Русь залесская

Борис Евгеньевич Тумасов

РУСЬ ЗАЛЕССКАЯ

Часть первая

Глава 1

В княжьих хоромах пахнет терпкой сосной, берёзовыми дровами. В опочивальне душно. А за окном декабрь вьюжит, свистит. Князь Иван Данилович, засунув ладонь за ворот льняной исподней рубахи, потирает волосатую грудь, тяжело дышит.

- Велел топить меньше, - ворчит он, ловя открытым ртом воздух, - ин нет, нажарили.

Надев на босу ногу короткие, по щиколотку, валенки, он не торопясь подошёл к оконцу, подышал на слюду и, потерев пальцем лёд, глянул одним глазом на улицу. Тёмная ночь, и до рассвета ещё далеко. Иван Данилович пригладил пятерней кудрявую бороду, промолвил задумчиво:

- Время-то какое смутное… - И его лицо стало пасмурным. - Того и гляди, либо Орда на Москву пойдёт, либо какой князишко удачи попытает. Так и держи ухо востро.

Время от времени сквозь завывание ветра от Троицких ворот доносится в опочивальню окрик дозорного: «Москва-а-а!» Его подхватывают другие, и от одной сторожевой башни к другой несётся: «Москва! Москва!»

Ещё раз глянув в темноту, Иван Данилович отошёл от оконца, поправил светильник. От дыхания пламя качнулось, закачалась и большая тень на стене.

- Что-то брата нет. Давно пора б воротиться… Не случилось ли какого лиха? В Орде всего жди.

В уединении князь любил поразмыслить вслух, поговорить. А ум человеческий устроен удивительно. Он способен возвращать старое, забегать на много лет вперёд.

Думать Ивану Даниловичу было о чём. Вот уже больше восьмидесяти лет лежит на Руси тяжёлым грузом страшное иго. Собирают ханские баскаки дань обильную, угоняют в полон русских людей.

И не видно этому конца, потому что нет среди русских князей единства. Разошлись они по своим вотчинам, враждуют между собой, а ханам того и надобно.

Иван Данилович ходит из угла в угол. Опочивальня тесная, низкая. Высокому, дородному князю стоит протянуть руку - и достанет подволока. В оконце сыпнуло снежной порошей. Иван Данилович, откинув полог, сел на широкую деревянную кровать. В горле пересохло от жары. Не поднимаясь, достал с треногого столика ковш е квасом, выпил большими глотками. В нос ударило ржаным хлебом, от резкости перехватило дыхание.

- Добрый квас! - Иван Данилович вытер ладонью усы, со стуком поставил ковшик, снял валенки. Босые ноги утонули в меховой медвежьей полости, расстеленной у кровати. Снова вспомнил о брате. - Эх, братец Юрий, нелегко тебе, коли ты в дороге. Ишь как вьюжит А коли ты ещё в Орде, то спаси тя Господи от ханском немилости.

Тревожно прокричал дозорный: «Гляди-и-и!» В опочивальню ворвалось: «…дии!» Иван Данилович насторожился, почудился скрип отворяемых кремлёвских ворот. Одним прыжком он очутился у оконца, припал ухом и слюде. Теперь уже ясно можно было услышать глухой стук копыт, скрип санного полоза. Догадался: в Кремль вступила дружина.

- Князь Юрий воротился!

Княжьи хоромы ожили, загудели. Иван Данилович поспешно одевался, когда в опочивальню с шумом вошёл воевода князя Юрия.

В бобровой шубе и собольей шапке, он заслонил пи бою дверь, надвинулся на Ивана Даниловича. На бледном лице через всю щёку алел старый шрам. Ледяные сосульки на усах оттаяли, мелкими каплями стекали по бороде. Потупив глаза, воевода тяжело, по-медвежьи переминался с ноги на ногу. От предчувствия непоправимой беды у Ивана Даниловича заныло сердце.

- Ну? - только и спросил он.

- Князь, - глухо вымолвил воевода, - не стало князя Юрия.

- Что говоришь? - шёпотом переспросил Иван Данилович. Он подошёл к воеводе, рывком подтащил к столику, - Говори, Фёдор, как князя не уберёг? - Испарина покрыла виски, он тяжело дышал.

- Не моя в том вина, князь Иван. Князя Юрия убил князь Митрий.

- Митрий? Окаянный тверич, главный усобник! - Иван Данилович сжал кулаки. - Как то было, сказывай, воевода!

