Имя его неизвестно

– Ребята, – прошептал Василий. – Свои обязанности не забыли?

– Не забыли, товарищ лейтенант. Василий усмехнулся. Давно к нему не обращались так. Он даже хотел поделиться с товарищами радостью: уже с неделю ему присвоено звание старшего лейтенанта, но передумал: еще скажут – хвастает Василий.

– Когда же наши прилетят? – спросил, ерзая среди стеблей кукурузы тот, кого Матвей назвал Платоном.

– Тебя что, блохи кусают? Терпи, козак, атаманом будешь, – приглушенным басом ответил другой партизан, Матвей, широкоплечий, на голову выше Платона.

– Да уж потерплю! – прошептал Платон, поправив на чубатой голове немецкую пилотку. – Фрицев пирожок никак не держится!..

– Надо обстричь твою копну!.

– Тише! – схватил Матвея за рукав старший лейтенант.

В нескольких шагах от них снова прошел патруль.

Василий, Платон и Матвей приникли, вслушиваясь в шелест листочков кукурузы.

На востоке ночь разбудили зенитки. Не задержались и штурмовики и бомбардировщики. Теперь Василий и его два товарища ничего так не боялись, как быть убитыми или раненными осколком от снаряда со своего самолета. Но никакое серьезное дело легко не дается. А они задумали ни мало ни много – похитить документы из большой классной комнаты, в которой днем сидит эсэсовский генерал. Ради такого задания стоит и потрястись, слушая свист бомб, предназначенных для врага. Правда, Василий надеялся, что основной удар придется по заводскому парку, где стояли танки и в палатках жили танкисты.

Самолеты ревели над самой головой.

Из школьного сада били зенитные пулеметы, от заводов резко и часто щелкали пушки. Две осветительные ракеты повисли на парашютиках над землей. Эсэсовцы кинулись в убежища, в подвалы, в окопы. Исчез с улицы и патруль. К школе летело несколько самолетов, с них стреляли по зенитным пулеметам. Неподалеку упала бомба, и земля поднялась фонтаном. В заводском парке гудело, словно в гигантской печи с неимоверно сильной тягой.

Наступил час действий и для партизан. Под видом патрульных они вышли на шоссе и перебежали через кусты акации и сирени к окнам намеченного класса.

– Начали! – подал знак рукой Василий. Матвей подсадил Платона, и тот взобрался на подоконник. Подождав секунду-другую, когда подымется новая волна стрельбы, он прикладом автомата выбил стекла в одной, потом в другой раме. Острое стекло царапало Платону спину, цеплялось за рукава трофейной куртки. Выставив вперед локоть, он соскочил на пол. За ним последовал Василий. Какое-то мгновение они стояли, тяжело переводя дыхание и соображая, с чего начать, потом взялись за работу. Платон так хозяйничал у ящиков генеральского стола, что замки и доски трещали, как орехи. Он выгрузил бумаги и папки в рюкзак. Тем временем Василий приладил пакетик тола к дверце сейфа.

– Ты скоро? – спросил он у Платона.

– Уже!

– Отдай мешок Матвею.

– Есть! – тот побежал к окну, но моментально вернулся. – Помочь?

Василий поджег коротенький бикфордов шнур, и они бросились к высокой двери, которая вела в коридор. Но двери оказались запертыми надежным замком. Василий лишился речи. До взрыва оставались считанные секунды. К окну?.. Не успеть… Шнур шипел, догорал, огонек приближался к пакетику с толом.

– А ну! – крикнул Василий и что было сил ударил плечом в дверь.

Двери затрещали, и обе половинки враз отворились. Василий и Платон упали в коридоре на пол. Они не успели перевести дыхание, как взрывом им заложило уши. Стена, темный потолок, казалось, придавят обоих. Василий вскочил, однако, и побежал к сейфу. Вот они, те карты, те наиценнейшие бумаги, за которыми они пришли. Дрожащими руками он передавал их через окно Матвею. А Платон уже стрелял по коридору. Несмотря на то, что во дворе трещали зенитные пулеметы, ревели самолеты и бомбы вздымали столбики земли, в коридор ворвались немцы.

– Скорее! – крикнул Платон.

– Беги к окну! – услышал он в ответ. Платон пустил еще очередь, кинул в коридор гранату и вскочил на подоконник.

– Бутылки!

– Бери? – подал Матвей замотанные в тряпки две бутылки.

