Страница 71 из 120
Событием, которое, вероятно, внесло свою лепту в развитие этой моды, стал ураган 1711 года, прозванный «Великим ударом»: он повалил множество деревьев по всей стране, и люди заметили (многие, очевидно, впервые), каким приятным зрелищем были эти деревья. Как бы то ни было, англичане внезапно стали необычно привязаны к природе.
Эссеист Джозеф Аддисон стал рупором этого движения, написав серию статей в журнале Spectator под названием «Радости воображения», где предположил, что природа дает нам всю ту красоту, в которой мы нуждаемся. Требуется лишь немного организовать природу, и, как выразился Аддисон, «человек вполне способен превратить свои владения в приятный ландшафт». Он продолжает:
Я не знаю, одинок ли я в своем мнении, но, на мой личный взгляд, гораздо приятней смотреть на дерево во всей его роскоши и хитросплетении сучьев и веток, чем на его подстриженный вариант, превращенный в геометрически правильную фигуру.
И весь мир вдруг согласился с Аддисоном. Состоятельные домовладельцы пустились устраивать в своих поместьях извилистые дорожки и озера неправильной формы, но сначала улучшения касались главным образом парковой архитектуры. По всей стране богачи добавляли на свои земельные участки гроты, храмы, смотровые башни, искусственные развалины, обелиски, причудливо украшенные беседки, зверинцы, оранжереи, пантеоны, амфитеатры, скамьи, ниши для бюстов героических персонажей, статуи нимф и прочие проявления человеческой фантазии. И это были не какие-то там орнаментальные мелочи, а весьма массивные монументы! Мавзолей в замке Говардов, спроектированный Николасом Хоксмуром (ныне в нем покоится покровитель Ванбру, третий граф Говард), по размеру и стоимости не уступал любой из лондонских церквей Кристофера Рена.
Роберт Адам разработал план целого римского города со стенами и живописными руинами, который должен был разместиться на дюжине акров лугового склона в Херефордшире — только для того, чтобы мелкопоместному дворянину лорду Харли было на что посмотреть из окна за завтраком. Город так и не был построен, зато на свет появились другие поразительно масштабные произведения архитектуры.
Знаменитая пагода в садах Кью высотой в 163 фута долгое время была самым высоким сооружением в Англии. До XIX века она была щедро позолочена и украшена изображениями драконов (общим числом восемьдесят штук) и звенящими медными колокольчиками, но король Георг IV их продал, чтобы погасить свои долги, поэтому строение, которое мы видим сегодня, на самом деле лишено важнейших составных частей.
В это же время в садах Кью появилось еще девятнадцать затейливых зданий, разбросанных по обширной территории, в том числе турецкая мечеть, копия дворца Альгамбра, миниатюрный готический собор и храмы Эола, Аретусы, Беллоны, Пана, Мира, Уединения и Солнца, — в общем, членам королевской семьи было чем развлечь себя на прогулке.
Со временем вошли в моду «эрмитажи» — уединенные «обители», в которых даже поселяли живых отшельников. В Пайнсхилле, что в графстве Суррей, некий местный житель подписал договор, согласно которому ему предстояло прожить семь лет монахом в живописном местечке вдали от людей за 100 фунтов стерлингов в год. Впрочем, его уволили всего через три недели, застукав за выпивкой в местном пабе.
Владелец одного поместья в Ланкашире пообещал 50 фунтов стерлингов в год любому, кто проведет семь лет в подземелье его поместья и все это время не будет стричь волосы и ногти на ногах и общаться с другими людьми. Нашелся человек, который принял это предложение и действительно провел четыре года в добровольном заточении, но потом понял, что больше не выдержит. К сожалению, неизвестно, получил ли он хотя бы частичную плату за свои старания.
Королева Каролина — та самая, которая велела устроить озеро Серпентайн в Гайд-парке, — поручила архитектору Уильяму Кенту построить для нее уединенное жилище в Ричмонде, куда поселила поэта Стивена Дака, но эта затея тоже не имела успеха: Дак решил, что ему не нравится тишина и любопытные зеваки, вышел из игры и стал проповедником в церкви Байфлит в Суррее. Правда, похоже, что ни там, ни где бы то ни было еще он не был счастлив и потому утопился в Темзе.
