Уйти красиво

— Спасибо, я всегда ношу с собой это чудесное приспособление.

— Вы очень предусмотрительны, — одобрил его Ругин. — Присядьте к тому столу и все запишите. — Он указал на стол, вплотную придвинутый к пыльному окну, подоконник которого был завален кипами старых скоросшивателей.

В комнатке следственного отдела районного УВД вообще было чрезвычайно тесно. Кроме Ругина, здесь сидел еще один следователь, постарше, с бледным, одутловатым лицом. Он что-то читал, подперев голову рукой, и по лицу его было разлито выражение беспредельной скуки.

Поздняков сел к предложенному столу и принялся писать. Чем дольше он водил ручкой по бумаге, тем яснее понимал, насколько безнадежна его затея. Следователь Ругин не станет разбираться в особенностях психологии Ларисы Кривцовой. Закончив, он молча протянул исписанные страницы, а следователь, даже не просмотрев их для близира, сунул в первый попавшийся скоросшиватель.

— Ну что же, если вспомните еще что-нибудь, приходите. — Его слова можно было понимать так, что Позднякову пора уматывать.

— И все-таки, — начал было Поздняков, — вы все равно должны проверить…

— Конечно, мы и проверяем, — Ругин не скрывал раздражения. — Например, мы уже проверили алиби у всех, с кем она близко общалась. Вы же специалист и знаете, что нужно подождать окончательного заключения экспертизы, а оно будет дней через десять, не раньше.

Это означало полный отбой.

— До свидания, — пробормотал Поздняков, направляясь к двери.

— Счастливо, — напутствовали его оба следователя в унисон.

Он вышел и задержался на минуту у двери, пытаясь прийти в себя после открытия, сделанного следователем Ругиным. Достал из кармана платок, чтобы вытереть выступивший на лбу пот, и услышал разговор за тонкой стенкой.

— Чего этому старому евнуху нужно? — спросил второй следователь, который все время что-то читал. — Разве дело еще не закрыто?

— Без пяти минут, — подтвердил Ругин, — остались кое-какие формальности. Вот придет заключение экспертизы — и можно закрывать. Надо побыстрее с ним кончать, а то столько «висяков»…

— Ну, а этому что надо? — не унимался его приятель.

— Не могу же я его послать куда подальше? Он сам двадцать пять лет проработал на нашей собачьей должности, — пояснил Ругин.

— Видно, не сильно преуспел. Не иначе у него с твоей покойной писательницей был затяжной роман. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро…

За коротким диалогом уже последовали невнятное хихиканье и шелест бумаг, а Поздняков все еще стоял под дверью, будто прибитый гвоздями к полу. Мимо прошмыгнул чубастый рыжий парень в милицейской форме с сержантскими погонами. Задержался, глянул на Позднякова внимательными серыми глазами:

— Гражданин, вам плохо?

— Где здесь туалет?

— По коридору до конца и налево. Проводить? — участливо осведомился сержант милиции.

— Спасибо, мне не так уж и плохо, просто у вас тут очень душно.

— Мягко сказано, — подтвердил сержант. — Хоть бы кондиционеры поставили, а то как в душегубке.

В туалете стойко пахло куревом и мочой, на подоконнике валялись дохлые мухи. Даже яркое и торжественное июльское солнце, бросающее свои лучи сквозь окно, наполовину замалеванное серой краской, неспособно было разрядить обстановку казенного сиротства.

Поздняков опустил голову под кран, обреченно ожидая, когда, наконец, польется более-менее холодная вода, потом встряхнулся, как бездомная собака, и посмотрел на свое отражение в висящем над раковиной тусклом, старательно засиженном мухами зеркале. Ничего не скажешь, впечатляющее зрелище: физиономия пожилого мужика с плохо выбритым подбородком со следами свежих порезов и сильно выраженными носогубными складками, придающими общему малооптимистичному выражению изрядную долю вселенской скорби.

— Ну что уставился, старый евнух? — спросил свое отражение Поздняков и, не дождавшись ответа, плеснул в зеркало водой из-под крана.

ГЛАВА 4

У платиновой блондинки были такие длинные ноги, что, казалось, туловище, голова и прочие комплектующие прилагались к ним только для проформы. Во всяком случае, лицо ее, плоское, невыразительное, прямо-таки подталкивало к тому, чтобы взгляд непроизвольно соскальзывал вниз, к ее подножию.

