Страница 45 из 124
— Лучше на лучину погадай! — продолжала нетерпеливая Анна Михайловна. — Что-то несуразное вещает книжка твоя!
— Боярыня Елена Дмитриевна отчего не идет? — простонала между тем царица.
— Ну, не идет боярыня, и не надо, — довольно резко оборвала невестку царевна Анна, — а ты все стонешь и поиграть не дашь спокойно. И что тебе далась эта боярыня?
— А ежели невзначай да царь заглянет? Что тогда скажешь? — испуганно возразила царица.
— Ну, и пусть заглядывает, — беспечно ввернула Татьяна Михайловна, — ворожея и ему погадает.
— Да гадалка-то хваленая что-то неладное все говорит, — капризно заметила Ирина Михайловна.
— Не понимаете вы книжных слов, оттого это, — бесцеремонно проговорила Марфуша, — да и я не горазда по книжке-то гадать. Вот по руке, по звездам, еще… — Но она вдруг запнулась, пугливо озираясь.
— Говори, говори, не бойся, не выдадим!
— Нет… много лишних ушей здесь, — тихо произнесла Марфуша, так что ее слышали одни только царевны.
— Страшное что? — еще тише спросила царевна Ирина, сгорая от любопытства. — Что, скажи, голубушка!
— Тебе одной скажу, коли не выдашь?
— Забожусь, как только хочешь!… Все схороню!
— Преклони ухо, — серьезно приказала гадалка и, когда царевна, чуть дрожа, исполнила это, еле внятно произнесла: — Души мертвых могу вызвать, они говорить будут…
Царевна, не дослушав, с заглушенным криком отпрянула от страшной ворожеи.
— Что, что она тебе сказала? — обступили царевну сестры.
Та пугливо глянула на цыганку, которая пристально посмотрела ей прямо в глаза.
— Ни… ничего! Она мне ничего не сказала, — оправляясь, произнесла царевна и тут же беспечно прибавила: — Ты когда-нибудь мне погадаешь… так!
— Как? — приставали сестры.
— На руку, — выручила царевну цыганка, — дай ручку и сейчас погадаю! — Она взяла маленькую руку царевны Татьяны, долго и внимательно разглядывала ее и произнесла: — Рука твоя хорошая: жизнь долгая, тихая и благочестивая… Только больших радостей у тебя мало будет, а крови, крови много увидишь! Ты-то будешь в стороне, а кровь вокруг тебя так и льется, много ее льется…
— Что это ты страсти какие говоришь? — остановила их царевна Анна. — Посмотри и мне. Неужели так-таки замуж и не выйду? — И она протянула гадалке свою руку.
— И твоя жизнь долгая и тихая. Только ты строптивее сестры. Жизни семейной что-то не видать! Не обессудь, царевна, нет у тебя суженого… а крови, крови тоже немало, и ты близко к ней стоишь… Ближе сестрицы!
— Оставь, ну тебя и с гаданьем! — вырвала свою руку Анна Михайловна.
— Царица, что ж ты не погадаешь? Сама звала ворожею, а теперь сидишь и ничегошеньки? — спросила одна из боярынь.
— Боязно мне в положении-то моем…
— Ничего страшного ворожея и не скажет, — заметила царевна Ирина — Да с той поры, как неправду мне сказала одна странница насчет жениха моего, не верю я ворожеям!
— А ежели, царевна, — проговорила Марфуша, — я покажу тебе твоего бывшего суженого, поверишь ли ты мне?
— Что же, покажи, тогда я поверю.
— Только не здесь, не здесь! — засуетились боярыни.
В это время в покои вошла Елена Дмитриевна. Она была бледна, ее голубые глаза глядели холодно и жестко; вокруг рта легла складка, придававшая ее красивому лицу угрюмо-злобное выражение.
— Звала меня, царица-матушка? — рассеянно произнесла она и села на скамью, не глядя ни на кого.
Она не заметила, как руки цыганки дрогнули и выпустили концы платка, а глаза загорелись странным блеском.
— Без тебя боязно как-то, — виновато улыбнулась царица, — вот хотела узнать, кого Бог даст… слышала про искусство ее, а вот царевны сказывают, не умеет она разгадывать.
— Скажи, боярыня, сильна я или нет? — раздался низкий, глухой голос цыганки, и она пристально посмотрела в глаза Хитрово.
У той пробежал какой-то невольный трепет по телу, когда она почувствовала на себе странный взгляд Марфушиных черных глаз, и она, отворачиваясь, неуверенно произнесла:
— Да… да, она— искусница.
