Страница 105 из 120
Внезапное обилие индийского хлопка радовало потребителей, но не производителей льняных тканей. Не в силах соперничать с индийскими мануфактурщиками, европейские ткачи просили защиты у правительств и почти везде ее получали. На большей части Европы в XVIII веке был запрещен импорт готовых хлопчатобумажных материй.
Хлопок-сырец по-прежнему ввозился из-за границы, и это давало британской текстильной промышленности мощный стимул для его использования. Проблема состояла в том, что хлопок очень трудно прясть и ткать. Проблему решила промышленная революция.
Для того чтобы превратить кипы пушистого хлопка в полезные вещи, такие как постельное белье или джинсы, требуются две основные операции — хлопок надо прясть и ткать. Прядение — это процесс преобразования коротких хлопковых волокон в длинные нити: короткие волокна наращиваются понемногу и скручиваются между собой — точно такой же процесс используется для производства веревки.
Ткачество предусматривает переплетение двух нитей или волокон под нужными углами, в результате чего получается густая сеть из петель. Поперечные нити ткани (уток) переплетаются с продольными (основа). Большинство тканей для дома — простыни, носовые платки и тому подобное — по-прежнему делаются таким способом.
Прядением и ткачеством традиционно занимались в деревнях, и это обеспечивало работой большое число людей. Традиционно прядением занимались женщины, а ткачеством — мужчины. Однако прядение занимает гораздо больше времени, чем ткачество, и это несоответствие стало еще более явным после того, как в 1733 году Джон Кей, молодой человек из Ланкашира, изобрел механический челнок для ручного ткацкого станка — это стало одной из первых революционных инноваций промышленной революции.
Челнок Кея вдвое увеличил скорость ткацкого процесса. Прядильщицы, которые и так не поспевали за ткачами, стали безнадежно отставать. Поставки готовых тканей замедлялись, и это приводило к огромному экономическому напряжению.
Согласно традиционной версии, в конце концов и прядильщицы, и ткачи так разозлились на Кея, что напали на его дом и Кею пришлось бежать во Францию, где он и умер в нищете. Эта история повторяется во многих книгах с «догматическим пылом», по словам историка промышленности Питера Уиллиса. Однако на самом деле, настаивает Уиллис, все это неправда.
Кей действительно умер нищим, но только потому, что не сумел как следует организовать свое дело. Он предлагал фабрикантам в аренду свои станки, но запрашивал непомерно высокую цену, которую никто не мог бы заплатить. Поэтому его изобретение стали незаконно копировать, и Кей потратил все свои сбережения на безуспешную судебную борьбу за компенсации. Он уехал во Францию, тщетно надеясь на то, что там его дела поправятся. После изобретения ткацкого станка он прожил еще почти пятьдесят лет. На него никто не нападал, никто не выгонял его из страны.
Сменилось целое поколение, прежде чем люди нашли решение проблемы прядения, и пришло оно с неожиданной стороны. В 1764 году неграмотный ткач из Ланкашира по имени Джеймс Харгривз изготовил простое до гениальности устройство — прядильную машину, получившую прозвище Дженни, которая выполняла работу десяти прядильщиц за счет использования нескольких веретен.
О Харгривзе известно немного. Он родился и вырос в Ланкашире, рано женился и быстро обзавелся двенадцатью детьми. До наших дней не дошел ни один его портрет. Он был самым бедным и невезучим героем ранней промышленной революции. В отличие от Кея, Харгривз действительно пережил трудные времена. Толпа разгневанных местных жителей как-то явилась к нему домой и сожгла двадцать наполовину законченных прядильных машин и большую часть его инструментов. Это было жестокой потерей для бедняка; на какое-то время он перестал делать станки и занялся бухгалтерией. Часто пишут, что он назвал свою машину по имени собственной дочери, однако это не так: на диалекте северной Англии je
Станок Харгривза, если судить по иллюстрациям, не представляет собой ничего особенного: всего лишь десять катушек на раме и колесо для того, чтобы их вращать. Однако это приспособление способствовало промышленному росту Британии. К сожалению, оно также привело к использованию детского труда, поскольку дети, которые проворнее и меньше ростом, чем взрослые, умели лучше всех управляться с прядильной машиной.
