Страница 16 из 35
28. В армии Вара находился Секст Квинтилий Вар, который, как мы выше указали (20), был с ним в Корфинии. Когда Цезарь отпустил его там на волю, он отправился в Африку. Но туда же были переправлены Курионом как раз те легионы, которые Цезарь взял себе у своих противников; лишь несколько центурионов было новых, но центурии и манипулы остались те же. Это дало Квинтилию повод заговорить с солдатами. И вот он стал обходить фронт Куриона и заклинать солдат не забывать о своей первой присяге, принесенной ими перед Домицием и перед ним, его квестором, не поднимать оружия против тех, которые разделяли одинаковую с ними участь и одинаково страдали во время осады; наконец, не сражаться за тех, которые оскорбительно называют их перебежчиками. В заключение он намекнул на подарки, которых они должны ждать от его щедрости в случае, если примкнут к нему и к Аттию. Однако войско Куриона отнеслось к этой речи совершенно безразлично, и оба вождя увели свои войска назад.
29. Тем не менее в лагере Куриона распространился большой страх, который от всякого рода разговоров быстро увеличился. Каждый создавал себе свое особое мнение о положении дела и от страха преувеличивал то, что слышал от соседа. И по мере того как эти возникшие из одного источника сомнения распространялись и передавались от одного к другому, являлась мысль, что таких источников много... (21)
30. Ввиду этого Курион созвал военный совет и открыл совещания об общем положении дела. Некоторые высказывались за то, что надо во всяком случае решиться на смелую попытку штурма лагеря Вара, так как при подобном настроении солдат бездействие особенно пагубно: в конце концов, лучше в доблестном бою испытать военное счастье, чем быть покинутыми и преданными и от своих же сограждан потерпеть самую мучительную кару. Другие полагали, что следует в третью стражу отступить в "Корнелиев лагерь", чтобы выиграть время, пока солдаты не образумятся. А если бы случилось несчастье, то при большом количестве судов можно было бы легко и безопасно вернуться в Сицилию.
31. Курион не одобрял ни того, ни другого предложения: насколько в одном из них мало мужества, настолько в другом его слишком много: одни думают о позорном бегстве, а другие считают необходимым дать сражение даже на невыгодной позиции. В самом деле, на чем основана наша уверенность, что мы в состоянии взять штурмом лагерь, очень укрепленный и человеческим искусством, и природой? А между тем что выигрываем мы, если мы с крупными потерями оставим штурм лагеря? Точно не известно, что военное счастье создает полководцам расположение войска, а неудача - ненависть! С другой стороны, к каким иным последствиям может привести перемена лагеря, как не к позорному бегству, всеобщему отчаянию и полному охлаждению войска? Несомненно, мы должны избегать того, чтобы люди порядочные подозревали, что мы им мало доверяем, и чтобы люди злонамеренные знали, что мы их боимся, так как у одних наш страх увеличивает своеволие, у других их подозрения уменьшают рвение и преданность. Но если бы даже, продолжал он, было для нас вполне доказано то, что говорят об охлаждении войска и что, по моему глубокому убеждению, или совершенно ложно, или, по крайней мере, преувеличено, то и в этом случае для нас гораздо лучше игнорировать и скрывать это, чем самим подтверждать. Может быть, следует прикрывать слабые стороны нашего войска так же, как и раны на теле, чтобы не увеличивать надежды у противников? А между тем сторонники этого предложения прибавляют даже, что следует выступить в полночь, - надо полагать, для того, чтобы: увеличить своеволие у людей, питающих преступные замыслы! Ведь подобные замыслы сдерживаются или чувством чести, или страхом, а для того и другого ночь менее всего благоприятна. Ввиду всего этого я не настолько смел, чтобы высказываться за безнадежный штурм лагеря, но и не настолько труслив, чтобы совсем терять надежду. Но я полагаю, что надо предварительно все испробовать, и тогда, по моему глубокому убеждению, я уже составлю себе определенное суждение о положении дела, причем по существу мы с вами сойдемся.
