Клара Цеткин

Своими потухшими глазами смотрела она, старая, седая, изможденная женщина, на аудиторию, в большинстве своем состоявшую из врагов. Она подавила в себе внутреннее волнение, которое сегодня овладело ею сильнее, чем обычно, перед большими выступлениями. Затем она начала говорить.

Ей часто отказывало дыхание — сердце едва билось, — но Клара владела собой: она рассчитывала каждый вздох. Сил ее должно хватить до конца речи. И ее воля восторжествовала над немощью тела. Как и в прежние времена, голос ее звучал молодо и страстно. Она так хорошо владела им, что он наполнял весь огромный зал. Это был голос человека, привыкшего говорить перед большой аудиторией. В рейхстаге царила глубокая тишина. Молчали даже коричневые бандиты, хотя только несколько минут тому назад они собирались буянить. Лишь один нацист, пьяница Лей, в начале ее речи нарушил дурацкой репликой напряженную тишину, в которой мужчины и женщины слушали Клару. Реплика утонула в ней, как маленький камешек в глубоких водах. Остались только предостерегающие слова старой женщины…

Теперь, когда насквозь прогнившая Веймарская республика вот-вот готова была рухнуть, Клара Цеткин еще раз заклинала немецких рабочих покончить с фашизмом и установить свой собственный строй. Она указала на врагов: они уже сидят в рейхстаге в сапогах и при шпорах и, язвительно ухмыляясь, готовятся ввергнуть в погибель немецкий народ и весь мир. Им в лицо бросила Клара Цеткин слова, которые Вильгельм Пик в своей брошюре о Великой революционерке называет незабываемыми:

«Требование момента — это единый фронт всех трудящихся для того, чтобы свалить фашизм и тем самым сохранить силу и мощь организаций, порабощенных и эксплуатируемых, и даже само их физическое существование. Перед этой настоятельной исторической необходимостью должны отступить на задний план все волнующие и жгучие разногласия — политические, профсоюзные, религиозные и мировоззренческие. Все, кому угрожает опасность, все, кто терпит притеснения от фашизма, все, кто стремится к освобождению, — в единый фронт против фашизма и его доверенных лиц в правительстве! Организация, ясное осознание своих целей трудящимися в борьбе против фашизма — вот ближайшая необходимая предпосылка единого фронта в борьбе против кризисов, империалистических войн и причины их возникновения — капиталистического способа производства»

В заключение своей речи Клара Цеткин заявила присутствующим, что она больше всего хочет дожить до того дня, когда ей будет предоставлена возможность открыть по праву старшинства первый представительный орган рабочих и крестьянских депутатов Германии… Этими словами Клара закончила свою речь, свою последнюю большую речь. Только временами она немного запиналась каждый раз, когда сердце давало перебои. Помощи стоявшего рядом с ней товарища так и не потребовалось. «Это была, — писал позже Фриц Геккерт, — чудесная речь, подлинный шедевр железной логики и революционной страстности».

После волнующего выступления Клары Цеткин и тех обвиняющих слов, которые она бросила в лицо социал-демократам, многие из них подавленно и пристыженно сидели на своих местах. Даже нацисты, пришедшие в рейхстаг при полном параде, не нарушали тишины. И тем громче загремели аплодисменты депутатов — коммунистов и рабочих, занимавших гостевые трибуны. Они сотрясали весь рейхстаг. Раздалось торжественное пение «Интернационала». Оно прозвучало как клятва депутатов-коммунистов и всех тех, кто отдал за них свои голоса, не прекращать борьбы, пока фашистские бандиты не будут изгнаны из рейхстага и пока они за свои чудовищные преступления не предстанут перед судом рабочих и крестьян.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

У Клары Цеткин хватило еще сил вернуться в Советский Союз, но она чувствовала, что слабость ее растет. Только ум ее сохранял ясность и живость. Она снова, лежа в постели, работала, все еще пытаясь выполнить все задачи, вытекавшие из ее многочисленных обязанностей. Как только Клара хоть на короткое время могла встать, она тотчас же еще активнее принималась участвовать в общественной жизни и посещала даже такие собрания, которые не имели непосредственного отношения к ее работе.

