Через три океана

Идти обратно Корейским проливом с сильно поврежденными судами (на "Олеге" в рубашку правого цилиндра высокого давления просочился рабочий пар, и он уже не мог дать своего прежнего хода), с ограниченным количеством угля, расход которого на "Олеге" за день боя дошел до 350 тонн, и рисковать встречей с многочисленным и совершенно не пострадавшим неприятельским флотом адмирал находил невозможным. Для прохода во Владивосток кружным путем вокруг Японии, через Лаперузов пролив - не хватало угля. Поэтому адмирал пока решил идти в Шанхай, чтобы попытаться принять там с наших транспортов за 24-часовой срок уголь и, заделав на тихой воде своими средствами получше пробоины и забрав с собою угольщиков, попытаться далее пройти во Владивосток Лаперузовым проливом или возвращаться в Россию.

Пока же отряд наш стоял, не давая ходу. Адмирал рассчитывал, что к нам должны приблизиться уцелевшие броненосные суда эскадры, отступившие на юг. Каких-либо инструкций насчет возможного разлучения с эскадрой после боя у адмирала не имелось. Впрочем, в секретном письме Рожественского к адмиралу говорилось, что в Сайгоне и Шанхае оставляются угольщики на случай поражения эскадры и отступления ее на юг.

В два часа на горизонте показался дымок. Ближе, ближе. Сигнальщик разглядел большой коммерческий пароход; думали - "Иртыш". Он оказался англичанином, прошел близко от нас. Мы в это время стояли, чинились.

В три часа дня "Аврора" хоронила девять человек убитых нижних чинов и двоих, умерших от ран: Вернера и Нетеса. Все 11 человек были бравые молодцы, все на подбор. Я улучил минуту и выскочил наверх на ют, где проходило отпевание. Толпилась команда, впереди стояли адмирал и офицеры. У наших ног на палубе, покрытые брезентом, под сенью простреленного во многих местах, висевшего клочьями Андреевского флага, лежали тела умерших, зашитые наглухо в парусиновые койки, с двумя чугунными балластинами, прикрепленными к ногам. Отец Георгий, совершенно лишившийся голоса, едва слышно произнес обряд отпевания, и матросы стали опускать по доске в море безмолвные серые фигуры, одну за другой. Море, такое неприветливое накануне, сегодня, пригретое солнышком, заштилело и ласково жалось к бокам крейсера. После бросания слышался короткий всплеск, и тело быстро шло ко дну.

Печальный обряд кончился. Забурлили винты, взбивая изумрудную воду в белую пену, и отряд двинулся далее.

Тело командира, положенное на носилки, покоилось на правых шканцах на командирском вельботе. Офицеры решили употребить все усилия, чтобы довести его до первого порта. Плотники и машинисты торопились изготовить цинковый и деревянный гробы, которые были затем герметически закрыты и помещены на юте с правой стороны.

Весь остальной день шли малым ходом, 8 узлов, курсом на SW 48°, чтобы подойти к Шанхаю с юга. В семь часов вечера изменили курс на румб вправо и всю ночь продолжали идти тем же малым ходом. Адмирал все еще надеялся, что у Шанхая мы соединимся с разбитой эскадрой, хотя, с другой стороны, по примеру прежних случаев, можно было ожидать, что у Шанхая мы застанем японские быстроходные крейсера, те самые пять, что преследовали нас ночью. Офицеры и команда глухо роптали на то, что отряд продолжает идти на юг, хотя никому и в голову не приходило ослушаться своего адмирала; слышались лишь сожаления о том, что ночью мы "нечаянно" не отбились от "Олега". О спасении своей драгоценной жизни, давно потерявшей для нас прежнюю цену, никто и не думал. Смертельно утомленные и нравственными, и физическими страданиями предыдущего дня, мы теперь ко всему относились апатично. Не все ли нам теперь равно... после гибели флота и всех надежд!

Если бы мы были в силах стряхнуть с себя это отупение, то поняли бы, что, нет, не все равно, не все еще погибло, и после такого позорного разгрома у нас есть еще доблестный выход - умереть. Правда, это самое мы пытались сделать вчера, но кто нам мешает повторить попытку сегодня, завтра?

16 мая. На рассвете в тылу показался дымок. Застопорили машины, и в 9 ч 30 мин утра нас нагнал буксир "Свирь", на котором оказались командир, старший офицер и 75 человек команды, спасенные с "Урала". Ничего другого, кроме того, что мы сами знали, "Свирь", конечно, сообщить нам не могла. Крейсера, приблизившись друг к другу и держась на расстоянии голоса, долгое время вели переговоры в рупор.

