Клара Цеткин

С каким чувством собственного достоинства держат себя рабочие делегаты! На фоне темных праздничных костюмов еще ярче горят алые полотнища, которыми убрана трибуна, и развешанные по стенам зала революционные лозунги. Напряженное ожидание и деловитая хлопотливость, как всегда, определяют атмосферу этих последних минут перед началом заседаний. Но сегодня, как кажется Кларе, больше, чем обычно, чувствуется волнение в гуле голосов, наполняющих зал. Каждый делегат сознает ту ответственность, которую возлагает на него мандат, — этот зал будет ареной ожесточенных споров о том, какой должна стать партия: останется ли она революционной боевой организацией рабочих или скатится до положения «партии реформ, которая, как дрессированный пудель, послушно дает господам лапку».

Пробираясь к своему месту, Клара Цеткин отвечает на приветственные возгласы, обменивается крепкими рукопожатиями и ищет глазами старых соратников. Недалеко от трибуны она видит Августа Бебеля. И сегодня, как всегда, его костюм отличается безукоризненной чистотой и аккуратностью. Полный юношеского задора, Бебель беседует с худенькой темноволосой женщиной. Какой-то поразительно знакомой кажется Кларе эта женщина, еще более маленькая, чем Бебель, который сам был ниже среднего роста. Где они встречались? Неожиданно она вспоминает: «Так ведь это же с Розой Люксембург разговаривает Бебель!» В 1893 году на Международном социалистическом конгрессе в Цюрихе Клара Цеткин мельком познакомилась с Розой. А в этом году, всего несколько недель тому назад, «Равенство» могло с гордостью сообщить: «Д-р Роза Люксембург стала главным редактором «Саксонской народной газеты». Она первая в Германии женщина, которая руководит ежедневной политической газетой…»

Раздается звонок. Торжественная минута! В зале становится тихо. Хотя на повестке дня и нет особого пункта по вопросу о тактике, начавшиеся дебаты сразу показывают, что самые дальновидные товарищи, так же как и Клара, очень много об этом думали. Они энергично выступают против лжеучения о «мирном врастании в социализм», называют его воздушным замком, миражем, «рожденным в мозгу глупца». Клара считает, что теперь каждый член партии, обладающий здравым смыслом, должен смотреть на оппортунистов и реформистов всех оттенков как на глупых и вместе с тем опасных фантастов.

Многим сильным и умным речам аплодировала Клара, но особенно по сердцу пришлось ей выступление Розы Люксембург. Экономист по специальности, совсем недавно в Цюрихе сдавшая с отличием государственные экзамены по юридическим наукам, Роза Люксембург превосходно опровергает все умозрительные построения о мирном пути к социализму. В блестящей речи она оружием марксистской науки разбивает вдребезги обманчивый призрак «бернштейниады». Она доказывает делегатам, что такие члены партии, как Бернштейн и его сторонники, отказывающиеся от социалистической революции как от предпосылки возникновения бесклассового общества, своей пустой болтовней только обманывают честных, сознательных рабочих.

Клара Цеткин с безграничным восхищением смотрит на молодую социалистку. Как прекрасно владеет она учением Маркса и Энгельса! Какой революционный темперамент, подобный неудержимому потоку расплавленной лавы, присущ этой маленькой, хрупкой женщине! Ее речь, полная метких, смелых сравнений, говорит о ее поэтической фантазии, которая подчинена отточенному ясному уму.

Клара Цеткин всегда очень скромна. В ее восхищении Розой Люксембург, которая намного моложе ее, нет и тени зависти. Клара безгранично уважает Розу за присущие ей способности и качества революционерки, хотя и сама отличается многими положительными чертами, которые так высоко ценит в Розе. Клара тоже вступает в борьбу и, приводя разящие аргументы, порывисто и страстно сражается с Бернштейном;

— По мнению Бернштейна, профсоюзный и государственный контроль постепенно настолько ограничит капиталистическую собственность, что в одно прекрасное утро даже у самого капиталиста пропадет охота быть собственником… Если мы разделим точку зрения Бернштейна, то мы должны делать основной упор не на завоевание пролетариатом политической власти в условиях капиталистического общества, а на достижение отдельных мелких социальных реформ, посредством которых, по мнению Бернштейна, будет подготовлен переход к социалистическому обществу. Мы то здесь получим кусочек будущего социалистического государственного устройства, то там кусочек, и нам, так сказать, останется только слагать их воедино…

Основная мысль, которой пронизана вся речь Клары, заключена в словах «Коммунистического манифеста», что чаяния, надежды и цели рабочего класса «могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя».