Самое причудливое сооружение находилось, конечно же, в Чизвике — тогда это была деревня к западу от Лондона, — где третий граф Берлингтон (еще один член «Клуба Кит-Кэт»), выстроил Чизик-хаус, в котором никто никогда не жил: там любовались произведениями искусства и слушали музыку. Это был своего рода дача, сооруженная с поистине королевским размахом. Именно там, если помните, восьмой герцог Девонширский впервые встретился с Джозефом Пакстоном.
Между тем Чарльз Бриджмен и его последователи вовсю перекраивали ландшафты. В поместье Стоу в Букингемшире все создавалось с размахом. Одна из скрытых изгородей (аха) протянулась на целых четыре мили. Холмы изменили форму, лощины были затоплены, по территории небрежно разбросали великолепные мраморные храмы.
Поместье Стоу не походило ни на одно другое. Прежде всего, это был первый в мире сад, обративший на себя внимание туристов. На него приезжали любоваться со всех концов страны, у него даже имелся собственный путеводитель. Сад Стоу стал так популярен, что в 1717 году лорду Кобэму, его хозяину, пришлось купить гостиницу по соседству, чтобы было где размещать посетителей.
В 1738 году Бриджмен умер, и его дело продолжил перспективный молодой человек по имени Ланселот Браун. Именно в такой фигуре нуждалось ландшафтное движение.
Биография Брауна очень напоминает биографию Джозефа Пакстона. Оба были сыновьями мелких землевладельцев, оба обладали блестящими способностями и трудолюбием, оба начали заниматься садоводством еще будучи детьми, и оба быстро отличились в услужении у богачей. Отец Брауна был фермером-арендатором в нортумберлендском поместье под названием Киркхарле. Там в четырнадцать лет Браун стал учеником садовода и проработал целых семь лет, но потом уехал из Нортумберленда на юг, возможно — в поисках более благоприятного климата, так как страдал астмой. Что он делал в следующие несколько лет, неизвестно, но, должно быть, уже отличился, ибо вскоре после смерти Чарльза Бриджмена лорд Кобэм выбрал его на должность главного садовника в поместье Стоу. Брауну было всего двадцать четыре года.
У Брауна в подчинении оказался штат из сорока человек; он служил не только главным садовником, но и казначеем. Постепенно он взял на себя управление целым поместьем, стал заведовать и садовыми, и строительными проектами. Несомненно, так он получил еще и дополнительное образование, потому что вскоре стал весьма компетентным и даже искусным архитектором. В 1749 году лорд Кобэм умер, и Браун решил основать собственное дело. Он переехал в Хаммерсмит, тогда — деревню к западу от Лондона, и начал карьеру «свободного художника». В возрасте тридцати пяти лет он уже вошел в историю как Умелый Браун (Capability Brown).
Он был масштабным художником и проектировал не сады, а целые ландшафты. Ознакомившись с поместьем, где ему предстояло работать, он обычно говорил, что «видит тут большие возможности», отсюда и пошло его прозвище[72]. Традиционно Брауна изображают обычным ремесленником, случайным реформатором, который не делал почти ничего, разве только сажал деревья красивыми кущами. На самом же деле еще никто не перелопачивал столько земли и не действовал с таким размахом. Чтобы создать «Греческую долину» в поместье Стоу, его рабочие вывезли на тачках 23 500 кубических ярдов земли и камней.
В Хевенингеме, графство Суффолк, Браун поднял на двадцать футов большую лужайку. Он играючи пересаживал взрослые деревья и также играючи перемещал целые деревни. Чтобы облегчить задачу, Ланселот Браун изобрел машину, которая могла поднять дерево на целых тридцать шесть футов, при этом не повредив его, — настоящее чудо!
Он посадил десятки тысяч деревьев — только в одном Лонглите их было 91 000. Он проектировал озера, которые отнимали сотни акров плодородных фермерских земель (обстоятельство, которое почти наверняка приводило его клиентов в замешательство). В Бленэме красивый мост пересекал жалкий ручеек; Браун создал по обеим сторонам от него озера — и пейзаж преобразился.
72
Игра слов: английское capability может означать и «умение», и «возможность».