Хазары

Возможно и другое толкование этого эпизода — впрочем, тоже достаточно лестное для хазар. В Тюркском каганате действовала лествичная система престолонаследия: наследником умершего хана становился не старший сын, а старший из оставшихся братьев{81}. Соответственно Джебу-хакан, брат «царя севера», был наследником трона и вел переговоры с Ираклием в этом качестве; Хазария, таким образом, — удел наследного принца.

Каланкатуаци пишет: «Подстрекательством Ираклия хазиры бесчисленной толпой вторглись в нашу страну и стали опустошать ее» (под «нашей страной» историк имеет в виду северо-западные владения персов, включавшие в себя территории, населенные армянами). Нападающие представляли собой столь мощную военную силу, что персы готовы были пойти на мировую и направили к ним послов. Интересно, что и персы вели переговоры непосредственное хазарами в лице их предводителя Джебу-хакана, что же касается тюркского кагана, то его согласие ни на начало войны, ни на вывод войск вообще не обсуждалось.

«Царь персидский Хосров (Хосрой II, правил в 591–628 годах. — Авт.) направил к ним послов и [говорит]: “Чьим приказанием вторглись вы в мою страну? Не того ли, который скрывался от меня на островах западного моря? (Ираклий. — Авт.) Если уж вам так нужны были его золото и серебро, драгоценные каменья или одеяния, расшитые золотом и жемчугами, и пурпуровые мантии, то я мог бы угодить тебе, [подарив] вдвое больше, нежели он. Потому и я говорю тебе: не возобновляй больше [набегов] на мою страну по глупой просьбе его, иначе пеняй на себя». После этого Хосрой обещает хазарам бросить на них «тысячи и десятки тысяч отлично вооруженных воинов», которых он снарядил для войны с Ираклием, — это само по себе говорит о масштабах хазарских военных операций.

Перед такой угрозой хазары отступили. Но когда «владетель их князь увидел ту огромную добычу, золотые изделия и сосуды, пышные одеяния и множество угнанных [в плен] людей и скота, захваченных во время набегов», он решил повторить набег на следующий год, что и было исполнено. Джебу-хакан вместе со своим сыном двинулся на страну Алуанк. «И никто не мог бы сосчитать его несметное войско»{82}.

Первым под натиском хазар пал Дербент. «Ибо, когда [сторожившие город воины] увидели страшное множество людей безобразных и широкоскулых, без ресниц, которые с длинными распущенными, как у женщин, волосами, мчались верхом на конях, страх великий объял их, тем более, когда увидели они, какие те искусные стрелки, как из тугих луков они обрушивали на их головы настоящий град стрел, как, подобно кровожадным волкам, свирепо набрасывались на них, безжалостно истребляя всех на улицах и в переулках города. Они не различали ни красивых и цветущих юных девиц и отроков, ни больных, ни немощных. Не щадили они ни калек, ни старцев. И не трогало нисколько их сердца усердие прильнувших к грудям убитых матерей младенцев, которые вместо молока сосали кровь [из ран] грудей. Напротив, как пламя, охватившее тростниковые заросли, они врывались в одну дверь и вылетали в другую, оставляя хищным зверям земным и птицам небесным довершать там злодеяние. Так, постепенно, волна эта накатывалась на нас»{83}, — пишет Каланкатуаци.

Отметим, что сам историк не был современником описанных событий и в первом лице он пишет, вероятно, потому, что отрывок этот взят им из более ранней рукописи, а также потому, что он как армянин отождествлял себя со своим многострадальным народом (в стране Алуанк, или Кавказской Албании, тогда жили армяне).

