Страница 56 из 124
— Постой, постой, — остановила его царевна. — Скажи мне, кто эта девушка? Наша она или…
— Она русская…
— Имя, имя ее?
— Но ты знаешь, — изумился Леон, — ты назвала ее отца князем. Это Ольга, княжна Пронская.
— Пронская? — широко раскрытыми глазами посмотрела на юношу царевна. — Пронская… ты любишь русскую… княжну Пронскую? — бессвязно повторила она.
— Тебя это огорчило, царевна? — грустно спросил Леон. — Да, вижу я, что над моей любовью нависло что-то роковое, как грозовая туча. Единственная надежда у нас осталась — ты, и вот эта надежда рушится.
— Бедная, бедная Нина! — тихо прошептала царевна Елена.
Джавахов с изумлением посмотрел на нее, но долго не останавливался на мысли, мелькнувшей в его голове и так мало имевшей отношения к его чувству. Он тихо и безнадежно проговорил:
— Ты, значит, отказываешь мне и своего слова не произнесешь перед князем?
— Что я могу? — печально спросила царевна.
— Но ты… тебя так почитает князь Борис Алексеевич, одно твое ласковое слово — и он все, все для тебя сделает.
— Ты хочешь, чтобы я просила князя? — гордо произнесла Елена Леонтьевна.
— Просила— нет, — робко возразил Леон, — но сказать ты ему могла бы: он для тебя все сделает, чтобы только увидеть на твоем лице улыбку, услышать из твоих уст ласковое слово… Он на все согласится.
— Ты забываешься, князь! Горе отняло у тебя разум, и ты не понимаешь того, что говоришь и кому говоришь.
— Прости, прости! — опускаясь на колени, прошептал Леон. — Но я так несчастен, так одинок! Ты, одна ты, на которую я еще надеялся, которой осмелился открыть свою душу… О, прости, прости меня, царевна! Я потерял разум.
Безграничное горе юноши тронуло доброе и отзывчивое сердце царевны.
— Встань и обсудим вместе, что мы можем сделать. Княжна любит тебя, но она уже невеста, и Пронский никогда не откажется от своего слова.
— Попробуй, — робко попросил Леон.
— Хорошо, ради… Впрочем, я ничего тебе не обещаю. А если я предложу тебе… отказаться от этой девушки?
— Царевна! — твердо произнес Леон. — Мы с нею решили этой ночью… вместе умереть!
Царевна чуть слышно вскрикнула и схватила Леона за руку.
— Безумцы! Умереть в такие молодые годы, — задумчиво проговорила царевна, точно рассуждая сама с собою, и ее взгляд стал глубоко печальным. — Сколько нужно было страдать, чтобы созрело такое решение!
— Лучше умереть, чем жить с такими страданиями в сердце, — тихо проговорил Леон.
— Но вы можете бежать!
— Куда, царевна? Люди князя нас всюду сыщут. Вчера боярин Милославский предложил мне за этот кинжал… две вотчины.
— И ты? — с жадным нетерпением спросила царевна.
— Я… боролся, — бессильно ответил юноша, — но отказал. Этот кинжал…
— Я знаю… ты хорошо сделал, — страстно проговорила царевна Елена. — Ты настоящий грузин, настоящий честный воин. Я сделаю, что позволят мне мой сан и мое положение, я поговорю с Пронским и от твоего имени попрошу у него руки его дочери.
— Как ты добра! — восторженно вскрикнул Леон.
— Он, вероятно, сегодня зайдет ко мне, — стыдливо опуская глаза, сказала Елена Леонтьевна, — потому что за ним посылали наши старики. Надо просить у царя людей для встречи царя Теймураза… Я поговорю с князем…
— Благодарю, благодарю! — Леон, еще раз почтительно поцеловав руку царевны и неслышно ступая в своих мягких чевяках, вышел из комнаты.
XVI. Отвергнутая любовь
Несколько часов спустя после разговора с Джаваховым царевна Елена Леонтьевна сказала княжне Каркашвили:
— Нина, забудь своего Леона!
Девушка слушала царевну молча, по ее смуглым, чуть впалым щекам текли крупные слезы, бледные губы нервно вздрагивали, и грудь нервно вздымалась. Казалось, она вот-вот не выдержит и упадет на мутаки[23] или тахту[24] в безумных рыданиях.
