Польский пароль

— Вы берете на пушку, Ларенц? Какой смысл уничтожать меня, доброго, старого и неопрятного холостяка? Кому я перешел дорогу?

— Смысл есть. И он изложен в приказе фюрера «о выжженной земле»: ничто ценное не должно достаться врагам рейха. А вы — ценность, вы же только что стучали себя по лбу. Не так ли, доктор?

Грефе посопел, оглушительно высморкался и долго раскуривал новую сигару. Потом вздохнул:

— Стало быть, вы предлагаете себя в мои телохранители, Ларенц?.. Ну что ж, я не против, ибо знаю ваши профессиональные качества: вы ведь одно время служили в личной охране фюрера? Только мне неясно, как это осуществить? Судьба разбрасывает нас, как мотыльков, уже с завтрашнего утра.

— Ошибаетесь, доктор. Мы едем в одно и то же место. Местечко Оберйох, куда эвакуируют ракетный персонал, тоже там, в Альпах. При желании мы можем легко встретиться.

— В самом деле, черт побери! — притворно громко воскликнул Грефе и потянулся к бутылке. — Я хочу выпить за вашу гениальную догадку и вообще за вашу дьявольскую сообразительность! Прозит!

Отхлебнув спирта, ракетчик неожиданно трезво сказал:

— Да, но у меня уже ость штатный телохранитель фельдфебель Герлих. Так что, к сожалению, у нас с вами ничего не выйдет.

Ларенц презрительно усмехнулся, вспомнив рыжего носатого фельдфебеля, его плутоватую физиономию. Он конечно же неспроста вертелся все эти дни у машин, которые готовили к рейсу, лез туда, куда обыкновенному автомеханику соваться абсолютно незачем.

— Это подозрительный тип, герр доктор, поверьте мне, профессионалу. Он австриец, а мы едем именно в Австрию. Учтите это. К тому же я советовал бы вам вспомнить прошлогоднюю историю в «Хайделагере» с таинственным исчезновением полковника Крюгеля. Ваш теперешний телохранитель был к ней прямо причастен. Не так ли?

— О да! — хохотнул Грефе, — Ему, бедняге, тогда здорово поцарапали морду. Впрочем, он был совершенно непричастен, я уверен. Нападение каких-то парашютистов-диверсантов — скорее всего, англичан, связанных с польским сопротивлением. Ну а Крюгелю просто повезло: он сейчас попивает где-нибудь виски, закусывая сандвичами. Я неспроста замечал его внутреннюю настороженность — это наверняка был зашифрованный английский агент.

— Может быть… — согласился Ларенц, — Но то, что оберст Крюгель входил в офицерскую оппозицию, в число заговорщиков против фюрера, — ото абсолютно достоверно. Он ловко ушел от возмездия. Впрочем, скажу вам по секрету, герр доктор, Ганс Крюгель и сейчас числится в розыскных списках гестапо.

— Плевать ему на это! — рассмеялся Грефе. — Хотел бы я сейчас быть на его месте. Нет, Ларенц, вы уж не спорьте: Крюгель был толковый малый, я лично уважал его. Хотя бы за то, что с ним можно было распить бутылку и непринужденно поболтать. А вот вы, Ларенц, непьющий, и это очень плохо. Это усложнит вам жизнь там, по ту сторону, где деньги и виски играют решающую роль. Право, Ларенц, отбросьте к чертовой матери свою чопорность и хлопните стаканчик спирту! За наше с вами деловое сотрудничество. Не желаете? Ну а я хлопну. Прозит!

Назавтра, уже в дороге, штандартенфюрер Ларенц тщательно обдумывал ночной разговор. Ясно было главное: ракетчик Фриц Грефе проявил недвусмысленный интерес к деловому контакту. Подоплека, мотив этого интереса были тоже понятны. Они нужны друг другу: это выгодно доктору Грефе и не менее выгодно ему, Ларенцу. Одно дело продавать товар втемную, оказавшись в положении «кота в мешке», и совсем другое — через менеджера, имеющего имя, известного в определенных кругах на Западе (а доктор Фриц Грефе — один из ближайших и давних соратников фон Брауна, — конечно, уже привлек внимание некоторых западных фирм).

Можно ли верить этому толстяку выпивохе, не надует ли он в решающий момент? Вот в чем вопрос…

Ну что ж, благоразумие, осмотрительность всегда были ведущими качествами Макса Ларенца, его неизменным жизненным стилем. Надо только твердо придерживаться его и сейчас. Присовокупив к этому еще и осторожность.

