Страница 106 из 205
Живите, как знаете, – свой разум есть. А чтоб вам жить-то было не скучно, так вот тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем.
Подхалюзин. Помилуйте, тятенька, я и так вами много доволен.
Большов. Что тут миловать-то! Свое добро, сам нажил. Кому хочу – тому и даю. Наливай еще!
Тишка наливает.
Да что тут разговаривать-то. На милость суда нет. Бери все, только нас со старухой корми да кредиторам заплати копеек по десяти.
Подхалюзин. Стоит ли, тятенька, об этом говорить-с. Нешто я не чувствую? Свои люди – сочтемся!
Большов. Говорят тебе, бери все, да и кончено дело. И никто мне не указ! Заплати только кредиторам. Заплатишь?
Подхалюзин. Помилуйте, тятенька, первый долг-с!
Большов. Только ты смотри – им много-то не давай. А то ты, чай, рад сдуру-то все отдать.
Подхалюзин. Да уж там, тятенька, как-нибудь сочтемся. Помилуйте, свои люди.
Большов. То-то же! Ты им больше десяти копеек не давай. Будет с них… Ну, поцелуйтеся!
Липочка и Лазарь целуются.
Аграфена Кондратьевна. Ах, голубчики вы мои! Да как же это так? Совсем вот как полоумная.
Устинья Наумовна. Уж и где же это видано, Уж и где же это слыхано, Чтобы курочка бычка родила, Поросеночек яичко снес!
Наливает, вина и подходит к Рисположенскому. Рисположенский клянялтея и отказывается.
Большов. Выпей, Сысой Псоич, на радости!
Рисположенский. Не могу, Самсон Силыч, претит.
Большов. Полно ты! Выпей на радости.
Устинья Наумовна. Еще туда же, ломается!
Рисположенский. Претит, Самсон Силыч! Ей-богу, претит. Вот я водочки рюмочку выпью! А это натура не принимает. Уж такая слабая комплекция.
Устинья Наумовна. Ах ты, проволочная шея! Ишь ты – у него натура не принимает! Да давайте я ему за шиворот вылью, коли не выпьет.
Рисположенский. Неприлично, Устинья Наумовна! Даме это неприлично. Самсон Силыч! Не могу-с! Разве бы я стал отказываться? Хе, хе, хе, да что ж я за дурак, чтобы я такое невежество сделал; видали мы людей-то, знаем, как жить; вот я от водочки никогда не откажусь, пожалуй, хоть теперь рюмочку выпью! А этого не могу – потому претит. А вы, Самсон Силыч, бесчинства не допускайте, обидеть недолго, а не хорошо.
Большов. Хорошенько его, Устинья Наумовна, хорошенько!
Рисполоменений бежит.
Устинья Наумова а (ставит, вино на стол).
Врешь, купоросная душа, не уйдешь! (Прижимает его в угол и хватает за шиворот.)
Рисположенский. Караул!!
Все хохочут.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
В доме Подхалюзина богато меблированная гостиная.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Олимпиада Самсоновна сидит у окна в роскошном положении; на ней шелковая блуза, чепчик последнего фасона. Подхалюзин в модном сюртуке стоит перед зеркалом. Тишка за ним обдергивает и охорашивает.
Тишка. Ишь ты, как оно пригнато, в самый раз!
Подхалюзин. А что, Тишка, похож я на француза? а? Да издали погляди!
Тишка. Две капли воды.
Подхалюзин. То-то, дурак! Вот ты теперь и смотри на нас! (Ходит по комнате.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! А вы хотели за офицера идтить-с. Чем же мы не молодцы? Вот сертучок новенький взяли да и надели.
Олимпиада Самсоновна. Да вы, Лазарь Елизарыч, танцевать не умеете.
Подхалюзин. Что ж, нет-то не выучимся; еще как выучимся-то – важнейшим манером. Зимой в Купеческое собрание будем ездить-с. Вот и знай наших-с! Польку станем танцевать.
Олимпиада Самсоновна. Уж вы, Лазарь Елизарыч, купите ту коляску-то, что смотрели у Арбатского.
