Принцесса разыскивает горошину

Сначала Сигизмунд Потапыч распекал меня, как на профсоюзном собрании. И журил, и корил, и головой качал. Все удивлялся моему легкомыслию.

— Не ожидал, не ожидал я от вас такого, Куприянова Надежда Петровна! Ладно, этот молодой раздолбай без царя в голове, он давно себе приключения ищет. Подумать только, мальчик из хорошей обеспеченной семьи. Отличное образование, блестящее будущее, а не может придумать себе других развлечений, кроме как лазить по помойкам и якшаться бог знает с кем. На него уже и родные рукой махнули… А вы, вы… Уважаемая матрона, почтенная мать семейства — и нате вам. Бросила мужа и подалась в бега с каким-то сопляком!

— Положим, это он меня бросил, а не я его… — позволила я себе робко возразить, с трудом переваривая то, что услышала про Димыча. Хотя, вы свидетели, я всегда подозревала, что он не совсем тот, за кого себя выдает, и в последнее время эти сомнения во мне только укрепились.

— И не спорьте, не спорьте! — Сигизмунд Потапыч был непреклонен. — А поддельный паспорт? К тому же на мужское имя! Такое безрассудство не делает вам чести. Тем более что вы не одну себя в опасность поставили.

Честно говоря, я все еще не очень понимала, в какую степь он клонит, зато догадывалась, что без Софиного участия здесь не обошлось. А вот насчет природы этого участия я как-то не определилась. Но хотелось бы думать, что ею двигали не только абстрактный гуманизм, но и конкретные теплые чувства ко мне. Иначе зачем бы ей насылать на меня этого дедка со вставной челюстью?

— Вас Софа прислала? — виновато посмотрела я на Сигизмунда Потапыча.

— В некотором роде, — скупо обронил он.

— А Димыч… Димыч, он где?

— Уж за этого шалопая можете не волноваться, — успокоил меня Сигизмунд Потапыч и обратился к своей зондеркоманде с довольно неожиданным предложением: — Ну что, ребята, покажем Надежде Петровне наше кино? По-моему, пора. Тем более что оно ей понравится.

— Ага, — взял под козырек Басок и куда-то усвистал.

Отсутствовал он недолго, а вернулся с видеомагнитофоном, удлинителем и еще какими-то причиндалами. Затем удалился во второй раз и притащил небольшой телевизор. Помню, я еще зачем-то отметила про себя, что это «Панасоник», как и тот, который Маоист расколотил с испугу, когда я застукала их с Лили.

Басок же тем временем расположил телевизионное хозяйство прямо на полу и включил в сеть. Что-то подкрутил, вставил в видеомагнитофон кассету и с торжественным выражением отошел в сторону, многозначительно пообещав:

— Сейчас начнется кино.

Кино и правда началось. Да еще какое! Сначала на экране возникла малоодетая фройляйн в позе дачницы, пропалывающей грядки, несколько раз сказала «О, я, я…» и страстно заохала, а после этого камера, как приклеенная, застыла на предмете, вызвавшем у нее столь неумеренные восторги, и… экран погас. Это Басок экстренно нажал кнопку пульта и зашелся в извинениях. Мол, простите, Сигизмунд Потапыч, накладочка вышла.

— Тьфу ты, паскуда! — смачно сплюнул под ноги Голопупенка и тоже принялся оправдываться перед стариканом. — Это все он! Кобель!

— Это я уже понял! — Сигизмунд Потапыч неожиданно взвизгнул фальцетом, при этом свежепочиненная челюсть не выдержала и громко клацнула. — Где та кассета? Или ты ее потерял?

— Ну, гад!.. — вразвалку пошел на проштрафившегося Баска Голопупенка. Причем явно не с самыми дружескими намерениями.

— Да здесь она, куда ей деться! — Было заметно, что Басок здорово струхнул. — Найду, сейчас найду! — пообещал он и со сверхзвуковой скоростью вылетел за дверь.

С его уходом в комнате с расписанными стенами воцарилась напряженная тишина. Не зная, чем себя занять, я водила взглядом по стенам, механически считывая с них разнообразные изречения, типа «здесь был Юра», или «Коля с Дерибасовской шлет привет потомкам». Почти всю стенку изучила, пока Басок снова не застучал копытами.

— Вот! Вот она! — радостно выпалил он.

— Уверен? — строго уточнил Сигизмунд Потапыч.

— Зуб даю! — Басок пристыженно потупился.

— Тогда заряжай, — скомандовал беззубый Софин посланец.

