Польский пароль

— Я считаю, что положение на востоке у нас довольно прочное, хотя если оценивать ситуацию в целом…

— Довольно! Важно, что ты уловил главное: прочность нашего Восточного фронта. Молодец, Макс, ты как прежде, умеешь мыслить целеустремленно, сразу схватывая сердцевину! А теперь послушай, что с этим связано и что из этого следует…

Засунув левую руку ладонью под ремень и энергично жестикулируя правой («А ведь это привычка фюрера!» — отметил про себя Ларенц), обергруппенфюрер стал рассуждать, расхаживая вдоль карты.

Некоторые злобные критиканы, говорил он, из числа кичливого генералитета пытаются упрекать рейхсфюрера Гиммлера в крупном поражении, якобы понесенном в январе — феврале группой армий «Висла» под его руководством. Но это не так! Поражения не было. Героической стойкостью группировка «Висла» сдержала напор большевистских орд, остановила их на рубеже Одера. Смещение Гиммлера — большая ошибка, однако фюрер вынужден был уступить под напором паникерствующих дилетантов. Именно благодаря титаническим усилиям Гиммлера мы смогли укрепить Восточный фронт от Балтики и до Рудных гор. Наш оборонительный вал Одер — Нейсе поистине неприступен! Не случайно русские застряли перед ним на целых два месяца и не смогли захватить ни одного плацдарма на западном берегу, за исключением Кюстринского. Но и там город Кюстрин остается в наших руках. В немецких!

Слушая возбужденную речь Фегелейна, Ларенц с удивлением и скрытой иронией все больше замечал в поведении обергруппенфюрера, в его мимике и жестах разительное сходство с обликом, привычками фюрера. Даже останавливаясь на поворотах, он выставлял вперед правую ногу, капризно дергал ею совершенно так же, как это всегда делал Гитлер. «Боже, а ведь он за эти годы сделался буквально тенью фюрера! — внутренне усмехнулся Ларенц. — А когда-то считался волевой самостоятельной натурой. Может, положение свояка обязывает?»

— Ты отвлекаешься, Макс! Ты невнимательно слушаешь! — Обергруппенфюрер вдруг остановился и погрозил пальцем.

«Черт побери! — не на шутку струхнул Ларенц. — Да он, как и фюрер, умеет чувствовать настроение собеседника!»

— Извини, Фриц! Я просто немного устал. Такие сегодня перенес передряги… Извини.

— Я повторяю: Восточный фронт у нас на замке! Следовательно, наши руки на западе развязаны. Да, да, я не оговорился: развязаны для действий на западе. И вот тут — внимание, Макс! — я перехожу к главному: решать судьбу войны мы будем на западе. Но не военными ударами, а посредством политики. Ты удивлен? Все очень просто: фюрер, как гениальный политик, мастерски начал войну (вспомни Австрию, Чехословакию, Польшу!), так же блестяще он ее и закончит. Он недавно сказал буквально следующее: они (англосаксы) не оставят меня в беде как первого защитника западной культуры и цивилизации от восточных варваров. Они непременно предложат мне перемирие и даже помощь, чтобы я мог продолжать борьбу против Советов. Ты понимаешь, Макс, всю глубину грядущего недалекого поворота?!

— Да, это потрясающе! — не очень искренне изумился Ларенц и подвинул стул поближе к столу. — Но есть ли реальные предпосылки?

— Конечно, черт побери! Как и во всех смелых начинаниях, которые предпринимает фюрер. Нам достоверно известно из агентурных источников: противоестественная коалиция Черчилль — Сталин — Рузвельт на грани развала. Ведь ты знаешь, что драки начинаются при окончании охоты, когда наступает пора делить шкуру. Сейчас у них как раз этот момент. Только теперь англо-американцы наконец-то схватились за голову: кого они избрали в союзники! Ведь, победив, красные завтра же татарским нашествием испепелят всю Европу!

Вот почему премьер Черчилль отдал приказ (а это нам точно известно!) не расформировывать наши плененные подразделения, а размещать в казармах. И тут же тщательно складировать изъятое трофейное оружие! Майн гот, дело идет к возможному союзу с нами!

— Но ведь Рузвельт?.. Он, говорят, особенно благоволит к русским…

— Рузвельт фактически уже вышел из игры. Президент тяжело болен и находится в совершенно безнадежном состоянии. Пресса ждет его смерти, это будет мировая сенсация.

