Танцы на минном поле

Владимир Свержин

Танцы на минном поле

Пролог

Путь войны — путь обмана.

За окнами стояла осень. Та ее часть, которая в народе величается — бабье лето. Стояла в ожидании часа, чтобы двинуться в свой заученный путь к холодным моросящим дождям, и далее, к снежным вьюгам. Редкая кремлевская растительность, невзирая на близость к атлантам и титанам российской политики, уже заметнo желтела, не отставая в этом от менее привилегированных насаждений по ту сторону крепостной стены. Но, как это принято во всех странах, словно матч, которому суждено состояться при любой погоде, президентский день начинался своим, раз и навсегда установленным чередом.

— Ваша корреспонденция — заученно произнес адъютант его превосходительства, доставая из кожаного портфеля стопку помеченных красным ярлыком пакетов и выкладывая их на столе, как гадалка разбрасывает перед завороженными зрителями свои вещие карты. Президент поморщился. Он давно уже не ожидал приятных известий от этого ежедневного расклада. Конечно, случалось и такое, но, увы, куда реже, чем хотелось бы. Он с затаенной тоской поглядел на пакеты, предусмотрительно рассортированные по категориям, отгоняя предательскую мысль: отпасовать большую часть Премьеру, Возможному Преемнику, или того дальше… Делать было нечего, депеши, вносившие приятное разнообразие в строгий официоз его кабинета, предназначались лично ему, и никому более. Во всяком случае, до знакомства с ними Первого Лица государства.

Как и ожидалось, вести не радовали. Народ России упорно хотел есть, что никак не укладывалось в суровые реалии текущего момента. Отданные на съедение массам бояре упорно не желали подставлять под карающий меч слепой богини правосудия свою шею, предпочитая голословными обвинениями в его адрес порождать пищу для кривотолков. Уж этой-то пищи хватало на всех…

Вздохнув, Президент отложил сообщение о том, что бывшие товарищи по партии собираются с силами, а парламентская оппозиция демонстрирует зубы, пробормотав себе под нос: «Повыдергивать давно пора…»

Покончив, таким образом, с ростками внутренней смуты, он обратился к силам потусторонним. Сиречь, находящимся по ту сторону государственной границы. Стопка сообщений, присланных из МИДа, будила в душе вершителя судеб России слабую надежду на вести радостные и внушающие определенный оптимизм.

Распечатав очередной конверт, Президент пришел в недоумение. И было от чего. Вместо ожидаемой справки о том, что, скажем, Международный Валютный Фонд в очередной раз готов наполнить своей посильной лептой бюджет независимой России, или же о том, что его заморский друг Билл, оставив амурные дела и игру на саксофоне, выступил в Конгрессе с речью, обрушив громы и молнии на тех, кто не желает сближения США и России, пакет содержал фотографию, сопровожденную с обратной стороны аккуратной надпечаткой: «Уважаемый господин президент! Надеюсь, вам не составит труда узнать, где находятся данные предметы?» — «С ума они там, что ли, понимаешь, сошли?! — нахмурился Президент, перечитывая надпись — «В угадайку играют!»

Он перевернул снимок, и светлые его глаза увеличились так, будто хотели заглянуть под глянцевый слой фотоэмульсии. Предметы, запечатленные чьей-то любительской «мыльницей», были ядерными боеголовками, и ничем другим быть не могли. Три массивные металлические туши, способные в считанные секунды смести с лица Земли средних размеров город, сиротливо лежали на каменистой почве, поросшей жухлой растительностью. Чья-то заботливая рука повернула этих монстров так, что хорошо были видны заводские номера, намертво, словно клеймо в лоб каторжника, впечатанные в их железные бока.