Басок образцово-показательно засуетился. Вставил в видак кассету и щелкнул пультом. «Панасоник» послушно засветился и спустя мгновение стал педантично выдавать записанное на пленке. Двух голенастых девчонок, лопающих мороженое у подножия Эйфелевой башни. Одну из них я видела в первый раз, а вот другую узнала бы и с закрытыми глазами. Это была моя Нэлка. В косой цветастой юбке с воланом, которую я сама ей шила и которую она не хотела брать с собой, упорно называя колхозом, и в неизвестной мне лиловой майке на бретелях, вероятно купленной уже в Париже.

— Узнаете, Надежда Петровна? — осведомился Сигизмунд Потапыч. — Это ваша дочь Неля со своей французской подружкой Бриджит. Весело проводят школьные каникулы.

— Но… — я сглотнула застрявший в горле комок. — Откуда у вас эта запись? И кто… Кто ее сделал?

— А это я вам непременно объясню, — заверил меня господин Вставная Челюсть, не сводя глаз с экрана, на котором моя Нэлка и ее французская подружка Бриджит безмятежно уплетали мороженое, не ведая того, что будет твориться со мной, когда я увижу эту идиллию.

Глава 31

НИЧЕГО ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩЕГО

Экран телевизора погас, а Сигизмунд Потапыч объявил, довольно потирая руки:

— Ну что ж, а теперь, Надежда Петровна, мы переходим к самому главному.

Я затаила дыхание.

— Так вот, — Господин Вставная Челюсть как будто нарочно тянул кота за хвост. — Я ведь вам уже говорил, кажется, что участием в этой авантюре вы поставили под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь своих близких…

— Что… — Я его все-таки перебила. — Что с Нэлкой?

— Вы же видели, с ней все в порядке. — Господин Вставная Челюсть сунул в карман злополучную кассету. — Гуляет по Парижу с подружкой. Но дальнейшая судьба вашей дочки целиком и полностью зависит от вас. А конкретно от того, что вы мне сейчас расскажете. Итак, начнем с богом… Э… Ты, — недовольно покосился он на подпирающего стенку Баска. — У вас что, тут и стула ни одного нет?

— Зараз! — Голопупенка, явно соображавший быстрее Баска, сбегал за дверь и припер аж целое кресло с сильно вытертыми и засаленными подлокотниками.

Сигизмунд Потапыч хоть и покосился на кресло с неодобрением, а все-таки присел. Видать, сильно притомился.

Я уже вся извелась в ожидании, чем он меня еще огорошит, и дождалась наконец:

— А для начала, Надежда Петровна, мне очень любопытно было бы услышать, зачем же вам все-таки понадобилось влезать в эту историю? Разве Екатерина Пяткина ваша родственница? Может, внебрачная дочь, которую вы скрывали от мужа?

— Еще чего не хватало! — Эта сомнительная шуточка мне настроения не подняла. — Да она мне просто соседка. По даче. Вернее, не она, а ее бабка, Матвеевна. То есть Пяткина Клавдия Матвеевна. А Катька… Катька ее внучка. А мать Катькина, Зинка, давно на Севера за длинным рублем подалась, и с тех пор никто ее не видел. Катька тоже уже давно с бабкой не живет… У-уехала в Москву, устроилась на какую-то фабрику… А, камвольно-суконную… Потом вдруг приезжает с во-от таким животом, а Матвеевна… А Матвеевна заявляет, что это, дескать, проделки инопланетян, и попросила меня в Москву съездить… Узнать, как дело было… Нет, ну что, что такого я сделала?!

— Помочь, значит, хотели бедной сиротке? — премерзко осклабился Сигизмунд Потапыч, и мне первый раз предоставилась возможность лицезреть его вставную челюсть.

— Ну типа того, — излюбленная фраза Димыча непроизвольно сорвалась с моих искусанных в смятении уст. — Откуда же я знала, что такое начнется? То киллеры какие-то, то вообще неизвестно что… Кстати, вы не в курсе, каким образом я здесь очутилась? Потому что у меня, извините, провал. Помню, мы сидели в одном… Одном кафе на такой улице, ах, как ее…

— Ораниенбургерштрассе. — Сигизмунд Потапыч осклабился еще более мерзко, чем в предыдущий раз. Хотя, казалось бы, куда уж дальше. — Это ж надо, добропорядочная домохозяйка из Чугуновска и в таком злачном месте! Да и сидели вы там не в кафе, а в стрип-баре. Выпили лишнего и оказались здесь.