Страница 26 из 72
— Подкрепление... полундра! — воскликнул внезапно повеселевший Долгоухов.
Я подошел к окну. Какой-то тощенький безбородый попик, с узелком под мышкой, ловко соскочил с коня. Суетясь, привязал поводья к скобе амбарных дверей. Направился торопливо в помещение. На пороге снял широкополую шляпу. Молодое, с голубыми глазами лицо рыжего попика показалось мне озорным.
Положив на стол узелок, гость пробасил: «Закусон». Лихо откинув полу черной рясы, извлек из карманов широких брюк, заправленных в порыжевшие старомодные сапоги, две полкварты — «выпивон», а всё вместе — «угощон».
— Будем знакомы — отец Дорофей.
Батюшка, чувствуя себя как дома, развернул узелок, затем проворно раскупорил полкварты и наполнил немытые стаканы. Долгоухов сгреб другую бутылку, взболтнул содержимое, затем стал следить, как серебряные пузырьки, закружившись, медленно оседали на коническое дно посудины!
— Первак! — авторитетно заявил он.
— Благодарные прихожане! — Поп многозначительно щелкнул языком.
Меня очень заинтересовал комиссар, а еще больше его собутыльник. Сначала мелькнула мысль: «Ловко играет поп роль простачка. Работает на какого-нибудь пана атамана. Среди бела дня, в рясе, на красноармейском коне галопом влететь во двор комиссара — это грубая работа!»
— Воин да не пьющий — зело любопытно! — пробасил попик, прижав к нагрудному кресту отвергнутый мной стакан. — А мы с вашим предшественником да вот и с отцом Иаковом, — указал на Долгоухова, — откровенно говоря, принимаем сию благодать паки и паки...
— Ради знакомства! — ничуть не смущаясь, просипел хозяин. — Полундра! Здравствуй, стаканчик, прощай, винцо.
— Сгинь зелье, пропади! — выпалил отец Дорофей и мастерски осушил стакан. Крякнул, а затем добавил: — Откровенно говоря, вы видите перед собой классика...
— Какого это еще классика? — удивился я.
— Классика алкоголизма! — болезненно усмехнулся отец Дорофей и добавил: — Вот так мы и глушим скуку!
Еще в Ильинцах комиссар дивизии Лука Гребенюк, напутствуя меня, советовал сдружиться с секретарем партбюро Мостовым и комиссаром Долгоуховым, недавно назначенным в полк, моряком, рубахой-парнем, и засучив рукава взяться за работу. Но кого же встретил я в лице комиссара полка! Во мне все больше закипало возмущение.
— Допускаю, — возразил я попу, — вам действительно скучно. Прошли веселые времена для вашей касты. Но впервые вижу скучающего комиссара.
— Завел молебен, — сощурил осоловелые глаза Долгоухов. — Отче наш, иже еси на небеси. Ты мне покажи, комполка, где бешеные атаки, где риск подполья? Все кончилось, наступил полный штиль... — Хозяин оттянул ворот тельняшки. — Ты подай мне наступление, «ура», свалку... Возьмем же, снова, награды! Дают не тому, кто ближе к бою, а тому, кто ближе к начальству. А это чудо-нэп? Мечтал о пожаре мировой революции, а мне говорят: «Вывози незаможникам навоз на поля». Замахнулись на твердыни Европы, а носятся с паршивенькой гвоздильной мастерской. То резали буржуев, а нынче сами их выращиваем. Нет, нынешняя фисгармония не по моей флотской душе. Слыхали новый стишок, сам сложил:
Дух поднять, чтоб всем буржуям?
Протестуем! Протестуем!
— Скука душит, — скинув рясу и оставшись в розовой косоворотке, заскулил поп. — Но главное — не падать духом. Токмо уповать...
— На что уповать? — спросил я.
— На дух божий. Токмо он всесилен и вездесущ. Трижды были в заблуде пастыри, кои опоясали чресла мечом. Это исусово, христово воинство, верю, неугодно было самому Иисусу Христу...
— И получилось по священному писанию, — сказал я, — взявший меч от меча и погиб.
— Совершенно верно, командир, — согласился поп. — Стараясь разгадать грядущее, я возвращаюсь к прошлому. Век назад французы с криками «Aux lanternest!»[21] вешали духовных отцов на фонарях. Храмы божий превратили в вертепы. Потом опамятовались. Уразумели: царство земное сулили всем, а досталось немногим... Лишь у стоп господних есть для всех пристанище.
