Страница 19 из 124
Матрена Архиповна тихонько поднялась с лавочки и на цыпочках пошла вон. В дверях она столкнулась с бежавшим к ней мальчиком.
— Ты куда, постреленок? — шепотом спросила она.
— Князь Борис Алексеевич пожаловали! Сейчас будут здесь, велели упредить! — шепотом ответил казачок.
— Поди, скажи, князь почивает… Ужо князя Бориса примет. Ну, чего, огалтелый, уставился?
— Боярин осерчают! — нерешительно возразил мальчик.
— На меня осерчает— не на тебя! Я в ответе буду!
Мальчик убежал, а Матрена вернулась на лавочку и стала с любовью смотреть на спящего, прислушиваясь, не уехала ли тройка Пронского; но слабое позвякивание колокольчиков, доносившееся с улицы, свидетельствовало, что князь еще здесь.
— Кто это говорит князу Пронскому: «Приди ужо»? — раздался властный голос князя Бориса, и, распахнув двери, он вошел в комнату. — Это ты такой издал приказ, Григорий Сенкулеевич? — подбоченясь, грозно спросил он Черкасского.
А тот спросонок не мог понять, в чем дело, и, немилосердно зевая, протирал глаза.
— Князю Пронскому сказать: «ужо»! Да ты в уме, князь? Сам меня звал, да потом вдруг: «ужо»? Нет, князь, за такую обиду дешево не расплачиваются. И не чаял я, не гадал, что вместо родни врагами станем…
— Стой, стой, князь! Ничего в толк не возьму, что гутаришь такое? — приходя в себя, спросил Черкасский. — Скажи толком, на что осерчал?
— Прислал ты сказать мальчонку, что, мол, «князь ужо тебя позовет, а теперь почивает, ступай, дескать, подобру, поздорову». Как же так, князь? Или раздумал? Так лучше честью прямо скажи, а то негоже так по-басурмански…
— Ничего я не раздумал, ничего приказывать не велел. Спал я, тебя дожидаючись, это верно.
— Стало быть, мальчонка наврал! — засверкал Пронский глазами. — Ну, и быть же ему драным, — он хотел кликнуть казачка, но Матрена, выступив вперед, остановила его.
— Постой, князь, мальчонка не виноват. Я приказ тот послала.
— Ты? Так, стало быть, холопка приказы у тебя здесь дает? — злобно усмехнувшись, спросил Пронский.
Матрена гордо выпрямилась и с той же злобой ответила:
— Не холопка я, и тебе, княже, это ведомо! Приказ послала я потому, что князь тяжко болен был, силами еще не подобрался… Соснул он маленько, а тут его будят; ну, я и раздумала: дела-то ваши не ахти какие, время терпит, а ты не обессудишь. Вот только норов твой забыла…
— Ну, ладно, — перебил Черкасский, видимо, недовольный перебранкой. — Ты, князь, прости ее, дуру; не обессудь; мне она добра хотела. А ты, Матрена, поклонись князю в пояс.
— Не виновата я перед князем! — упрямо возразила Матрена и, повернувшись, вышла из покоя.
— Избаловал ты ее, князь Григорий! — проговорил Пронский, проводив ее злобным взглядом.
— Больно верный она человек! — избегая взглядов Пронского, ответил князь.
— Думаешь, не знаю, что близкий она тебе человек. Глаз-то никому не отведешь! — с злой усмешкой продолжал Пронский.
— Д-да я и не отводил! — сконфузился Черкасский.
— Да не в том дело; а зачем бабе волю давать? Бабе дай палец — она захапает всю руку…
— Значит, теперь делу-то, сватовству-то, конец? — робко спросил Черкасский.
— А почему бы так?
— Ты осведомился насчет, значит, Матрешки моей, так какой уж я теперь жених? — уныло ответил Черкасский.—
Эх, бабы проклятущие, всегда все напутают! — вдруг озлобляясь, крикнул он.
— Это ты верно! — холодно возразил Пронский. — Но неужели ты думал, что я, просватав дочь, не знал, кому ее отдаю? — и он ядовито усмехнулся. — Женишка я ей выбрал отменного, долго выбирал… Лучше тебя никого не нашел!
Черкасский самодовольно погладил свою бесцветную, жиденькую бороденку.
— Ты думаешь, не знал я о твоей зазнобе?
— Ну, какое уж!.. — протестовал Черкасский. — Старуха она!
— Знаю. Да домом и тобой во как ворочает! — и Пронский покрутил в воздухе рукой. — И девушками молоденькими тебя оделяет — я все знаю.
