Страница 67 из 75
Всего этого не решишь без плана и сроков прихода кораблей в базу. А такого плана, повторяю, не было, и, возможно, если он где-то и был, нам не могли его сообщить, учитывая положение флота, фронта и Ленинграда в ноябре 1941 года. Мы даже не знали, чем флот располагает для вывоза с полуострова ценной боевой техники.
И еще: где-то в глубине моего сознания копошилась мысль: а вдруг иссякнут у флота возможности продолжать эвакуацию?
Надо как-то заранее продумать и такую, самую тяжкую вероятность, куда, как, на чем тогда уходить, как обезопасить оставшиеся части, как действовать…
Ясно, в расчете и на такое осложнение, нужно сохранять на полуострове самые боеспособные части. Все худеющий, но кулак, способный самостоятельно пробиваться из глубокого тыла к линии фронта. Не придут корабли — придется, возможно, пробиваться на эстонский берег по льду, зимой. Значит, часть танков и автомашины следует сохранить, хоть и бензина у нас очень мало. Сохранить до последнего мгновения на любой вариант прорыва с боем — по льду или по суше.
Мы сообща обсуждали и такой вариант. Пробиться через Финляндию к своим — дело безнадежное. Во-первых, если мы и разгромим противостоящую нам группировку финнов, то путь дальше осложнит водная преграда у города Таммисаари. Ну, а еще дальше — густонаселенная Южная Финляндия. Почти шестисоткилометровый марш по южному берегу Финляндии, берегу самому обжитому и населенному, пожалуй, неосуществим. Зная, как воюют финны на фронте, я был уверен, что 10–12 тысяч человек без артиллерии, с небольшим количеством танков не смогут дойти до своих. Со мною согласились дивизионный комиссар Расскин и командир 8-й бригады генерал-майор Н. П. Симоняк.
Зато переход по льду ночью — а ноябрьские и декабрьские ночи длинные и темные — на остров Осмуссаар, оттуда — дальше, на берег Эстонии, с тем чтобы через Эстонию пройти к своим, это нам казалось более перспективным, тут были какие-то шансы на успех. Мы могли рассчитывать на сочувствие и помощь со стороны значительной части населения Эстонии, как раз то, чего не было бы при марше по Финляндии. Пусть даже гитлеровцы не допустят марша всей группой, разобьют ее, что более чем вероятно. Но отдельные подразделения и небольшие группы наших бойцов и в этом случае смогут достичь своих. А если и погибнем, мы уничтожим, погибая, немало фашистских войск, осаждающих Ленинград. Это наверняка.
Следовало не только продумывать и обсуждать и эту тяжелую операцию, но и быть готовыми к ней. Потому нельзя было все уничтожать, какое-то количество автомашин, танков и хоть немного горючего надо во что бы то ни стало сохранить до последнего часа. Ответственность за доверенные мне судьбы людей диктовала именно такое решение. Чувство такой ответственности воспитала и во мне, и в моих ближайших товарищах по гангутскому гарнизону, в подчиненных мне командирах — от Николая Павловича Симоняка и Михаила Даниловича Полегаева, участников революции и гражданской войны, и до Бориса Митрофановича Гранина и Якова Сидоровича Сукача — наша вся долголетняя служба в Красной Армии и Флоте. Я уже не говорю о партийной совести, долге и ответственности каждого из замечательных гангутцев.
Предстояло подготовить распорядок уничтожения многочисленной артиллерии. Надо было уничтожить: две крупнокалиберные железнодорожные, бронепоезд Шпилева, три 130-миллиметровые береговые стационарные, одну 100-миллиметровую береговую стационарную, шесть 45-миллиметровых стационарных, двенадцать зенитных 76-миллиметровых и одну зенитную 85-миллиметровую, а всего — 26 батарей.
Я решил взрывать почти все батареи в день прихода за нами последнего эшелона. Боезапас, оставленный у орудий на случай отражения внезапного штурма, нужно было в последние часы расстрелять, взрывая в процессе стрельбы поочередно и орудия. Железнодорожные же батареи Волновского и Жилина надо взрывать на день-два раньше. Сигналом для этого можно считать оповещение о выходе отряда кораблей с Гогланда.