Некоторое время Президент сидел молча, не зная, что предпринять. Однако, состояние столбняка длилось недолго. Он вообще отличался способностью быстро брать себя в руки и вступать в игру с той позиции, на которой ему, волею обстоятельств, доводилось оказаться. Это со всех сторон полезное для настоящего политика качество в свое время открыло для него Кремлевские ворота, помогло отразить бесконечные атаки царедворцев, не менее лукавых, чем он сам, и, в конечном счете, поставило во главе державы, за последние годы растерявшей все свои многочисленные титулы, кроме одного — «великой». За этот последний, но самый любимый им титул, президент готов был положить жизнь. И не одну.

Сейчас это качество помогло ему прийти в себя и не поддаваться панике. Он еще раз осмотрел фотографию, перечел украшающую ее надпись и обратил свой взор на конверт, в котором было доставлено ему это странное послание. Ничем выдающимся он от своих собратьев не отличался. Официальный безликий пакет, один из сотен тех, что надлежало вручить лично ему «в собственные руки». — «Что это, — стукнуло в мозгу Президента настойчиво и противно, как стучит ненавистный сосед, решивший, на ночь глядя, изладить во дворе собачью конуру, — очередной заговор, или шантаж? И в том, и в другом случае приходится признать, что контра, как обычно, засела в штабах. Много ли лиц в МИДе имеют доступ к президентской почте? Официально — считанные люди, а неофициально? Да уж, то, что в этой стране можно сделать неофициально, в обход всех правил и запретов, не подлежит никакому учету…»

Верховный Главнокомандующий, а именно так в этот момент он себя ощущал, нажал на установленную под полированной столешницей из красного дерева кнопку, и адъютант, преданно пожирающий глазами своего высокого начальника, возник перед ним, словно Сивка-Бурка перед героем русских народных сказок.

— Послушай, МИДовскую почту кто доставлял? — тон начальства был благодушен, словно Сам желал, в знак расположения, оделить целковым расторопного вестового.

— Как обычно, господин Президент, дежурный фельдъегерь передал всю корреспонденцию в Службу Безопасности, оттуда мне — отчеканил он и, воспринимая неизвестным науке седьмым адъютантским чувством внутреннюю взволнованность патрона, поинтересовался, вне протокола. — Что-то не так?

— Да нет, все в порядке, — не замечая нарушения субординации, хмуро ответствовал Президент, подавляя в себе жгучее желание обрушить громы и молнии на голову ни в чем не повинного офицера. — Ерунда здесь какая-то, понимаешь, получается… распорядись вызвать ко мне Банникова.

Исчезновение бравого служаки было столь же стремительно, сколь и его появление. И, хотя мужественное лицо его излучало положенную по штату уверенность в завтрашнем дне, где-то в глубине, под костяной крышкой черепной коробки, маленькой ядовитой змейкой закопошилась мысль о том, что со стороны Смоленской-Сенной площади[1] дуют ветры, заставляющие Самого срочно призывать перед грозны очи одного из замов директора Федеральной Службы Безопасности.

Генерал-лейтенант Тимофей Прокофьевич Банников принадлежал к категории людей, в прежние времена именовавшихся «царевыми любимцами». Обласканный судьбой в лице верховной власти, сорокашестилетний генерал пользовался незыблемым авторитетом у Президента, видевшего в нем человека делового и, что намного важнее, преданного. После недавнего разоблачения коварных замыслов, зревших в кругах сановного кремлевского окружения, известных широкой публике едва ли десятой частью под названием «танкового дела», вера в него у Генерального Прораба строительства российского капитализма возросла многократно, приблизив к подножию трона, точнее, к ножке президентского кресла. Однако, верный своей мужицкой смекалке, именуемой часто высшей государственной мудростью, он не доверял никому, и, уж во всяком случае, никому не доверял полностью. Мысль о том, что кто-то в стране может знать о положении дел в ней больше, или, хотя бы, столько же, сколько он, страшила его более, чем Призрак Коммунизма, еще, по слухам, бряцающий цепями пролетариата где-то на автобанах Европы. Не собирался он открывать всей правды и своему доверенному лицу.

1

пл. Смоленская-Сенная, д. 32/34 — адрес Министерства Иностранных Дел