Страница 41 из 107
Разумеется, Крюгель с предубеждением, плохо скрытой неприязнью приглядывался к шоферу-фельдфебелю. Никакого обаяния он в нем не находил. И не удивлялся: в конце концов, он прекрасно знал, чего стоят эти «друзья до гроба», слюняво лобызающие друг друга после двух-трех стаканов шнапса.
Правда, внешне фельдфебель выглядел подтянутым, аккуратным (Крюгель страшно не любил нерях!). Но зато его крупный багровый нос служил прямо-таки кричащей визитной карточкой неистребимого племени выпивох. Так и подмывало участливо спросить: «Сколько же вы хлопнул на похмелье, приятель?»
Однако от фельдфебеля абсолютно не пахло, и это вызывало подозрение: уж не закусывает ли он для маскировки какими-нибудь химикалиями? А может, грызет мускатный орех?
Шофер в самом деле все время что-то жевал и улыбался. Улыбка у него была простецкая, доброжелательная, но тем не менее неискренняя. «Неужели на эту дешевую плакатную улыбку клюнул простофиля Грефе?» — язвительно подумал Крюгель.
— Что это вы жуете, фельдфебель? — не выдержал, поинтересовался Крюгель, когда они в сопровождении эсэсовского бронеавтомобиля выехали из управленческого городка.
— «Чуингвам», герр оберст! — обворожительно улыбнулся шофер. — Американская жевательная резинка, герр оберст.
— Американская? — Крюгель раздраженно пожал плечами. Черт знает что! Американская. Откуда взялась?
— Так точно, герр оберст! Эти олухи-янки дьявольски изобретательны. Изобрели вот этот «чуингвам». И ведь, скажу я вам, приятная штука. Она с примесью мяты, поэтому освежает во рту. Не желаете попробовать?
— Нет-нет! — поспешно отмахнулся Крюгель (еще не хватало, чтобы он, оберст, чавкал челюстями, как переевшая корова). — Но где вы ее взяли?
— О, это целая история, герр оберст! Причуды войны, скажу я вам. Вы ведь знаете, что тут над нами, на большой высоте, летают почти ежедневно эти проклятые «летающие крепости». Они бомбят Германию, а потом летят куда-то к русским, говорят, что в Полтаву — на заправку и отдых. Челночные операции, вы слышали? И вот один из них месяц назад шлепнулся недалеко от Жешува. Отчего — никто не знает, может, тянул подбитый. Так в чреве этой крепости наши парни-эсэсовцы нашли целый ящик жевательной резинки. И еще ящик ручных часов марки «Тилль». Дешевая штамповка, герр оберст! Вот полюбуйтесь, они у меня на руке.
«Хм, занятно!.. — мысленно усмехнулся Крюгель. — А ведь, пожалуй, Грефе прав: с этим прохвостом нигде не пропадешь. Надо же, умудрился «достать» часы с подбитого американского самолета. Что ему французский коньяк, русская икра или какая-нибудь бельгийская парфюмерия? Такие пройдохи работают в мировом масштабе».
— Кстати, мне удалось «организовать» и несколько пачек американских сигарет «Филипп Морис». Могу угостить вас, герр оберст.
— Не курю! — буркнул Крюгель.
Собственно, чему удивляться? Как на ослабленный больной организм остервенело набрасываются различные микробы, так и пошатнувшаяся государственность, разлагаясь, рождает в собственной гнили мириады паразитов-рвачей, для которых интересы нации уже не существуют, есть лишь интересы собственного выживания, Именно то, о чем недавно говорил Фриц Грефе, тоже пройдоха, только с ученым именем. Ученый-пройдоха.
— Я в курсе дела насчет ящика коньяка, герр оберст, — никак не унимался болтливый фельдфебель. — Доктор Грефе мне все объяснил. Вы не беспокойтесь, герр оберст, все будет о’кэй! Это так говорят американские пленные летчики — я их видел и имел возможность беседовать с ними. Занятные парии, скажу я вам. Среди них два негра — воздушные стрелки. Черные, просто ужас! Вам не приходилось иметь дело с «ниггерами», герр оберст?
Крюгель промолчал, внутренне передернулся: этот болтун, кажется, доведет его до белого каления! От беспардонного трепа начинает трещать голова. Может, велеть ему заткнуться? Кругом идет война, фронт прорвали русские, по обочинам шоссе, наверное, шляются партизанские банды, а этот носатый болван трещит без передыху про каких-то «ниггеров» и штампованные часы марки «Тилль».
