Страница 20 из 72
Штаб корпуса расположился в Липовце. Котовский с 17-й дивизией занял район Ильинцев, а 8-я кавалерийская — Гайсинщину. И сразу же наша разведка, руководимая черниговцем Евгением Журавлевым, уточняя данные губчека, установила местонахождение основных петлюровских банд. Из Балтских лесов с шайкой в 300 сабель атаман Заболотный терроризировал южную Подолию. У Христиновки действовал Полищук, вокруг Дашева — банда Машевского. Базируясь на Китайгородские леса, бесчинствовали атаманы Иво и Лихо, между Литином и Летичевом бандитствовал уроженец Литинщины Шепель, у Казатина — бывшая учительница Маруся Соколовская, на Брацлавщине — Анищук, Черноус, Яковенко, у Вороиовиц — Гальчевский, вокруг Шпикова — Цымбалюк.
Нашему 6-му полку было приказано расположиться в большом селе Гранов, на Гайсинщине. В один из теплых апрельских дней мы вступили в село. Пока квартирьеры разводили подразделения по извилистым и длинным, утопающим в садах улицам, хор трубачей, спешившись, собрал возле школы пеструю толпу молодежи. Начались танцы.
Средних лет мужчина, в ярко вышитой украинской рубашке, с накинутым на плечи суконным пиджачком, под гром медных труб и визг девчат, бойко отплясывавших с казаками польку, шепнул мне:
— Срочное дело. Зайдите в школу. Я учитель.
Танцы танцами, но нам хорошо было известно, что Гранов в свое время поставил армии самостийников не один десяток опытных старшин и даже после разгрома желтоблакитников в селе находилось немало людей, тосковавших по Петлюре. Предварительно подмигнув Очерету, я вышел из толпы. Обойдя площадь, проник в школу со стороны двора. Учитель уже был там. Скинув с плеча пиджак и перебирая тонкими пальцами пеструю завязку рубахи, он, торопясь и заметно волнуясь, сообщил:
— Не теряйте времени! Оцепите Грановский лес! Мужики возвращались с базара... банда Христюка их обчистила... Ночью гуляла в лесу... Действуйте! Но... никому ни слова... А то вот, — двумя пальцами учитель сдавил себе горло.
Наша беседа происходила в классе. В сенях, ожидая меня, покуривал Очерет. Полагаясь на исполнительного ординарца, я велел ему, не показывая виду, что он куда-то торопится, найти командира дежурной сотни Брынзу и передать приказ об оцеплении леса. В том, что Брынза не подведет, я не сомневался. Прежде чем перейти в Гранов, весь начсостав тщательно изучил по карте новый район дислокации, и Брынзе только надо было сказать, где противник, а сколько его — он никогда не спрашивал. Добрая половина его казаков, как и он сам, были уроженцами Херсонщины и добровольно вступили в наш полк во время следования дивизии из-под Перекопа на белопольский фронт.
Как только за Очеретом закрылась дверь, в сенях появился учитель.
— Теперь уходите, — сказал он. — И у Христюка есть глаза. А как поймаете его, от всего Гранова вам будет спасибо.
Поступок грановского учителя был настоящим подвигом. Разоблачая банду, он рисковал головой.
Я вышел из школы. Толпа на площади еще больше выросла. Бойцы, устроив лошадей по дворам, пришли повеселиться. Из самых дальних уголков Гранова спешили к неожиданному веселью парни и девушки.
До моих ушей донеслись звуки, лихой барыни и неистовый топот старательно отплясывавших ног. Но зрители, с самого начала громко выражавшие восторг, теперь, окружив плотным кольцом танцующих, стояли молча. Протиснуться в первые ряды было не таким уж простым делом. В кругу отплясывала пара, поражая зрителей головокружительными коленцами.
Танцевал коротыш с огромными усами — сотник Скрипниченко, недавно лишь получивший орден Красного Знамени за писаревский бой, и какой-то белобрысый грановский парень в коротком кожушке и в тяжелой шапке.
Очевидно, хореографический поединок начался давно: оба танцора то и дело вытирали рукавами потные, раскрасневшиеся лица. Белобрысый паренек, чувствуя силу партнера, нервничал. Не обрывая танца, скинул кожушок. Еще немного — и в толпу полетел пиджак, затем жилет, шапка, после этого солдатская гимнастерка, за ней красная кумачовая рубаха, затем серенькая ситцевая. Толпа раскатисто смеялась, а танцоры, то наступая друг на друга, то расходясь, страшась поражения, принуждали свои ноги творить чудеса. Но, израсходовав все силы, первым сошел с круга более пожилой Скрипниченко. Под бурю аплодисментов он снял овчинную папаху, раскланялся и ею же принялся вытирать лицо.