32. Распустив совет, он созвал солдатскую сходку. Прежде всего он сослался на то, какое расположение солдаты проявили к Цезарю у Корфиния: (22) им и поданному ими примеру Цезарь обязан переходом на его сторону значительной части Италии. За вами, сказал он, и за вашим решением последовали все муниципии, один вслед за другим. Не без причины Цезарь отозвался о вас с величайшим сочувствием, равно как и его противники придали большое значение вашему поведению. Ведь Помпей оставил Италию не вследствие какого-либо поражения, но потому, что именно ваш образ действий предрешил его удаление. В свою очередь Цезарь доверил вашей охране меня, своего ближайшего друга, и провинции Сицилию и Африку, без которых он не может прокормить Рим и Италию. Но некоторые уговаривают вас отпасть от нас. Это понятно: что может быть более желательным для них, как не то, чтобы одновременно и нас погубить, и вас вовлечь в безбожное преступление? И что может быть оскорбительнее для вас, чем предположение этих озлобленных людей, что вы способны предать тех, которые признают себя всем обязанным вам, и подчиниться тем, которые вам приписывают свою гибель? Или вы не слыхали о подвигах Цезаря в Испании? О том, что разбиты две армии, побеждены два полководца, заняты две провинции? И все это совершено в сорок дней с тех пор, как Цезарь показался перед своими противниками! Или, может быть, те, которые не могли дать отпора пока были в силах, способны дать его теперь, когда они сломлены? А вы, примкнувшие к Цезарю, пока победа была еще неясна, теперь, когда судьба войны определилась, может быть, последуете за побежденными, вместо того чтобы получить должную награду за свои услуги? Но ведь они говорят, что вы их покинули и предали, и ссылаются на вашу первую присягу. Вы ли, однако, покинули Домиция или Домиций вас? Разве не бросил он вас на произвол судьбы в то время, когда вы были готовы умереть за него? Разве не тайком от вас он искал себе спасения в бегстве? Не он ли вас предал и не Цезарь ли великодушно помиловал? А что касается присяги, то как мог обязывать ею вас тот, кто, бросив фасцы (23) и сложив с себя звание полководца, стал частным человеком и, как военнопленный, сам попал под чужую власть? Создается более чем оригинальная форма обязательства, заставляющая нарушить ту присягу, которая теперь вас связывает, и считаться с той, которая аннулирована сдачей полководца и потерей им гражданских прав! Но, может быть, Цезаря вы одобряете, а мной недовольны? Я, конечно, не имею в виду хвалиться своими заслугами перед вами: они пока не так еще значительны, как я сам этого желаю и как вы ожидали бы. Но ведь вообще солдаты требуют наград за свои труды сообразно с исходом войны. Каков он будет теперь, в этом и у вас самих нет сомнений. Но и мне незачем умалчивать о своей бдительности и, насколько до сих пор шло об этом дело, о своем военном счастье. Или, может быть, вы недовольны тем, что я перевез все войско живым и невредимым, не потеряв ни единого корабля? Что я сокрушил неприятельский флот одним натиском, едва успев сюда прибыть? Что в течение двух дней я дважды одержал победу в конных сражениях? Что я увел из гавани и из рук противников двести нагруженных судов и тем поставил врага в невозможность добывать себе провиант ни сухим, ни морским путем? Отвергайте же такое счастье и таких вождей, дорожите корфинийским позором, бегством из Италии и капитуляцией обеих Испаний - всем тем, что предрешает исход нашей войны в Африке! Я сам желал называться только солдатом Цезаря, а вы приветствовали меня титулом императора. Если вы в этом раскаиваетесь, то я возвращаю вам вашу милость, а вы верните мне мое имя, чтобы не казалось, что вы дали мне это почетное звание для издевательства надо мной!
33. Речь эта произвела на солдат такое глубокое впечатление, что они часто прерывали его слова, и видно было, что для них очень оскорбительно подозрение в неверности. Когда он уходил со сходки, то все до одного стали уговаривать его без колебания дать сражение и испытать на деле их верность и храбрость. Когда, таким образом, у всех изменились мысли и настроение, то, с согласия всего своего военного совета, Курион решил при первой же возможности дать генеральное сражение. Уже на следующий день он снова вывел свое войско и построил его на той позиции, которую оно занимало в предыдущие дни. Но и Вар не замедлил вывести свое войско, чтобы не пропустить случая агитировать среди солдат Куриона или дать сражение на выгодной позиции.