебе рассказать: я ведь тоже начал жульничать.
— Что же ты делаешь? Воруешь уголь?
— Нет, я натачиваю ножи и кинжалы только с одной стороны.
— Почему?
— Чтобы они поскорее затупились и их снова принесли точить.
Лачи засмеялась. Ей понравилась эта маленькая хитрость Гуля, и сам он как-то сразу стал ей родней и ближе.
— Покажи-ка руку!
Гуль протянул ей свою ладонь. Она осмотрела ее со всех сторон, помяла обеими руками и сказала:
— Да разница же заметна.
— В чем?
— Раньше руки у тебя были такие мягкие, а теперь стали грубей и сильней. — Она заглянула ему в лицо и сказала с нежностью: — На щеках у тебя пыль, борода отросла. Теперь уже ты не выглядишь чистюлей, как раньше.
— Что поделаешь, — смутился Гуль, — такая уж у меня работа. Целый день на улице… Но я буду бриться всякий раз, как идти к тебе!
9
Патаны — название населяющих северо-запад Пакистана афганских племен.