Несколько недель спустя после речи Клары в рейхстаге, в октябре 1932 года, столица Советской страны чествовала известного французского писателя Анри Барбюса по случаю его пребывания в Москве. Союз советских писателей устроил в честь гостя прием. «Переводчик надрывается, — рассказывал Михаил Кольцов, — излагая парижскому гостю суждения москвичей, москвичам — ответы Барбюса. И вдруг в дверях — знакомое, милое лицо. Похудевшая, седая Клара, тяжело опираясь на трость, медленно идет к столу. Ее подхватывают, усаживают, кладут перед ней цветы, радуются ее приходу, изумляются неутомимости… Нет, этого всего мало! Едва передохнув, Клара просит слова, она поднимается — говорить надо стоя! — поднимается и на чудесном французском языке произносит речь, бурную, горячую речь о значении литературы для классовой борьбы, о роли писателей в революции, о французских писателях-материалистах». Ее неутомимый дух заставил ее, не обращая внимания на тяжелую болезнь, выступить с речью перед писателями о стоящих перед ними задачах.

Последний раз публично Клара выступала в Архангельском — подмосковном санатории, где она жила. Это произошло 8 марта 1933 года, по особенно торжественному и радостному случаю. Советское правительство уже однажды, в 1927 году, высоко почтило великого борца за дело пролетариата: Климент Ефремович Ворошилов прикрепил к ее скромному платью орден Красного Знамени. Теперь, 8 марта, в Международный женский день, она получила еще одну высокую награду: орден Ленина.

Ее мысли возвратились к Копенгагенской конференции, где было решено считать 8 марта Международным женским днем.

Много событий произошло с тех пор — в Германии рабочие не могли похвастаться успехами, а их братья в Советском Союзе достигли всего, чего хотели. В Германии торжествовал фашизм.

Языки пламени, поднявшиеся ввысь из горящего рейхстага, возвестили миру о наступлении эры чудовищных преступлений. Немецкому пролетариату предстояли тяжелые и кровопролитные бои. Но Клара верила в революционную силу рабочих. Они выстоят, они победят — тем более, что теперь они не одиноки: советский народ окажет им помощь.

Последние месяцы своей жизни Клара провела в Архангельском, в санатории под Москвой. Смотря по погоде, она лежала либо в комнате, либо на террасе. Она по-прежнему была неутомима: просила, чтобы ей читали, диктовала статьи. Сама она больше не видела. Как-то с ней даже случилось, что она исписала много страниц, не заметив, что ее «вечная ручка» была без чернил. Друзья должны были сказать ей о бесполезности ее труда. «Я совсем стала плоха», — жаловалась она иногда. Но в часы, когда утихали боли, она снова была бодра и требовала, чтобы ее подробно информировали обо всех политических событиях. Ее память все еще вызывала восхищение. Лежа в постели, она часто для собственного удовольствия читала наизусть отрывки из произведений великих писателей — Гёте, Шекспира, Вольтера — каждого на том языке, на котором он писал. А если из Германии приезжали друзья, то они должны были тотчас же рассказывать, как обстоят дела на родине. Об одном из таких посещений вспоминал ее старый боевой соратник Фриц Геккерт:

«…Когда я пришел, она была занята работой и диктовала. Мне пришлось немного подождать. Но вскоре она велела меня позвать, и едва я успел как следует поздороваться, как должен был сразу же прочесть ее только что законченную работу, все ли в ней верно и хорошо. Речь шла о воззвании для Недели сбора средств в пользу МОПРа… Несколько дополнений, которые были ей предложены, Клара сразу же приняла и, что было для нее характерно, сердечно поблагодарила за советы. Но некоторые замечания она упрямо отклонила как ненужные и нарушающие ход мыслей воззвания… Клара хотела, чтобы то, что она писала и говорила, было бы целостным произведением». Весь свой гнев она обратила на вождей социал-демократии. Она назвала их подлецами и сказала Геккерту: «Преступники, что они делают с немецкими рабочими!»