Как ни был свиреп и лют князь Григорий Сенкулеевич, но и его удивила страшная бессердечность князя Пронского, отдававшего свою единственную дочь за человека, заведомо распутного, сурового и уже почти старого…
Князь Пронский точно прочитал его мысли; он криво усмехнулся и ответил:
— Думаешь, мол, каков отец — зверь? А того не уразумеешь, что, значит, у отца причина есть свою дочь таким путем наказать.
— Ну, уж, княже, не черт я в самом деле; женюсь на молодой, непорочной девице, остепенюсь, наверно, разгул-то брошу. И заживем мы ладно!..
Пронский ухмыльнулся в бороду:
— Остепенишься в пятьдесят-то лет? Как же! Ну, да это — дело не мое. Мое дело выдать дочь замуж, а уж там ей видно будет, как с мужем жить.
— А что, она уже приехала? — заблистав узенькими глазками, спросил старый сластолюбец.
— Приехали вчера… она и… жена.
— Красивая дочка-то?
— Нельзя сказать, чтобы очень, а недурна; да вот сам скоро увидишь. Посмотри, может, еще и не по нраву придется…
— Что ты, что ты, как это можно! — замахал руками боярин. — Молоденькая-то?
— Ну, так собирайся, что ли! — подымаясь со скамьи, сказал Пронский. — Лошади у ворот, мигом домчат.
Князь кликнул людей, переменил кафтан; он был уже в шубе и шапке, как вдруг его остановила Матрена Архиповна.
— Куда идешь, полоумный? — крикнула она. — Без разрешения лекаря в этакой-то морозище! Да не пущу я тебя, вот и все.
— Оставь, Матрена! — отводя ее руки, проговорил Черкасский. — Дело есть!
— Что ж, боярин, не скажешь, какое? — насмешливо заметил ему Пронский, запахиваясь в шубу.
Черкасский грозно насупил брови, оттолкнул Матрену и пошел на крыльцо.
Пронский последовал за ним, даже не взглянув на мощную фигуру управительницы, растерянно выпучившую на него глаза. Она очнулась, когда раздался окрик кучера и звонко зазвенели бубенчики. Бояре уехали.
— А, так ты вот так! — погрозила Матрена кулаком. — Добро! Вспомянешь меня! И князь хорош!.. — размышляла она, идя к себе в светелку. — Я ли ему не служила, душу отдавала ему на потеху, всем его бесчинствам потакала, а он меня, как суку, от себя оттолкнул! И куда смутьян этот повез его? Должно быть, затеял что-нибудь неладное…
Она некоторое время стояла задумавшись, потом повязала голову теплым платком, надела валенки и шубку и тихонько вышла из дома.
XV. Молодая невеста
Князья тем временем подъехали к дому Пронского и остановились у открытых ворот, где им навстречу тотчас же высыпала дворня и стала бережно высаживать их.
Это был тот самый дом, что привлек внимание князя Леона Джавахова в день его столкновения с боярином Черкасским; но теперь ставни были открыты и запоры повсюду сняты.
— Зачем меня сюда привез? — с удивлением спросил Черкасский, подымаясь на крыльцо и оглядывая странный дом.
— А куда ж еще? — усмехнувшись ответил Пронский.
— Ведь это дом боярина Семена Стрешнева?
— Его. Так что ж из того?
— Сослан он в Вологду за волшебство, — вздрогнув, ответил Черкасский и опять робко оглянулся.
— Так что ж из того? — повторил Пронский с насмешливой улыбкой. — Не бойся! Теперь волшебство отсюда изгнали! Этот дом я купил у родичей опального…
— Небось духи здесь водятся? — шепнул Черкасский.
— Злых здесь тьма! — с насмешкой во взоре, но серьезно ответил Пронский.
— С нами крестная сила, место наше свято, чур меня чур! — заметался суеверный князь-великан. — Да зачем же ты меня сюда-то привез? Прощай, князь! — сердито кивнул он головой и повернулся уже, чтобы идти обратно.
— Погоди, князь Григорий, не петушись. Попытка — не пытка. Теперь час еще ранний, не бесовский, бесы еще почивают… Ты выкушай спервоначала чарку браги, на красу девичью полюбуйся, а потом и с Богом, никто тебя не удержит.
— Зачем их сюда поселил? — нерешительно оглядываясь, проговорил Черкасский.
— Так надо, — твердо ответил Пронский и повел гостя в комнаты.