— Ты как будто говорила, что опаслива она? — спросила царица. — И чем опаслива— предсказаниями своими или другим чем?
— Тебя испугать могла, — внутренне дрогнув, ответила Елена и украдкой глянула на гадалку.
Та как-то зловеще улыбалась, не отводя своих глаз от лица боярыни.
— Будешь гадать царице или пойдем ко мне? — приставала к Марфуше царевна Ирина.
— Известно, пусть гадает! — подбадриваясь присутствием Хитрово, попросила царица.
— Пусть все уйдут, кроме боярыни! — указала Марфуша на Елену Дмитриевну. — Ни при ком ничего не скажу царице.
Мария Ильинишна, побледнев, пугливо глянула на свою наперсницу. Елена Дмитриевна постаралась овладеть собой и, улыбаясь, проговорила:
— Не бойся, матушка-царица, ничего она не сделает тебе! Ступайте, милые, в ту горенку, сейчас мы вас и назад вернем, — обратилась она к царевнам и боярыням.
Те стали проходить в соседнюю комнату.
Марфуша, оставшись с Хитрово и царицей, взяла руку последней и стала внимательно рассматривать ее.
Между тем Елена Дмитриевна отдалась своим размышлениям. Теперь она не хотела гибели цыганки; она не боялась ни ее, ни князя Пронского, знавших ее тайну, а хотела только одно— отомстить, уничтожить того, кого еще так недавно безумно любила.
Любила? Неужели теперь она уже не любит, разлюбила? Нет, нет, она еще сильней, еще безумнее полюбила его; но отдать его другой, знать, что он с этой другой будет проводить часы блаженства… Нет, нет! Лучше смерть, лучше своими руками задушить его, уловить его последний вздох, последнюю улыбку, последний взгляд, а там и самой умереть…
«А она? Разлучница? — вдруг вспомнила боярыня ту, ради которой ее отвергли. — Неужели ей жить? Может быть, она хоть день, хоть миг один была с ним счастлива? О, нет, змея, злая разлучница, узнаешь ты, что значит стать на пути боярыни Хитрово! Узнаю, всю красу твою по капле изведу, изойдешь ты слезами, иссохнешь от лютой хвори!»
В бешеной ревности Елена Дмитриевна совершенно забылась, громко закричала, вскочив со скамьи и грозя в пространство кому-то кулаком.
— Что с тобою, мать моя? — с изумлением спросила царица, которой Марфуша что-то тихо и ласково говорила.
— Неможется мне что-то, царица-матушка, прости!
— А ты испей святой водицы, вот там, у киота, в бутылочке стоит; намедни странница мне из Иерусалима принесла, от наговора, говорит, помогает. Испей-ка!
Боярыня взяла бутылочку и поднесла ее ко рту; потом омыла водой лицо и, несколько раз истово перекрестившись, вернулась спокойная на свое место.
— Что, полегчало ли? — участливо спросила царица.
— Как будто полегчало; спасибо на добром слове, царица! А тебе что насказала гадалка?
— Да что же? — ласково улыбнулась Мария Ильинишна. — Все хорошо! Говорит— проживу еще много годков, тихо да мирно, в добром здоровье; про прошлое много правды сказывала, — чуть вспыхнув, проговорила государыня. — Ну, Марфуша, что там еще вычитала?
Лицо цыганки омрачилось, и она с грустью посмотрела на царицу.
— Говори, кого рожу: сыночка или опять девочку? — запинаясь, спросила Мария Ильинишна.
— Боюсь я, матушка-царица, за тебя боюсь!.. Испугаешься!
— Ничего… говори уж!
— Не видно, чтобы мальчик, а странное что-то: вокруг его рождения все красно — кровь, значит; будто богатырь, а и не мальчик; и не увидишь ты славы его; царем он будет сильным и не царем… чудное что-то, и не разберу, — уныло покачала головой гадалка. — Мне надо… со звездами о ребенке твоем поговорить…
— Со звездами? — изумилась царица. — Неужто на руке мало написано? А ежели царя спросить?
— Что же, спроси, — спокойно ответила Марфуша. — И царю, может, приятно будет о ребенке узнать.
— Не любит царь ворожей, — заметила Хитрово.
— Я заступлюсь, — ласково проговорила царица. — Да и ты тоже замолви словечко, боярыня…
— Я что же… Я скажу, — задумчиво согласилась боярыня. — А теперь звать, что ли, царевен?