Страница 78 из 82
— Приду, — вспоминал Иосиф Кобзон, — а она обязательно мне рюмку выставит. И себе на донышко плеснёт: «Ну, мужик, давай за твой голос выпьем!» Умирать буду — помнить её буду…
Пили, угощались от её щедрот. Шутили, смеялись. Она в те поры уже не поднимала и рюмочку. Нездоровилось. Но любила угостить молодёжь. И будто хмелела вместе с ними, так ей было хорошо. Разговоры были разные, но в основном «о Кремле и о тюрьме». Ей было что рассказать. Но она молчала. Ещё не наступила пора, когда можно было рассказать всё пережитое.
Однажды уступила уговорам Николая Погодина взяться за мемуары.
— Лидия Андреевна! Ты же прекрасная, редкая рассказчица. Каждая твоя история — это вполне законченная новелла! — уверял Погодин.
Но ни времени, ни сил на мемуары у Руслановой не хватало. Правда, кое-какие заметки делать начала. Наконец они решили так: в удобное для Погодина время Русланова будет приглашать его на чай, и они, за чаем, будут сидеть и «писать мемуары» — она рассказывать, а он записывать.
Некоторое время чаёвничали. Появились первые записи. Но потом их чаепития стали реже. Погодину нездоровилось, да и далековато было добираться из Переделкина до Ленинградского проспекта. Там, в доме 66 Русланова и генерал Крюков получили новую квартиру. В 1962 году писатель умер. В последнее время Погодин почти безвыездно жил на даче в Переделкине. За несколько дней до смерти, как рассказывают родственники, пешком пришёл в Баковку к Руслановой. Без предупреждения — как снег на голову. Посидели, поговорили. Приходил проститься. Так и не состоялись руслановские мемуары в записи Николая Фёдоровича Погодина.
Молодые певцы и особенно певицы буквально трепетали перед Руслановой. Неважно, что у некоторых из них концертов к тому времени было больше, чем у знаменитой наставницы, да и популярность могла сравниться с руслановской. Они ловили каждое её слово, каждый жест, обращённый к ним. Иногда собирались вместе: Русланова, Людмила Зыкина, Ольга Воронец и Клавдия Шульженко.
— Девки, — говорила Русланова молодым, — пойте, как поётся. Только — осмысленно. Только — с душой.
Иногда, слушая одну из них, вдруг в сердцах, а то и с крепким словцом, могла воскликнуть:
— Ну что ты, милая! Где душа? Ямщик-то у тебя не замёрз!..
Ольгу Воронец она особенно любила и ценила. Когда молоденькая Воронец только-только появилась на сцене с эстрадными песнями современных композиторов и романсами, Русланова услышала по радио её концерт и сказала:
— С таким голосом надо петь русские народные песни, а она что поёт?!
Однажды Ольга Воронец дала серию концертов в частях Закавказского военного округа. После одного из выступлений к ней подошёл командующий округом генерал Андрей Тимофеевич Стученко, поблагодарил певицу и рассказал, как во время войны он самым натуральным образом выкрал в соседней дивизии Русланову и привёз в расположение своей, чтобы любимая певица порадовала его бойцов-молодцов своими «Валенками». Воронец призналась, что дружит с Руслановой. Генералу захотелось повидать её, снова, как на фронте, расцеловать и поблагодарить за талант. Когда Русланова открыла дверь и увидела на пороге генерала, она воскликнула:
— Боже, Андрюша! Стенька Разин!
Бывшего полковника, лихого кавалериста, командира 4-й кавалерийской дивизии 2-го гвардейского кавкорпуса, которым во время войны командовал её муж генерал Крюков, она узнала мгновенно.
Она легко наполнялась счастьем, когда судьба дарила ей хотя бы каплю этого чувства.
Глава тридцать первая
РОДНЯ И РОДИНА
«Я у вас в гостях, а вы — хозяева!»
Русланова всю свою жизнь не порывала связей с родной Саратовщиной. Человек родины, она дорожила роднёй. Хотя к некоторым родственникам относилась сложно. И всё же при первой возможности мчалась в милые сердцу края, на Волгу.
Саратовские исследователи доподлинно установили, что первый приезд тогда уже знаменитой певицы на родину состоялся в 1933 году.