— Так и сказать: Поздняков, и больше ничего? — недоуменно переспросила она. — Может, у вас визитка есть?

— Так и скажите, — подтвердил Поздняков, — ну, если хотите, прибавьте еще господин. Как, на ваш взгляд, господин Поздняков звучит неплохо?

Длинноногая блондинка не оценила его старомодного юмора, передернула плечиками и скрылась за дверью кабинета своей начальницы.

Она отсутствовала не больше минуты, тут же вернулась, причем несколько заинтригованная.

— Можете проходить, — пригласила она, окинув Позднякова взглядом сверху вниз.

— Благодарю вас, вы очень любезны, — отозвался Николай Степанович, как по писаному, сам удивляясь собственной галантности.

Длинноножка хмыкнула и щелкнула длинным ногтем по клавише стоявшего на ее секретарском столе компьютера. По дисплею немедленно побежали буковки, похожие на трудолюбивых муравьев.

Госпожа Шихт — а в данном случае это обращение само напрашивалось — уже не выглядела убитой горем, как накануне. Она сидела в большом, шикарно обставленном кабинете, являя собой типичный образчик американизированной деловой женщины, счастливо перенесенный на щедро удобренную рыночными реформами российскую почву.

Виолетта Шихт тронула наманикюренными пальчиками оправу красивых очков и эффектно выбросила вперед нежную длань, покрытую загаром, по-видимому, средиземноморского происхождения.

— Садитесь, прошу вас.

Прежде чем воспользоваться вежливым приглашением, Позднякову пришлось преодолеть изрядное расстояние от двери до стола Виолетты Шихт, владелицы известного в Москве Дома моделей. Он шел в своем сереньком костюмчике, который купил по случаю еще во времена тотального дефицита, когда хватали все подряд, и который он не менял вовсе не потому, что не было денег. Просто он никогда не придавал значения одежде, но сейчас нутром чувствовал, как падал его рейтинг в глазах этой профессиональной жрицы моды.

— Слава Богу, что у меня хорошая зрительная память, а моя секретарша умеет подробно описывать незнакомых посетителей, которые представляются только по фамилии, иначе бы я вас ни за что не приняла. У нас скоро показ.

— У вас не секретарь, а прямо агент ФБР, — заметил Поздняков. — Так быстро и основательно описать человека с незапоминающейся внешностью…

— Ну почему уж так и с незапоминающейся? — возразила Виолетта Шихт. — Вы себя явно недооцениваете, поверьте мне, уж я-то знаю толк в том, что называется имиджем.

По тому, как это было сказано, Поздняков каким-то шестым чувством уловил: модельерша в курсе их с Ларисой давней истории, и не исключено, что она показалась ей романтичной. Впрочем, такие дамочки вряд ли находят в жизни что-нибудь более занимательное, чем высосанные из пальца американские сериалы.

— Вы пришли поговорить со мной о Ларисе? — спросила она, сразу погрустнев.

Поздняков молча кивнул.

— Не возражаете, если я закурю? — Виолетта достала из ящика стола красивую коробку, похожую на пудреницу, и извлекла из нее длинную и тонкую, как ароматическая палочка, сигарету. — Можете тоже курить, — предложила она.

— Лучше не стоит, — покачал головой Поздняков, вспомнив о смятой пачке «Примы» в кармане пиджака.

— Понимаю, что вы руководствуетесь не праздным любопытством, — многозначительно протянула Шихт, — это хорошо, что вы так близко приняли к сердцу трагическую смерть Ларисы. Я знаю, она дорожила дружбой с вами, ценила ваше мнение, да и вообще очень хорошо к вам относилась…

И так далее. Поздняков позволил Виолетте беспрепятственно нести эту благообразную чушь, оставив себе возможность тем временем ее внимательно рассмотреть, пока она вдохновенно закатывала глаза. Дамочка она была очень даже недурственная: возраст — что-нибудь до сорока, черты лица правильные, выразительные, косметика — умеренная. Такие всегда нравятся мужчинам — такой итог подвел своему осмотру Поздняков, словно сам не относил себя к сильному полу. Впрочем, лично на него она впечатления не произвела. Позднякову сразу не понравились наигранная улыбка и характерная особенность в конце каждой фразы складывать губки бантиком.