Адмирал сильно колебался и намеревался оставить "Олег" и "Жемчуг" в Шанхае, а самому на "Авроре", взяв уголь в Шанхае, пробиваться кружным путем. Но выяснилось, что благодаря своей осадке "Аврора" должна ждать у Шанхая прилива, вследствие чего не успела бы использовать короткий 24-часовой срок для погрузки всего запаса угля, необходимого для обхода Японии кружным путем.

После долгого колебания, подсчитывания судовыми механиками всего количества оставшегося угля адмирал изменил решение заходить в Шанхай, в котором он боялся подвергнуться немедленному разоружению, приказал "Свири" продолжать свой путь и, по прибытии в Шанхай, сейчас же дать шифрованную телеграмму о высылке из Сайгона в Манилу нашего транспорта с углем. Сам же решил на "Авроре" двинуться в этот американский порт, надеясь, что американцы будут гостеприимнее: дадут достаточный срок для исправления повреждений, как это было предложено в Сан-Франциско "Лене", а затем позволят выйти в море.[89]

Уступая настойчивым просьбам командиров "Олега" и "Жемчуга" не дробить отряд, после заявления их о том, что до Манилы угля хватит, хотя и в обрез, адмирал взял эти суда с собою. Для "Олега", поврежденного более других, этот путь являлся весьма рискованным, и "Аврора" должна была конвоировать его. За этот переход личному составу "Олега" пришлось пережить немало неприятных минут.

В 10 ч 30 мин "Свирь" была отпущена, а крейсерский отряд дал свой экономический ход 11 узлов и лег [курсом] на пролив Меако-Сима. С полудня стало свежеть от SO, а к ночи ветер достиг силы 5 баллов.

Все эти дни медицинский персонал работал почти без отдыха и перевязки заканчивал лишь в двенадцатом часу ночи. Командир слег. Так оно и должно было случиться. Уже несколько раз я обращался к нему с самой настоятельной просьбой не ходить, не тревожить своих ран, а лежать спокойно в каюте и оттуда отдавать приказания. Даже ходил нарочно к адмиралу, жаловался - нет, Небольсин бравировал двое суток подряд, пока не расхворался.

Уже двое суток у меня не перестает идти кровь носом, работаю с тампонами. Переодеваясь, впервые увидал у себя на груди и на колене хорошие кровоподтеки в местах ушибов при падении - памятка о Цусиме. По ночам не могу заснуть, кашель разрывает грудь, нервы страшно напряжены. Жизнь кажется такой скучной.

17 мая. Благодаря свежей погоде эта ночь была особенно тяжела для "Олега", которому все время приходилось работать у пробоин: заделки то и дело выбивались волной. Медицинское дело наладилось недурно. Два раза в день обход, проверка назначений, с которыми быстро справлялись мои энергичные и толковые помощники, фельдшера Уллас и Михайлов. С утра до позднего вечера, нередко до 12 часов ночи, с небольшими промежутками для еды, шли перевязки. Сегодня и вчера благодаря качке выдались трудные деньки, и стонов раздавалось гораздо больше, чем прежде. Все манипуляции с ранеными, как то: переноска их, снимание, наложение повязок, зондирование, заведение тампонов стали особенно болезненными.

Атмосфера, в которой пришлось работать последние два дня, была прямо невозможна. Начать с того, что где-то неподалеку происходила перегрузка угля и, несмотря на принятые предосторожности, весь пункт заносился мелкой угольной пылью. А так как полупортики и иллюминаторы из-за волны пришлось наглухо задраить, то воздух в этом помещении, пропитанном к тому же запахом карболки, йодоформа, стал чрезвычайно удушлив. В довершение бед, несмотря на массу белья, подушек, коек и других вещей, выброшенных за борт, несмотря на генеральную приборку, во всех помещениях с каждым днем все больше и больше усиливалось трупное зловоние, и теперь при задраенных иллюминаторах стало прямо невыносимым. "С души прет", - как выражаются матросы. Оказалось, что кровь затекла под линолеум палуб и там разлагалась.

89

Поведение американских властей в отношении вспомогательного крейсера "Лена", пытавшегося действовать на коммуникации США - Япония и прибывшего в Сан-Франциско 29 августа 1904 г., принципиально не отличалось от действий других держав в подобных случаях - корабль был интернирован до конца войны.