Царевна говорила тихо, ласково, пытливо посматривая на девушку и в душе гордясь ее стойкостью.
— Полно, не волнуйся! Не порти своих прекрасных глаз! Они еще не одному будут кружить голову. Мало разве у нас юношей, во много раз лучше твоего Леона? Ты забудешь его и полюбишь другого… Это судьба всех девушек, которые неудачно любят впервые.
Нина отрицательно покачала головой.
— Вот приедет царь Теймураз, и мы все вернемся в наши милые горы, увидим наше прекрасное небо. И ты забудешь Леона, как все мы забудем здешние снега и людей, которые еще холоднее снега.
— Я никогда не забуду Леона, — упрямо сказала Нина. — Разве ты не дочь наших гор и не знаешь, что мы любим только раз в жизни и на всю жизнь? Скажи лучше, кого любит Леон?
— Не все ли тебе равно? — грустно спросила царевна.
— Я хочу взглянуть на нее, — ответила Нина сквозь зубы, сумрачно сдвинув свои брови. — Скажи!
— Княжну Пронскую.
Нина закусила губу и на мгновение закрыла рукой глаза, но потом, справившись с собой, тихо проговорила:
— Княжну Пронскую? Эту бледную девушку, что живет против нас? Что он нашел в ней?
— Она очень несчастна, Нина, — с участием сказала царевна.
— Так для того, чтобы Леон любил, надо быть несчастной? А я разве счастлива? Впрочем, правда, в этой русской есть что-то жалкое, душу надрывающее. Но разве за это любят? — грустно усмехнулась Нина. — Ну, хорошо…
— Что ты задумала, дитя? — с тревогой спросила Елена.
— Ах, не знаю, ничего не знаю! — сжимая руками виски, ответила Нина. — Мне так больно, так больно!..
— Бедная, бедная! — ласково заговорила царевна, гладя черные волосы девушки.
В то же время дверь отворилась. Вошел нукер[25] и доложил, что князья Орбелиани и Пронский желают говорить с царевной.
— Пусть войдут, — ответила Елена Леонтьевна. — А ты, дитя, ступай, — обратилась она к Нине, когда нукер вышел, — иди к себе и помолись Пречистой Деве: Она утишит твои страдания! — и, поцеловав княжну, она отпустила ее.
В комнату вошли Орбелиани и Пронский.
— Царевна, — заговорил Орбелиани, низко кланяясь, в то время как Пронский снял шапку и рукой коснулся пола. — Вот князь желает с тобой иметь беседу.
— Я очень рада князю, — приветливо ответила царевна и пригласила гостя сесть.
Орбелиани, поклонившись, вышел.
Пронский пристально взглянул на молодую женщину и молча сел на указанное место; необычайная приветливость царевны смутила и взволновала его.
— Говори, князь, — сказала Елена Леонтьевна и, сложив руки на коленях, приготовилась его слушать.
— Царевна, я пришел сказать, — начал Пронский, исподлобья глядя на нее, — что наш великий государь Алексей Михайлович ждет приезда твоего свекра, царя Теймураза, и тогда решит, что ему сделать с Грузией.
— Это решают уже пятый год, — с горечью возразила царевна, — единоверная вам Грузия истекает кровью, а ваш царь все еще что-то решает.
— Что делать! Мы сами воюем то со шведами, то с литовцами, то с казаками. У нас у самих много народа полегло на ратном поле, — оправдывался Пронский.
— Зачем же тогда сразу было не сказать, а обнадеживать? Мы не жили бы здесь столь напрасно, царь Теймураз не ехал бы за помощью, в которой ему все равно откажут. Мы давно обратились бы за помощью к другим, пусть то будут даже не христиане!
— Царевна! — сказал ей князь. — Потерпи еще малое время, приедет царь Теймураз, и, может быть, все повернется еще в вашу сторону.
Елена Леонтьевна с сомнением покачала головой и грустно усмехнулась, после чего спросила Пронского:
— Еще что имеешь ты мне сказать?
— Хотел просить твою милость… Не откажи, царевна, посети мой убогий домишко!
Елена Леонтьевна с изумлением взглянула на него.
— К тебе? Я? Зачем?
— Со свитой, с царевичем, — все больше смущаясь под ее взглядом, заговорил князь. — Свадьба, вишь, у меня затевается…
23
Подушки.
24
Диван.
25
Стремянный слуга.