- Было то так, князь Иван, - заговорил воевода медленно, с хрипотцой. - Царь Узбек забрал ярлык на великое княжение и отдал князю Юрию. На другой день Митрий пришёл к Юрию. Поначалу всё миром шло. Но потом тверич горячиться стал, вскочил, закричал: «Не быть Москве великим княжеством! Улещил ты царя, князь Юрий. Не бывать же по-твоему! - И, вытащив меч, Митрий кинулся на князя нашего, крича: - Ты и отца моего в Орде убил, и меня оболгал!» Не успели мы разнять их, как не стало князя Юрия…

Иван Данилович закрыл ладонями лицо, долго стоял в молчании. Молчал и воевода. Наконец князь опустил руки, промолвил:

- Эх, брате, брате, думал ли, что таку смерть приять доведётся? - И к воеводе: - А что Димитрий?

- Хотели мы убить окаянного тверича, да царские слуги не дали. Сами повязали его и хану на суд доставили. У Узбека суд скорый, казнил он Митрия, а нам велел домой возвращаться.

- А ярлык на великое княжение?

- Ярлык царь Узбек у себя оставил. Сказал, что ещё думать будет, кому дать его, Москве либо Твери. А когда удумает, то с послами пришлёт.

Воевода умолк. Нахмурился Иван Данилович. Но вот он поднял голову:

- Где положили князя?

- В гриднице.

Иван Данилович кивнул, потом опустил руку на плечо воеводе, заговорил:

- Фёдор Акинфич, был ты воеводой большого полка у князя Юрия, верно служил ему, а отныне прошу тебя служить мне, как и брату моему. Будь же и мне, воевода, советчиком добрым, а в делах ратных верным товарищем, ибо беру я на себя нелёгкую ношу - князя московского.

- Князь Иван Данилович, - дрогнувшим голосом ответил воевода, - голова моя и сердце твои. Руки, покуда меч держат, не дрогнут в борьбе с твоими ворогами.

- Добро, Фёдор! А Тверскому княжеству довольно быть великим. Великим княжеством быть Москве… Придёт время, всех князей удельных возьмём под свою руку.

В конце марта, в аккурат за неделю до Благовещения, когда весна зиму поборола, княгиня Елена родила второго сына. И назван он был в честь отца - князя Ивана Даниловича - Иваном.

Довольный князь Иван велел выставить дружине меды хмельные, пиво корчажное.

А в просторной гридне собрались на обед ближние бояре да воеводы с тысяцкими. Стены гридни увешаны дорогим оружием. Матово отливают боевые трубы и щиты. Тускло блестят расставленные на полках шеломы. Под высокие своды летят голоса, смех. Шумно в гридне и весело. Бояре расселись за длинными дубовыми столами по родовитости, всяк на своём месте. Стриженные в скобу отроки, в алых атласных рубахах навыпуск, едва успевают метать на столы тяжёлые блюда с едой. Тут кабанье мясо жареное и лососина большими кусками, гуси и фазаны, пироги и шанежки, грибы и ягоды. Из тёмных подвалов выносят запечатанные глиняные кувшины с мёдом, волокут замшелые бочки с пивом. Тут же в гридне выбивают чеки, разливают по деревянным ендовам. Едят и пьют все без меры. Дворский, Борис Волков, хоть и стар, но боек. Роста малого, а ума палата. За ум полюбил его князь Иван Данилович, возвеличил и первым советчиком сделал. Все тайны ему доверял и дела денежные.

Нынче Борис следит, чтобы все сыты были и пьяны Его огненно-рыжая голова мелькает то в одном конце гридни, то в другом.

Вот он подошёл к седобородому воеводе, наклонился через плечо:

- А скажи-ка слово, Фёдор Акинфич!

Воевода отшутился:

- Сказал бы словцо, да выпито пивцо!

- А наполнить кубок воеводе! - приказал дворский стоящему рядом отроку.

Воевода грузно поднялся, откашлялся. Поднялись и остальные.

- Выпьем, други-воины и бояре разумные, за здравие князя нашего Ивана Даниловича да княгини Елены с молодыми княжичами Семёном да Иваном!

Зазвенели серебряные кубки, и тут же снова налили их отроки до краёв хмельным пивом. Кто-то заметил дворскому:

- А ты, Борис Михалыч, сам пей, нас не потчуй. Мы и сами с усами, видим пиво, не пройдём мимо.