Пьянчужка попик, разглагольствуя, сразу же показал себя не таким уж простачком. И не всякий трезвый поп в те суровые времена изрекал то, что слетало с уст собутыльника Долгоухова.
— Все подвержено приливам и отливам. И удел нашей долгогривой братии уповать на прилив. Уповать и искать стезю к душам оскорбленным и униженным. На то указует нам незримая десница.
— Калиновское «чудо»? — спросил я.
— Что Калиновка? — пренебрежительно скривил рот отец Дорофей. — Топорная работа. Не те времена...
В Калиновке, той самой, что примыкает к Кожуховскому лесу, «обновилась» икона. Разжигаемые духовенством фанатики, увлекая за собой тысячи верующих, совершали многолюдные крестные шествия. Отроки с безумно устремленными вдаль глазами несли хоругви, а отроковицы, в белых, длинных полотняных рубахах, с распущенными волосами, — иконы. Участники крестных ходов, ожидая скорого конца мира и немедленного пришествия Христа, предавались поощряемому духовенством безделью.
Как только раскрылись жульнические махинации с калиновским «чудом», сразу же угас религиозный психоз и вызванные им многолюдные шествия.
— Времена теперь иные, иные у церкви должны быть и способы, — продолжал жужжать поп. — Не обманом, подобно калиновскому, а христовой правдой святая церковь наша обрящет былую силу.
— Очень в этом сомневаюсь, — сказал я.
— Наш всеблагий учитель внушает нам долгое терпение. Не узрю я, узрит потомство. Вере христовой две тысячи лет, и жить ей присно и во веки веков. Вот, — взмахнув коротко подстриженной гривой, указал он на комиссара. — Отец ваш Иаков что творит? Паки и паки ничего. А человеческая душа, как и натура, жаждет наполнения. Не будет наполнять ее отец Иаков — будет наполнять отец Дорофей.
— Заткни хрюкало, батько, — отозвался Долгоухов, — не посмотрю на твой сан, долгогривый водолаз, и протащу тебя мордой по половице. Треплешься про наполнение, а стаканы порожние...
— Само собой, — ответил поп и взялся за бутылку. — Попалась мне брошюрка Емельяна Ярославского. Презабавно пишет. За животину хватался. Ловко кроет нашего брата. Но Ярославский где-то там в Москве, а тут кто? Тут отец Иаков! Что, вопрошаю, смогут сделать добрые ваши пастыри, не такие, как отец Иаков, когда люди увидят, что не для всех уготовано царство земное, для избранных лишь. Вот тут-то исподволь начнем мы. У каждой божьей твари с древности существует неискоренимая потребность в душевном тепле. И я, не таясь, говорю: уповаю! Чем больше будет таких, как отец Иаков, тем скорее воспрянет из пепла наша присновозносимая, всеблагая и всеутешающая святая церковь. Аминь.
— Не зря говорится: «волос долог, а ум короток», — наконец заговорил Долгоухов. — Я не монах. Умею не только пить... А вашего брата душили и душить будем.
И тебя, батя, прихлопнем, хотя ты парень и ничего, компанейский. Даже церковное золото отдал для голодающих. Не то что другие...
Веселого попика ничуть не устрашили угрозы. Наполнив очередной стакан, высоко поднял его.
— Да, — с гордостью заявил он, — я с амвона склонил верующих... Церковные сосуды сданы, ничего из злата-серебра не утаено. Упаси господи... — Поп перекрестился, выпил, крякнул и, вновь наполнив стакан собутыльника, затянул вполголоса:
Налей вина, и эти будни,
При чашах, полных до краев,
Мы в праздник перестроим чудный
И юность вспомним нашу вновь...
Лихо опрокинув самогон в глотку, он швырнул стакан в дальний угол комнаты. Уперев руки в бока, пошел отбивать чеканную дробь, сам себе подпевая:
Ой, топы, топы, топы,
Собиралися попы
К благочинному идти
Благочинную трясти...
В такт поповской песне Долгоухов энергично размахивал руками. Казалось, вот-вот и он ударится в пляс. Очевидно, мешало присутствие третьего. Не переставая широко жестикулировать, затянул:
21
На фонари! (франц.).