Совету Грефе штандартенфюрер внял, однако действовать решил все-таки по-своему: не стал сокращать число машин. Нет, он не боялся того, что отсюда, из Низерзаксенверфена, могут донести в Берлин о неточном исполнении Ларенцем предписания фюрера: в конце концов, ему была предоставлена определенная самостоятельность в выборе средств и методов действий. Он полагал, что от громоздкой трубы, которую представлял собой корпус ракеты, можно избавиться в любой момент на пути к Альпам: сбросить ее в реку или на худой конец просто взорвать. (Ларенц приказал шарфюреру Мучману взять с собой ящик мощных противотанковых мин «теллер», они могли сгодиться и в других случаях.)

На следующий день после выезда штандартенфюрер убедился, что, пожалуй, несколько преувеличил возможные трудности маршрута: автострады были в неплохом состоянии, пробки случались довольно редко, так как на всех узловых пунктах, на переездах, у мостов стояли заставы из берлинского особого полка полевой жандармерии — ведущие на юг эвакуационные трассы были взяты под контроль дорожной полиции и войск СС. Желтый спецпропуск Ларенца действовал магически, его колонну всюду пропускали вне очереди.

За Дунаем у Ингольштадта начались знакомые, уже полузабытые Ларенцем, живописные пейзажи Южной Германии, а после Мюнхена, который они проехали ночью, стало чувствоваться дыхание уже недалеких Альп: в кабину врывался ветерок, пахнущий неповторимой горной свежестью. Он напомнил штандартенфюреру далекую бесшабашную молодость: ночные кутежи, вперемешку с выездами на внезапные акции, петушиная непримиримость и беспричинные ссоры с друзьями, вечное нетерпение и жажда опасных схваток — да, у них, молодых штурмовиков, был-таки огонек в крови, против этого ничего не скажешь… Теперь он, Ларенц, возвращается снова туда, откуда начинал своей боевой путь, опасный, как тропа на горной крутизне, — к благословенному Берхтесгадену, «Бергхофу» — «гнезду фюрера», к повитому дымкой времени Высокому Геллю.

Что это: случайное совпадение или роковой каприз судьбы, прихотливо замыкающий громадный — в целых десять лет, и каких лет! — жизненный круг?..

Несмотря на то что рейд в целом проходил успешно, штандартенфюрера не покидало чувство постоянного беспокойства, особенно его тревожили военнопленные. Во время каждой очередной стоянки он лично проверял устроенный в кузове пятой машины фанерный фургон, где вповалку располагалась рабочая бригада. У русских, вчерашних полутрупов, были теперь довольные, даже веселые лица — это внушало подозрение. Ларенц не сомневался: пленные замышляют побег. Следовало предпринять меры, чтобы не остаться в пункте выгрузки без всякой рабочей силы.

Вечером южнее Зальцбурга, когда уже начались предгорья, а впереди, в закатных лучах, кроваво алели снеговые вершины Альгейских Альп, Ларенц велел сделать привал. Затем он приказал шарфюреру Мучману построить на лужайке пленных и произвести тщательный обыск в фургоне, обыскать каждого пленного. У одного из них был обнаружен нож, у другого — увесистый обломок железного прута; обоих штандартенфюрер расстрелял лично тут же, на месте.

Затем пленных заставили перенести фургон на четвертую машину, а пятый «христофорус» вместе с грузом и трупами двух расстрелянных пленных по приказу Ларенца сбросили в горную реку Зальцах — штандартенфюрер лишь теперь убедился, что машина эта действительно станет обузой на узкой дороге.

Охрану пленных в пути возглавил шарфюрер Мучман, и не в кабине грузовика, где он до сих пор просиживал штаны, а в кузове, рядом с двумя охранниками-эсэсовцами. «Пусть несет, болван, личную ответственность, а не валяет дурака», — решил Ларенц.

И все-таки предчувствие не обмануло его: этой же ночью на бивуаке у первого перевала пленные совершили побег. Ларенц, проснувшись, выскочил из кабины, словно ошпаренный: вокруг трещали автоматы, а справа по склону, среди камней, в багровом пламени ухнуло две гранаты. Это был настоящий бой.

«Неужели партизаны?!» — панически подумал штандартенфюрер, плашмя падая на землю, мокрую от недавнего дождя. Выхватил парабеллум, дважды, не целясь, выстрелил в темноту. Выстрелы сразу отрезвили: что же произошло, черт побери…