Подбежал к окну и Василий. Он зубами выхватил пробку и зажег спирт, швырнул одну бутылку на сейф, а другую на стол. Синеватое пламя вспыхнуло и начало облизывать стол, сейф, поползло по полу.

В класс ворвались эсэсовцы. Василий выстрелил в них не целясь. Фигура его, освещенная ярким пламенем, на мгновение стала видна и с улицы, и из коридора.

Двое эсэсовцев, улегшись в коридоре, ударили по окнам. Пули с дзиньканьем крошили стекла, свистели рядом, и Василий, выпустив автомат, обеими руками схватился за живот. Согнувшись, он потерял равновесие и упал из окна на руки товарищей.

Вверху ревели моторы. Где-то рядом трещали пулеметы. Платон, прикрывая товарищей, стрелял по группе немцев. Солдаты падали, пригибаясь к земле.

Матвей с раненым побежал в кусты. Его догнал Платон.

– Что делать?

– На шоссе! Выдавайте себя за немцев с раненым товарищем. Потом… потом на огороды, – тяжело дыша, сказал Василий.

На школьном дворе суетились штабисты, вылезшие из щелей и убежищ. Они галдели, бренчали порожними ведрами. Самолеты, улетая на восток, гудели спокойно и ровно.

Матвей нес Василия на спине. Платон шел сбоку. Ловкий, коренастый, он походил на приготовившегося к прыжку боксера. Он пристально вглядывался в темноту и прислушивался, готовый каждую минуту открыть огонь по врагу.

Они прошли улицей шагов триста и остановились. Пригнувшись к самой земле, Матвей пополз с раненым в подсолнечники.

– Как ты? – спросил он, чувствуя на щеке горячее дыхание Василия.

– В лозняки… – едва слышно ответил Василий.

– У меня спина мокрая от твоей крови, лейтенант. Перевязать надо рану… – снова отозвался Матвей и уперся локтями в землю, чтобы перевести дух.

– Я рукой зажму рану… Ползи… Прошу тебя…

Сзади слышался шелест и шуршание.

– Можно выходить на дорожку, – доложил Платон.

Василий прикусил до крови губу и смотрел на месяц, повисший над горизонтом, где-то за вербами и широкими полями. Почему-то небесное светило подпрыгивало, словно его трясла лихорадка, и кружило колесом в глазах Василия.

Еще не совсем стихла стрельба, когда к домику Сегеды явился большой отряд немцев. Его привели гауптман Харих и лейтенант Майер. Исчез переводчик Роберт Гохберг.

Ходили на его квартиру, – старая Горпина сказала, что не видела Роберта с самого утра.

– Где твоя дочь и Роберт? – спросил Харих у Марфы перепуганным голосом – он боялся гестапо. – Где?

Солдаты шарили в хате, засветили фонари и разбрелись кто в хлев, кто на погребню.

– Пошла к родичам в Богодухов… А ваш переводчик? Откуда мне знать?..

– Не знаешь? Я вам, господин гауптман, еще раньше говорил, что Роберт – подозрительный тип. Полицай не зря следил за ним. Наверно, потому Омелько и исчез из села, – говорил лейтенант Майер, бросая укоризненный взгляд на своего начальника.

Этого было достаточно, чтобы флегматичный колбасник оживился. Тыча дулом пистолета Марфе Сегеде в грудь, он начал неистово кричать.

А та молча стояла среди толпы чужих солдат, сложив руки на груди, как складывала каждый вечер, вознося свои молитвы за воинов Петра, Степана и Василия, когда просила у господа бога, чтобы тот хранил их от вражеских пуль, от холода в морозные дни, от голода… «Хорошо, – думала она, – что аппарат зарыт в пещере».

К старой женщине подскочил гестаповец. Он-то знал, как заставить ее говорить. Фашист схватил женщину за руку и начал ее выкручивать. Марфа охнула и упала на землю.

– Как вы могли так прошляпить, господин Харих! – насмешливо заметил Майер, уже приподняв ногу, чтобы наступить ею на шею женщины.

– Я сам! – закричал Харих. – Где радиоаппарат?.. Где тот беловолосый… Тот… Коммунист?

– За Белгородом! Посжигает ваши танки и сюда придет!

– Ах, мерзавка! – сквозь зубы процедил гестаповец, сжимая в руке парабеллум.

Но Харих предупредил его. Он настоящий офицер армии фюрера и покажет себя.