— Следите за дорогой, фельдфебель! И не превышайте скорость!
— Извините, спешу, герр оберст! — Шофер улыбнулся, показывая белые зубы. Однако скорость все-таки не сбавил. — У меня ведь в Жешуве семья: жена и дочь. Ждут, конечно. Я в этом Жешуве всю войну кантовался на армейском авторемонтном заводе. Масса друзей, знакомых, представляете? Между прочим, близко знаком с железнодорожным комендантом. Как говорится, на короткой ноге. Вам-то я могу признаться: мы с ним не раз выпивали. А это для мужчин, скажу я вам, святое дело. Майор-комендант пьет хорошо, крепко держится. Вот как доктор Грефе.
«Черт побери, он не такой уж дурак, как кажется, — сообразил Крюгель. — И видимо, Грефе далеко не случайно откомандировал его с ним в Жешув. Что ж, пусть себе болтает, иногда среди половодья пустяков он нечаянно (или умышленно?) подбрасывает стоящие вещи. Хотя бы насчет этого жешувского коменданта».
Через час благополучно прибыли в Жешув. Сначала решили «коньячную проблему», а потом уже направились к вокзалу. Здесь тоже особых сложностей не возникло, тем более что Крюгель настаивать на предложении Фрица Грефе о сокращении товарных вагонов не стал, да и, откровенно говоря, не собирался этого делать. Что касается доклада шеф-инженеру об итогах переговоров с комендантом станции, то Крюгель ему, разумеется, доложит: просил, упрашивал, обещали сделать. Не станет же Грефе проверять, сам ведь предложил сакраментальное: «Важно не что просишь, а что дадут».
Еще не хватало, чтобы он в угоду Грефе, с его железяками, оказался замешанным в преднамеренном уничтожении военнопленных. Собственно говоря, вся эта затея шеф-инженера с выколачиванием железнодорожного порожняка оказалась почти блефом, как и сама заявка, завизированная Каммлером. Комендант станции прямо сказал, что сейчас, после начавшегося отхода в Польшу войск «Северной Украины», никакие бумажки реальной силы не имеют. Резерва вагонов и платформ нет, железнодорожные пути беспощадно рвут партизаны. Так что пусть они лучше рассчитывают на автотранспорт. Это надежнее.
Что касается двух застрявших на дальних путях эшелонов с инженерным оборудованием, то один из них удалось-таки выторговать. «Под личную ответственность оберста Крюгеля» комендант разрешил перевести эшелон на железнодорожную ветку, ведущую в «Хайделагер». И сделал это немедленно.
Пока Крюгель наносил визит железнодорожному коменданту, а эсэсовская охрана баловалась пивом в привокзальном баре, фельдфебель Герлих съездил «на побывку» домой. Вернулся он быстро, даже раньше установленного срока, и это Крюгелю понравилось.
На выезде из города они ненадолго застряли в колонне автомашин: впереди у шлагбаума фельджандармы проводили тщательный осмотр и проверку документов.
Фельдфебель Герлих показал на далеко видимый, темнеющий у самого горизонта пологий холм с кирпичными строениями на вершине:
— Это монастырь бенедиктинцев, герр оберст. Место массовых казней военнопленных. Там их погибло несколько тысяч…
— Почему вы мне это говорите? — удивленно спросил Крюгель.
— Я хочу сказать, герр оберст… Вы правильно сделали, что не стали настаивать на сокращении числа товарных вагонов для лагеря. Честный солдат не любит и не хочет лишних жертв…
«Да ведь он опасен, этот улыбчивый фельдфебель, прикидывающийся добродушным простачком!» — вдруг понял Крюгель. Откуда он знает такие подробности? Наверняка от майора-фельдкоменданта. Но он же не виделся с ним, даже в вокзал не заходил. Говорил по телефону? Невероятно…
Весь обратный путь Крюгель озадаченно молчал. На удивление, молчалив был и шофер-фельдфебель. Правда, изредка бросал на оберста косые изучающие взгляды, стараясь делать это незаметно, будто оглядывал бегущую справа лесную обочину.
Может быть, фельдфебель сболтнул лишнее и теперь жалеет об этом? Вряд ли. Просто он сказал то, что следовало сказать. И старается не отвлекать Крюгеля, дает возможность ему хорошенько подумать.