Этот партийный съезд представляется Кларе подходящей ареной, чтобы расправиться с одним из самых закоренелых и изощренных оппортунистов, сторонником Бернштейна — с доктором Гейне, или, как она его в насмешку называет, с «господином депутатом рейхстага». Речь идет, как говорит Клара, о «политике, которую товарищ Гейне сформулировал в лозунге политики компенсаций: «Пушки за предоставление прав народу»[23]. Попросту говоря, вести такую политику — значит заниматься мелким торгашеством с капиталистическим государством… Вершиной теорий Гейне является мысль о том, что существуют военные нужды, к которым рабочие должны относиться безучастно. К таким, по его мнению, относится, например, производство новых пушек…»

— Но против кого капиталистическое государство обычно направляет дула своих пушек? — настойчиво спрашивает Цеткин и отвечает делегатам, что во время войны град пуль будет косить английских, французских или русских рабочих и что жерла этих «безучастных» пушек будут в нужный момент направлены и против «внутреннего врага», против самих немецких рабочих.

Клара, как и все левые, требует: «Милитаризму — ни единого человека и ни единого гроша!» Звенит колокольчик председательствующего — время Клары истекло. Но она не уходит с трибуны: она еще должна предостеречь Гейне и его единомышленников, что они рискуют с головой увязнуть в болоте реформизма. Она безжалостно уничтожает возможные иллюзии, которые еще гнездятся в их головах. Гейне и подобные ему члены партии через некоторое время опустятся до состояния жалких лакеев господ, носящих на своих гербах изображение хищника, и будут вынуждены оказывать им самые постыдные услуги как в угнетении чужих народов, так и немецких рабочих.

На этом партийном съезде Клара Цеткин жестоко, без какого-либо снисхождения нападает на всех мягкотелых, всегда готовых к компромиссу людей. Она руководствуется своим давним принципом:

Где враг?

Враг — здесь!

Укажи на него — и бей!

Борясь с противниками, даже если они были из рядов социал-демократов, Клара Цеткин никогда не старалась смягчить свои выражения. Но здесь, в Штутгарте, не дала ли она все-таки увлечь себя своему справедливому гневу и не слишком ли сильно обрушилась на многих реформистов со своими едки-,ми, полными сарказма насмешками? По крайней мере Игнатий Ауэр, с которым Кларе уже неоднократно приходилось спорить, придерживается такого мнения. Он со своего председательского места критикует Клару Цеткин за ее острые нападки на реформистов, но критикует не по существу, а пытается плоско и неудачно острить:

— К чему это поведет, если мы будем выслушивать подобные речи от представительниц пола, который будто бы является угнетенным?.. Когда я вчера слушал, как товарищ Цеткин извергала свои нападки, я сказал самому себе: «И это называется угнетенный пол! Что же тогда получится, когда он станет свободным и равноправным?..»

Для Клары нет ничего нового в том, что ее отчитали в такой неподходящей форме. Ведь Игнатий Ауэр принадлежит к числу тех членов партии, которым очень не нравится, когда женщины начинают интересоваться общепартийными вопросами. Он бы охотно ей крикнул: «Всяк сверчок знай свой шесток!» — иными словами: «Занимайся-ка ты только работой среди женщин!»

23

В предвыборной кампании 1898 года ревизионисты пытались провести на практике теорию Бернштейна и требовали, чтобы социал-демократы дали согласие на новые военные кредиты, а за это в виде компенсации добились бы предоставления народу прав.