Подхалюзин. Как же, Аянмпияда Самсоновна-с! Надать купить, надать-с.
Олимпиада Самсоновна. А мне новую мантелью принесли, вот мы бы с вами в пятницу и поехали в Сокольники.
Подхалюзин. Как же-с, непременно поедем-с; и в Парк поедем-с в воскресенье. Ведь коляска-то тысячу целковых стоит, да и лошади-то тысячу целковых и сбруя накладного серебра,- так пущай их смотрят. Тишка! трубку!
Тишка уходит.
(Садится подле Олимпиады Самсоновны.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! Пущай себе смотрят.
Молчание.
Олимпиада Самсоновна. Что это вы, Лазарь Елизарыч, меня не поцелуете?
Подхалюзин. Как же! Помилуйте-с! С нашим удовольствием! Пожалуйте ручку-с! (Целует. Молчание.) Скажите, Алимпияда Самсоновна, мне что-нибудь на французском диалекте-с.
Олимпиада Самсоновна. Да что же вам сказать?
Подхалюзин. Да что-нибудь скажите – так, малость самую-с. Мне все равно-с!
Олимпиада Самсоновна. Ком ву зет жоли.
Подхалюзин. А это что такое-с?
Олимпиада Самсоновна. Как вы милы!
Подхалюзин (вскакивает со стула). Вот она у нас жена-то какая-с! Ай да Алимпияда Самсоновна! Уважили! Пожалуйте ручку!
Входит Тишка с трубкой.
Тишка. Устинья Наумовна пришла.
Подхалюзин. Зачем ее еще черт принес!
Тишка уходит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Устинья Наумовна.
Устинья Наумовна. Как живете-можете, бралиянтовые?
Подхалюзин. Вашими молитвами, Устинья Наумовна, вашими молитвами.
Устинья Наумовна (целуясь). Что это ты, как будто похорошела, поприпухла?
Олимпиада Самсоновна. Ах, какой ты вздор городишь, Устинья Наумовна! Ну с чего это ты взяла?
Устинья Наумовна. Что за вздор, золотая; уж к тому дело идет. Рада не рада – нечего делать!… Люби кататься, люби и саночки возить!… Что ж это вы меня позабыли совсем, бралиянтовые? Али еще осмотреться не успели? Все, чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.
Подхалюзин. Есть тот грех, Устинья Наумовна, есть тот грех!
Устинья Наумовна. То-то же: какую я тебе сударушку подсдобила!
Подхалюзин. Много довольны, Устинья Наумовна, много довольны.
Устинья Наумовна. Еще б не доволен, золотой! Чего ж тебе! Вы теперь, чай, все об нарядах хлопочете. Много еще модного-то напроказила?
Олимпиада Самсоновна. Не так чтобы много. Да и то больше оттого, что новые материи вышли.
Устинья Наумовна. Известное дело, жемчужная, нельзя ж комиссару без штанов: хоть худенькие, да голубенькие. А каких же больше настряпала – шерстяных али шелковых?
Олимпиада Самсоновна. Разных – и шерстяных и шелковых; да вот недавно креповое с золотом сшила.
Устинья Наумовна. Сколько ж всего-то-навсего у тебя, изумрудная?
Олимпиада Самсоновна. А вот считай; подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных – это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом, – это семь; три атласных да три грогроновых – это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь – это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых – много ли это? – три да четыре семь, да двадцать – двадцать семь; крепрашелевых четыре – это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов – не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.
Устинья Наумовна. Ишь ты, бог с тобой, сколько нагородила. А ты поди-ко выбери мне какое пошире из гродафриковых.
Олимпиада Самсоновна. Гродафрикового не дам, у самой только три; да оно и не сойдется на твою талию; пожалуй, коли хочешь, возьми крепрашелевое.
Устинья Наумовна. На какого мне жида трепрашельчатое-то: ну, уж видно нечего с тобой делать, помирюсь и на атласном, так и быть.
Олимпиада Самсоновна. Ну и атласные тоже – как-то не того, сшиты по-бальному, открыто очень – понимаешь? А из крепрашелевых сыщем капот, распустим складочки, и будет в самую припорцию.