Если первый муж её, «офицерик» Виталий Николаевич Степанов, действительно погиб под Вольском в бою за Белое дело, то понятно, почему первая разлука Руслановой с родиной была такой долгой — 15 лет. Для столь продолжительной разлуки должна была быть серьёзная причина. Страх за собственную жизнь — куда уж серьёзнее.
Итак, в 1933 году, летом, Русланова приехала на родину в Даниловку. В родную деревню певицу привёз на лошади Тимофей Анисимович Миронов, племянник Федота Ивановича, у которого Русланова жила, когда работала на мебельной фабрике, и который, по скупости своей, не купил ей ботинки, когда будущей певице совсем не в чем стало ходить.
Саратовские краеведы в середине девяностых годов прошлого века отыскали Тимофея Анисимовича, и тот рассказал, что всю дорогу до Даниловки его знаменитая родственница сидела рядом с ним в телеге, что была весела и всё напевала: «Лапти да лапти, да лапти мои…», должно быть, намекая на скупость своего дяди, что просила возницу ехать пошибче, потому что хотела поскорее увидеть родные места:
— Ну, Тимофей! Погоняй давай свою кобылу!
Но тот не торопился, ему хотелось побыть с Руслановой подольше, порасспрашивать её о московском житье-бытье, о том, много ль денег получает за своё пение и где, в каких землях довелось побывать с концертами. А потому притворно отвечал ей, указывая кнутовищем на понурую кобылу:
— Устала она. Видишь, совсем устала, не идёт.
В тот приезд в Даниловку Русланова узнала, что совсем недавно в Саратове умер её отец Андриан Маркелович, что от второй жены у него осталась дочь, которую зовут Александрой, Шурочкой.
Так сложилось, что Шурочка почти в точности повторила судьбу старшей сестры. Умер отец, за ним вскорости и мать, а малолетнюю девочку брат Авдей отвёл в приют. Сиротство так и преследовало их семью. Впоследствии саратовскому журналисту Александра Андриановна рассказывала о своей жизни в приюте: «Мне там не понравилось. Ребята — сброд всякий, малолетние проститутки, босяки. Кормили плохо. Я устроилась на гребёночную фабрику подсобной рабочей».
На гребёночной фабрике Русланова и разыскала свою младшую сестру. А спустя некоторое время перевезла её в Москву, к себе в Лаврушинский переулок, в знаменитый писательский дом. Шурочка прожила у старшей сестры пять лет и снова вернулась в Саратов. В Москве ей не понравилось, затосковала по родному городу, по Волге.
Брату Авдею Русланова купила дом. Вначале маленький, чтобы на первых порах хотя бы вытащить его многодетную семью — десять детей! — из подвального помещения на божий свет. А потом, в другой приезд, присмотрела там же, на Горах, в старом районе Саратова, добротный дом «в три окна на улицу». Из десяти детей Авдея Андриановича выжили семеро: Галина, Лидия, Серафима, Виктор, Юрий, Владимир и Юлия.
Имена Лидия и Юлия, как можно предположить, не случайны. Отсюда вывод: имя Лидия старшая сестра действительно получила до поступления в приют, до их разлуки.
Авдей Андрианович погиб в августе 1944 года в автомобильной катастрофе. Был призван в армию. Как ограниченно годный, служил в строительном батальоне. В тот роковой день ехал вместе со своими товарищами к месту работы. Машина перевернулась. Погибли несколько человек, в том числе и он.
Младшую сестру Юлию Русланова перевезла в Москву ещё до войны. Устроила на работу, выхлопотала квартиру. Когда Русланову арестовали, то на одном из первых допросов следователь начал спрашивать о родне. И она показала: «Сестра — Голицына Юлия Андреевна, проживает: Москва, Красносельская улица». Юлия Андреевна прожила, как и её старшая сестра, 73 года.
Ныне из всей руслановской родни, которая носит конечно же другие фамилии, в деревне Даниловке проживают всего несколько человек, и те старики, а в Петровске, Энгельсе, Саратове и Москве — «свыше двух десятков», как подсчитали дотошные саратовские краеведы.
Приезд Руслановой на родину в 1933 году не был праздным путешествием. В Саратове она дала несколько концертов.