Когда страшная весть о вторжении хазар пришла в Алуанк, персидский наместник страны попытался укрыть народ «в великой столице — в крепости Партав. По его приказанию множество жителей окрестных гаваров укрепилось в городе. Он думал с помощью вельмож страны и жителей города оказать сопротивление хазирам». Но когда весть о разгроме Дербента достигла столицы, город решено было сдать без боя. Каланкатуаци описывает это так:

«Когда слух обо всем этом дошел до князя и начальника нашего, владевшего и правившего городом Партавом, ему захотелось поговорить с народом, укрепившимся в крепости перед великой опасностью, и узнать, что следовало бы предпринять? Он хотел было раскрыть рот [и поговорить с народом], но от страха великого, охватившего его с ног до головы, не смог он произнести ни слова, и так сильно трясло его, что колена его бились одно о другое. Когда собравшиеся люди увидели, до чего он струсил, то подняли шум и закричали: “Зачем же ты нас держал здесь до сих пор? [Разве для того], чтобы затем всех нас, вместе с женами и детьми нашими, предать в руки кровожадных зверей? Как можем теперь мы такой огромной и беспорядочной толпой выйти из [окружения] и бежать на глазах лютого врага, когда он вот уже всего в трех милях от нас?” И говорит один другому: “Зачем мы медлим? Чтобы найти в этом городе себе могилу? Давайте бросим имущество и скарб и убежим. Авось, да сумеем спастись”. И все устремились к четырем воротам города, спеша [выйти] и укрыться в горах тавара Арцах».

Партав был разгромлен, после чего хазары, воодушевленные своей победой, выступили на Тбилиси и осадили город. «Узнав об этом, великий император Ираклий тоже собрал все свое войско и поспешил на помощь союзнику. Они были очень рады встрече и обменялись царскими подарками и приношениями»{84}.

В этом месте надо отметить, что авторам настоящей книги, поскольку они пишут о хазарах, хотелось бы польстить своим героям и подчеркнуть, что уже на заре хазарской истории сам император Ираклий, властитель мощнейшей державы того времени, был «рад встрече» со своим хазарским собратом и вручал ему подарки и приношения как равному. Однако не исключено, что в этом вопросе Каланкатуаци ошибся и что подарки хотя и были вручены Ираклием, но получил их не хазарский князь, а правитель всего Тюркского каганата, Тон-ябгу каган, который лично прибыл под стены Тбилиси.

Дело в том, что патриарх Константинопольский Никифор (806–815) в своей «Краткой истории» описывает (правда, не называя точного места) встречу Ираклия с «турецким государем», во время которой император не только почтил союзника подарками, но и сосватал за него свою дочь Евдокию{85}. У Никифора речь безусловно идет о Тон-ябгу кагане, поэтому некоторые современные историки считают, что под стенами Тбилиси Ираклий встречался с владыкой всего каганата{86}. Некоторые даже полностью отождествляют Джебу-хакана Каланкатуаци с «турецким государем», о котором пишет Никифор, считая их одним и тем же лицом — главой Западно-Тюркского каганата, а в качестве «владыки севера» рассматривают восточно-тюркского кагана{87}. Другие, напротив, подчеркивают, что при штурме Тбилиси, равно как в ряде дипломатических переговоров, Ираклий имел дело именно с хазарским правителем{88}.

Последней версии, кстати, придерживался и Феофан, который писал, как «хозары, перешедши каспийские врата», вторглись в персидские земли «под предводительством Зиевила достоинством второго по Хагане; и где они ни проходили, везде брали в плен Персов, а города и села огню предавали». Когда захватчики подступили к Тбилиси, к ним присоединился царь Ираклий со своим войском. «Зиевил, увидевши его, подъехал к нему, целовал его в плечи и поклонился ему в виду Персов, смотревших из города Тифилиса. Все войско Турецкое упавши ниц на землю лбами, и как бы пораженные величием царя, почли его честью, необыкновенною для других народов. Равным образом и начальники их, взошедши на скалы, пали с тем же видом почтения. Зиевил представил царю сына своего, у которого пробивался первый пушок на бороде; он восхищался словами его и поражен был величественным видом его и мудростью; отобравши сорок тысяч храбрых воинов, он поручил их царю как вспомогательное войско, а сам возвратился в страну свою; с сим войском царь пошел против Хозроя»{89}.