Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 196 из 198



                Как страстно славяне ненавидели «лоскутную» Австро-Венгрию, и как многие теперь жалеют о ее гибели. Старая  Австрия давно уже перестала быть Габсбургской деспотией.  С 60-х годов она перестраивалась на федеративный лад.  Некоторые из ее народов — венгры, поляки — уже чувство  вали себя хозяевами на своей земле, для других время  полного самоуправления приближалось. Все вообще пользовались той долей политической свободы, какая была не мыслима  в царской России. И, однако, они предали свое отечество в годину смертельной опасности.

                В 1917 году демократическая интеллигенция, полгода управлявшая Россией, октроировала федеративное самоуправление некоторым из ее народов. Но в обстановке развала и падения военной мощи России федерация уже не удовлетворяла. А когда в Великороссии победил большевизм, от нее побежали, как от чумы. Большевики силой оружия собрали

СУДЬБА ИМПЕРИЙ                                        

==323

Империю  и террором, как железным обручем, держат уже почти три десятилетия ее распадающийся состав.

                Многим  казалось, даже среди непримиримых врагов большевизма,  что решение национальной  проблемы  в СССР  принадлежит  к самым удачным  их достижениям. Оно сводится к двум принципам: полная культурная автономия и никакой политической.

                Отсутствие политической свободы прикрывалось обильными  поблажками  национальному тщеславию. Даже имя России было  уничтожено. Одиннадцать республик СССР жили  «под своими собственными флагами»: по конституции они имели даже право на отделение. В первые годы революции  национальные силы всех народов, кроме велико русского, не только освобожденные, но и получившие государственную поддержку, привели к. расцвету национальных  культур. Значительная часть интеллигенции нашла удовлетворение в культурном народничестве. Конечно, вся власть принадлежала коммунистической партии, а партия управлялась из Москвы.

                Этот расцвет продолжался недолго. Большевизм был системой не только политической, но и, прежде всего идеологи ческой. Национальный романтизм, неизбежно принимавший идеалистическую окраску, был ему ненавистен. На десятках языков Союза  должны были печататься и читаться только полные собрания сочинений Маркса и Ленина. Это было достигнуто, с прибавлением од Сталину. Для этого понадобилось задушить национальные литературы (особенно украинскую  и тюркскую) с истреблением значительной части их интеллигенции. С тех пор национальные движения были загнаны в подполье. — Но это значит, что опять, как в царские времена, на окраинах скопляются центробежные силы, готовые взорвать мнимофедеративнуюИмперию.  И чем более они сдавлены прессом НКВД, тем эффективнее должен быть их  взрыв после освобождения.

                Большевистский режим ненавистен и огромному большинству  великороссов. Но общая ненависть не спаивает воедино  народов России. Для всех меньшинств отвращение от большевизма  сопровождается отталкиванием от России, его породившей. Великорусс не может этого понять. Он мыслит: мы  все ответственны, в равной мере, за большевизм, мы пожинаем  плоды общих ошибок. Но хотя и верно, что больше-

==324                                              Г. П.

вистская партия вобрала в себя революционно-разбойничьи элементы всех народов России, но не всех одинаково. Русскими преимущественно были идеологи и создатели   партии. Большевизм без труда утвердился в Петербурге и в   Москве, Великороссия почти не знала гражданской войны;   окраины оказали ему отчаянное сопротивление. Вероятно,   было нечто в традицияхВеликороссии, что питало большевизм в большей мере, чем остальная почва Империи: крепостное право, деревенская община, самодержавие. Украинец или грузин готовы преувеличивать национально-русские черты большевизма и обелять себя от всякого сообщничества. Но их иллюзии естественны.



                Железный  занавес тоталитарной лжи мешает нам видеть ясно, что происходит за пределами общеизвестного   застенка. Но есть три факта, которые заставляют предполагать рост сепаратизмов в СССР. Во-первых, по свидетельству беглецов, «националы» составляют заметный процент   населения концлагерей. Их присутствие там не» уравновешивается представительством политических течений или  партий Великороссии, ибо таковых не существует. В бесформенной оппозиционной  массе, смешанной с уголовными, выделяются,  хотя бы с ярлыком  шпионов, только  представители малых народов России.

                Во-вторых, после второй войны правительство уничтожило пять республик (или областей) за сотрудничество с  немцами. Республики невелики, но показательны; до других ведь и не дотянулась германская оккупация. Украины  уничтожить было  нельзя без всесоюзного позора, но, кажется, и она заслуживала той же участи. Мы знаем об украинских воинских частях, сражавшихся вместе с немца ми, об украинской  Церкви, об эмбрионе украинского  правительства. Пораженчество, конечно, захватило и Великороссию, но на Украине оно сказалось много ярче.

                И, наконец, мы видим то, что происходит в эмиграции,  среди нас. Можно утверждать, что зарубежные настроения не  вполне соответствуют внутрисоветским: преувеличения революционеров неизбежны. Но  нельзя думать, что они совершенно  оторваны от советской действительности; по крайней мере, для нас, великороссов, война и новая эмиграция принесла скорее подтверждение наших оценок. И вот, среди всех групп русской эмиграции представители других националь-

СУДЬБА ИМПЕРИЙ                                      

==325

ностей России блистают своим отсутствием. Они строят свои собственные организации, даже не пытаясь установить какие-либо связи с русскими товарищами по борьбе или собратьями по судьбе. Более того, ни с чьей стороны мы  не встречаем такой ненависти, как со стороны украинцев, которых мы-то считали — ошибочно — совсем своими. Как далеки мы от времен старой эмиграции, когда, в чаянии грядущей революции, вожди всех народов России объединялись в борьбе «за нашу и вашу свободу»!

                Нетрудно предвидеть, что, в случае военного поражения России, произойдет не только падение советского режима, но и восстание ее народов против Москвы. Даже те экономические и политические мотивы, которые могли бы говорить в пользу их связей с Великороссией, превращаются в свою  противоположность в условиях поражения. Быть с Россией значит разделить ее ответственность, ее тяжкую судьбу. С другой стороны, перед победителем встанет вопрос, подобный тому, который стоит после поражения Гер мании. Как обеспечить мир и в будущем от висящей над ним  угрозы русской агрессии? Большевизм  умрет, как умер национал-социализм. Но кто знает, какие новые формы  примет русский фашизм  или национализм для новой русской экспансии? Если бы не было никаких сепаратизмов  в России, их создали бы искусственно; раздел России все равно был бы предрешен. Фактическое положение сделает возможным  произвести его в согласии с волей большинства  ее народов, в условиях демократической справедливости. На  плечи победителей, ко всем их мировым проблемам, ляжет добавочная тяжесть: организация хаоса на территории  Восточной Европы. Мировая Империя  — нелегкое предприятие.  Но военная оккупация облегчит первые шаги.

                Перспективы войны  и поражения России способны потрясти не одних националистов, но и всякого русского, не совсем потерявшего связь со своим народом и его культу рой. Теоретически есть еще шанс — кажется, единственный шанс  — предотвращения  новой войны: это падение большевистской власти в России. От скольких ужасов оно изба вило бы мир! Не будем говорить сейчас, возможно ли оно, — нам  представляется, что шансы его ничтожны. Но в судьбе России  как обреченной Империи этот вариант ничего не

==326                                                    Г. П.