До этого изобретения надомные рабочие пряли вручную по 500 тысяч фунтов хлопка в год. К 1785 году, благодаря станку Харгривза и последовавшим вслед за ним усовершенствованным моделям, эта цифра достигла 16 миллионов фунтов. Однако Харгривз не разбогател на своем изобретении — по большей части из-за махинаций некоего Ричарда Аркрайта, менее привлекательного и менее одаренного, зато самого успешного из всех деятелей раннего периода промышленной революции.
Как Кей и Харгривз, Аркрайт был выходцем из Ланкашира (как знать, случилась бы промышленная революция без ланкаширцев?). Он родился в Престоне в 1732 году, был на одиннадцать лет моложе Харгривза и почти на тридцать лет моложе Кея. Следует помнить, что промышленная революция свершилась не в одночасье и представляла собой постепенные усовершенствования в разных областях на протяжении многих лет. Прежде чем заняться индустрией, Аркрайт был трактирщиком, парикмахером и брадобреем-хирургом, в обязанности которого входило вырывать зубы и отворять кровь.
Он заинтересовался текстильной промышленностью благодаря дружбе с Джоном Кеем (другим Джоном Кеем — часовщиком и полным тезкой изобретателя ткацкого челнока). С его помощью Аркрайт начал собирать станки и компоненты, необходимые для механического производства тканей. Будучи человеком бессовестным, Аркрайт без колебаний украл у Харгривза отдельные элементы его Дженни (естественно, не выплачивая никаких компенсаций), мошенничал в делах и предавал друзей и партнеров ради собственной выгоды.
У него, без сомнения, были определенные познания в механике, но, что важнее, он был отличным дельцом-организатором. Тяжкий труд, удача, гибкость и жестокость сделали Аркрайта в кратчайшие сроки фактически монополистом в области производства хлопка в Англии.
Люди, чьи рабочие места были уничтожены станками Аркрайта, не просто были расстроены — они впали в отчаяние. Предвидя такой поворот событий, Аркрайт построил свою фабрику в отдаленном уголке такого же отдаленного графства Дербишир как настоящую крепость, оснастив ее пушками и копьями (в количестве пятисот штук). Он стал монополистом на рынке механического производства тканей и в результате стал баснословно богат. На момент смерти Аркрайта в 1792 году на него работало пять тысяч человек, а его состояние насчитывало полмиллиона фунтов стерлингов — гигантская сумма для кого угодно, не говоря уж о бывшем брадобрее.
На самом деле промышленная революция стала по-настоящему эпохальной во многом благодаря одному человеку — преподобному Эдмунду Картрайту (1743–1823). Картрайт вышел из обеспеченной и по местным меркам влиятельной семьи из Ноттингемшира; он очень хотел стать поэтом, но в результате стал приходским священником в Лестершире. В 1785 году, после случайного знакомства с одним текстильным фабрикантом, он разработал — кажется, без всякой предварительной подготовки — мощный ткацкий станок.
Станки Картрайта полностью изменили мировую экономику и сделали Британию по-настоящему богатым государством. К моменту открытия «Великой выставки» 1851 года в Англии работали 250 000 мощных ткацких станков, и число их росло в среднем на 100 000 в десятилетие, пока их не стало 805 000 в 1913 году; к этому же времени по всему миру разошлось около 3 000 000 станков.
Если бы Картрайт получил адекватную компенсацию за свое изобретение, он стал бы богатейшим человеком своего времени, как в разные эпохи становились Джон Рокфеллер или Билл Гейтс, но этого не случилось. Напротив, он залез в долги, пытаясь защитить и внедрить свои патенты. В 1809 году парламент наградил его премией в 10 000 фунтов стерлингов — это было ничто по сравнению с аркрайтовским полумиллионом, — но Картрайту этого хватило, чтобы прожить свои оставшиеся дни в комфорте.