Обергруппенфюрер широко шагнул к карте и дымящейся сигаретой ткнул куда-то вниз, под самый ее обрез:

— Здесь теперь будет биться сердце Германии! Это Южная Бавария, район Зальцкамергут. Альпы — любимые горы фюрера. Ты ведь, кажется, бывал в этой местности?

— Да, приходилось. В сороковом году я нес охрану «Орлиного гнезда» фюрера — виллы Берхтесгаден на горе Высокий Гелль.

Так вот именно в этом труднодоступном высокогорном районе, сказал Фегелейн, будет в ближайшие дни сосредоточено все высшее руководство Германии: ставка фюрера, оберкомандовермахт и оберкомандохеерс, генеральные штабы люфтваффе и ВМС, все ведущие министерства, все эмигрантские союзные правительства. И все валютные богатства нации. Именно отсюда, из Альпийской крепости мы осуществим политику «поворота войны», отсюда договоримся с англо-американцами о перемирии и последующем союзе против большевиков. Альпиенфестунг станет несокрушимым бастионом нашей будущей победы. Так заявил фюрер. Хайль фюрер!

— А Берлин? — осторожно спросил Ларенц.

— Берлин навсегда останется немецким! Ибо наша оборона на Одере неприступна. К тому же во главе обороны столицы рейха волею фюрера поставлен несгибаемый и твердокаменный ариец рейхсминистр доктор Геббельс. Можно быть спокойным за судьбу Берлина!

Фегелейна явно утомил длительный и столь эмоциональный монолог. Он ушел в дальний конец кабинета к белому столику, где под салфеткой был, очевидно, приготовлен завтрак. Жадно отхлебывая остывший чай, обергруппенфюрер сказал:

— Извини, я голоден. Съем пока бутерброд, а ты подумай. Взвесь все услышанное.

— Яволь!

Собственно, во взвешивании особой необходимости не было. Ничего нового, неожиданного или сверхординарного Ларенц не услышал, тем более что о политической переориентировке на Запад открыто говорило Берлинское радио. Что касается Альпийской крепости, то и о ней штандартенфюреру было известно еще месяц назад. Он даже знал, что организацией Альпиенфестунг руководит сам начальник СД обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер, а любимец фюрера оберштурмбанфюрер Отто Скорцени спешно формирует эсэсовский так называемый Альпийский корпус.

Уж не говоря о том, что Ларенцу два месяца назад пришлось лично отправлять из Пенемюнде секретный литерный эшелон по адресу Бад-Ишль, а потом срочной шифровкой доносить об этом на «виллу Кэрри» — резидентуру СД, расположенную там же, в Альпах.

Как человек Гиммлера, он много кое-чего знал, однако всегда придерживался золотого правила: «знаешь — молчи, говорят — слушай». Тем более если говорят начальники, да еще такие высокопоставленные, как Фриц Фегелейн.

Его сейчас беспокоило другое: почему, с какой целью обычно немногословный, сдержанный на слова Фегелейн (каким Ларенц знал его в былые годы) вдруг разлил перед ним целые потоки красноречия — вон даже утомился, проголодался, бедняга!

И вдруг Ларенца осенило! Конечно же, непривычный для Фегелейна ораторский тон, патетические нотки в голосе предназначены не только для него, они адресованы и еще одному — третьему лицу. Разговор наверняка записывается, ибо обергруппенфюреру, который инструктировал сейчас Ларенца по поводу чрезвычайного задания, нужна «квитанция» для отчета. И этой «квитанцией» могла служить только магнитофонная пленка!

Пока Фегелейн наспех жевал свой импровизированный ленч, Ларенц осторожно, искоса оглядел стол: где мог быть упрятан микрофон? В вычурной бронзовой пепельнице, в стилизованных стаканчиках чернильного прибора или в одном из пластмассовых телефонов? Черт его знает, но то, что микрофон есть, Ларенц теперь не сомневался…

Он внутренне подобрался, когда Фегелейн, на ходу вытирая руки салфеткой, снова направился к столу — теперь следовало быть особенно настороже!

— Слушай, Макс, а ведь ты, кажется, основательно знаком с производственным процессом по ракете Фау-2 и ее боевыми испытаниями? — благодушно спросил обергруппенфюрер, раскуривая новую сигарету.