Необходимо было уничтожить около 250 единиц железнодорожного транспорта и подвижных батарей: вагоны, паровозы, спецвагоны и транспортеры. Особенно ценны семь железнодорожных транспортеров: три — с 305-миллиметровыми орудиями весом по 400 тонн каждый, четыре — с 180-миллиметровыми орудиями весом по 250 тонн. На все это потребуется время. Я решил подвижной состав уничтожать с середины ноября, оставив до последних дней транспортеры, вагоны-центральные посты, вагоны-силовые станции, вагоны-погреба и часть паровозов. Ох, как жалко было губить все это богатство. Что же делать? Не оставлять же врагу такие богатые трофеи.
Теперь: решено вывезти около двух тысяч тони продовольствия и почти тысячу тонн боезапаса. Астрономические для нас цифры! И если учесть, что вся эвакуация будет проходить в тяжелых условиях преодоления минных заграждений и помех противника как на суше, так и на море, то кораблям КБФ и защитникам Ханко предстояло совершить героический подвиг, подобного которому не знала военная история.
2 ноября 1941 года в центральном органе ЦК нашей партии — газете «Правда» было опубликовано наше письмо защитникам Москвы. Подписывая это письмо, мы не знали, что скоро, по решению правительства, прекратим оборону Ханко и непобежденными уйдем защищать город Ленина непосредственно под его стенами. Но все равно нам предстояло продолжать еще какой-то срок оборонять Ханко.
Публикация письма глубоко нас всех взволновала. Каждый день с финской стороны нас оглушали пропагандой. Чего только не делали наши противники, внушая, будто наши жертвы напрасны, все равно мы будем разбиты. Чего только не сулил нам противник, в каких только красках не описывал он нам тяжесть положения нашей Родины! И вот — наше письмо опубликовано в «Правде». Ленинград защищается и нас ждет. Москва защищается и слышит наш голос. Наша борьба помогает бороться там, на Большой земле. Там читают наше слово и ждут нас.
На следующий же день «Правда» поместила передовую статью о нашем письме и нашей борьбе. Затаив дыхание мы слушали по радио ее строки: «Во вчерашнем номере „Правды“ был напечатан документ огромной силы: письмо защитников полуострова Ханко героическим защитникам Москвы. Это письмо нельзя читать без волнения. Оно будто бы написано кровью — сквозь мужественные строки письма видна беспримерная и неслыханная в истории борьба советских людей, о стойкости которых народ будет слагать легенды». В заключение передовой статьи, озаглавленной «За Москву, за Родину!», «Правда» писала: «Мужественные защитники Ханко дерутся с таким героизмом, потому что они знают: с ними весь народ, с ними Родина, она в их сердцах, и сквозь туманы и штормы Балтики к ним идут, как электрические искры огромного напряжения, слова восхищения и привета. У этих людей нет ничего личного, они живут только Родиной, ее обороной, ее священными интересами.
Этот доблестный героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!»
Подумать только: «Правда» призывает защитников столицы равняться на подвиг гангутцев!..
Вскоре на страницах «Правды» была напечатана подвальная корреспонденция Вл. Рудного о борьбе гангутцев, рассказавшая о наших героях-матросах, солдатах, летчиках, катерниках. А 13 ноября все газеты и радио опубликовали ответ защитников Москвы защитникам Гангута. Защитники Москвы писали: «Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов-патриотов земли советской, ни на шаг не отступая перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь и бессмертная слава вам, герои Ханко! Ваш подвиг не только восхищает советских людей — он вдохновляет их на новые подвиги, учит, как надо оборонять нашу страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским бешеным зверьем».
И защитники Ханко, прочитав это письмо, подписанное сотнями людей — рабочими, солдатами, партийными руководителями и всем командованием обороны столицы, еще более упорно продолжали оборонять свой Гангут.