Победитель, выжив из круга соперника, почувствовал свежий прилив сил. Дал знак музыкантам, собравшимся передохнуть, и вновь пустился в отчаянный пляс. Но тут, протиснувшись сквозь толпу, появился Очерет. Найдя меня глазами, слегка кивнул головой.
Стараясь поддержать честь полка, Очерет внес в исполнение гопака нечто новое. То и дело приседая и отбивая ладошками четкую дробь по голенищам и подошвам сапог, он плясал мастерски. А белобрысый, зачарованный вывертами Очерета, ни на минуту не прерывал своего танца.
Вдруг с Гайсинской дороги, к которой примыкал Грановский лес, донеслись сначала одиночные выстрелы, а потом и несколько залпов.
Зрители насторожились, трубачи оборвали игру, но Очерет, обращаясь к капельмейстеру, крикнул:
— Маэстро, валяй! — И танец продолжался как ни в чем не бывало.
Выстрелы так же внезапно оборвались, как и начались. О них сразу же забыли. В ту тревожную пору всевозможные перестрелки были обычным явлением.
Очерет, то ли беспокоясь за судьбу земляка Брынзы, то ли в самом деле умаявшись, вдруг стал, глубоко вздохнул и, протянув руку белобрысому, поздравил его:
— Молодец, хлопчина, перекаблучил меня! И мне пора поить коней. — Затем пригнулся и бесцеремонно ощупал колени танцора. Выпрямившись, лукаво подмигнул грановским красавицам: — Я подозревал, что у него механизма действует, ан нет — все, как у людей.
Шутку Очерета встретили дружным смехом. Победитель, мужественно державшийся на кругу более часа, отошел в сторонку и, тяжело дыша, вступил, наивно улыбаясь, в беседу с парнями. После короткой передышки музыканты вновь заиграли.
Возникнув где-то вдали, в село прилетели слова старинной песни:
По-пе — попереду Дорошенко,
По-пе — попереду Дорошенко,
Веде свое вийско, вийско запоризьке, хорошенько!
Возвращалась с операции дежурная сотня. Гарцуя на рослом рыжем коне, показался сотник Брынза с перевязанной головой.
С шашками наголо казаки сопровождали с десяток пленных. В обычном красноармейском обмундировании, давно не бритые, они смотрели исподлобья.
Оркестр оборвал игру. И зрители и танцоры, торопясь и обгоняя друг друга, окружили колонну всадников и пленных. Казаки, выходя из строя, навалили у ног Брынзы целую гору трофейных куцаков — обрезанных винтовок.
— Что с вами? — спросил я сотника, указывая на его голову.
— Трохи зацепило, — усмехнулся Брынза. — Вон тот, — указал он на высокого, с раненой рукой, прижатой к груди, тонконосого бандита. — Я влетел в его землянку, а он в упор пальнул из обреза. Это и есть сам атаман Христюк!
— Вы Христюк? — спросил я.
— Ну я, — ответил нагловато атаман. — Что, рубать будешь, москаль? — Он вытянул вперед длинную шею. — Пленного и пораненного срубать не штука! — презрительно добавил он.
— Вас будут судить, — ответил я.
Вперед выступил белобрысый танцор:
— Товарищ командир! Житья от них нет. Ни овцу в поле, ни курочку на огород не выпусти. А тут еще по дорогам стали грабить. Дайте шаблюку, я его на месте порешу!
— Босва, — сплюнул атаман. — Мы вас защищаем от москалей, а вы тут с ними танцы разводите... Моделюете...
Толпа возмущенно загудела:
— Тоже мне заступник нашелся. Кто тебя звал сюда, чертов Петлюра?
— Надо заявить в сельсовет, — оборвал пререкания Брынза. — Там, в лесу... побитые...
Пленных отвели в сельскую кутузку. Христюка доставили в штаб. Лекпом сделал атаману перевязку. Хотя клинок Брынзы глубоко рассек руку бандита, рана была не опасна.
Мы допрашивали петлюровца вместе с уполномоченным Особого отдела.