Принцесса разыскивает горошину

Короче, вы как хотите, а лично я могу найти лишь одно объяснение этому феномену: любой московский бродяга по широте кругозора при желании запросто даст фору чугуновской домохозяйке.

— Да, именно так я и думаю, — Димыч словно специально меня интриговал, — не того полета он птица. Как говорится, не вхож. Такие «адские машинки» у нас на заказ делают, для избранных…

— Слушай, а откуда ты все это знаешь? — не выдержала я.

— Прессу читаю, — хмыкнул он, — увлекательное занятие, кстати сказать, и полезное. Чего там только не напишут. И во всех подробностях. Кто, с кем и сколько раз… — С этими словами он сунул руку под рубашку, достал, нет, не пистолет, а мобильник и разочарованно присвистнул. — Тьфу ты, зараза, батарейки сели. А я-то думаю, чего он молчит все время?..

— А тебе, конечно, нужно срочно позвонить в Кремль, — предположила я, раздосадованная его колкими хохмочками.

— Типа того, — заржал Димыч.

— Ну и темная ты все-таки личность, — процедила я сквозь зубы, а про себя решила: «Ну как ты, так и я».

И все-таки я не стерпела. Предприняла еще одну попытку проникнуть в личную жизнь Димыча под благовидным предлогом простого женского любопытства. Уже на прабабкиной даче. Когда мы на пару сооружали скорый ужин из тех продовольственных припасов, которые не успели протухнуть со вчерашнего дня. Димыч как раз разводил костер, а я нанизывала сосиски на шампур, предварительно тщательно их обнюхивая.

— Ты, кажется, говорил, что у тебя сестра имеется? — напомнила я Димычу. — К тому же с собственной фондюшницей. Ну и как она поживает?

— Кто, фондюшница? — конечно, прикинулся он идиотом.

— Нет, сестрица твоя!

— Да ничего, вроде не голодает.

— Не голодает! — Я дала волю эмоциям. — А чего ж ты тогда бомжуешь?

— А ты? — Он хитро блеснул глазом.

— Как будто ты не знаешь! — Это что же получается: нашим же салом и нам по мусалам? — Во-первых, у меня муж — кобель, во-вторых, я вынуждена скрываться от киллеров, а в-третьих… — Я запнулась. А что, собственно, в-третьих-то? Вроде бы и двух уже перечисленных причин с прицепом хватает.

— А в-третьих, — с самой широкой улыбкой продолжил Димыч, — тебе так больше нравится.

— Чего несешь, полудурок? — Я чуть на шампур его не нанизала. Вместо сосиски. — Соображай хоть иногда!

Нет, но ляпнет же, барбос! И как у него только язык поворачивается? Мне, видите ли, так больше нравится! Ага, как же, всю жизнь мечтала ночевать на топчане чьей-то покойной прабабки и питаться полупротухшими сосисками! А также прощаться с жизнью при каждом шорохе… А впрочем, впрочем… Вынуждена признать, что все вышеперечисленное какое-никакое, а разнообразие.

В такой-то нервной обстановке у нас и прошел ужин. Я еще пару раз закидывала удочки насчет Димычевой сестрицы, а он отделывался шуточками да ухмылочками.

— Она тебя что, из квартиры выгнала? — добивалась я.

— Да мне там просто надоело, — это все, что выжал он из себя.

Негусто, прямо скажем. А я еще обязана доверять этому типу, хотя бы потому, что кому же еще? У меня же теперь ни мужа, ни подружки. Остается еще один вариант — милиция, — но как-то этот вариант меня не вдохновляет.

— Слушай, а ты в милицию не ходил? — пришло мне в голову поинтересоваться у Димыча.

— Зачем? — Он даже подавился.

— Хотя бы насчет Власты. Тем более что ты сомневаешься в ее самоубийстве.

— И что толку? — пожал плечами Димыч. — Сам-то я не ходил, но через сведущих людей интересовался. Так вот, никому это не нужно, чего-то там выяснять. У них конкретных убийств выше головы, а тут еще ищи доказательства, что жертве кто-то помог. Я решил сам во всем разобраться. А вот чего ты в милицию сразу не потопала, Я, честно признаться, сильно удивляюсь…

— Я? Сперва так испугалась, что даже не сообразила. А после подумала, поздно уже. Еще подозревать меня начнут, раз я сразу не заявила. И потом, представь, какие бы у них рожи стали после моего рассказа со всеми подробностями. Наверняка поинтересовались бы, не состою ли я на учете в психушке.

— Да уж, такой вариант очень даже не исключен, — согласился Димыч и протяжно зевнул, умиротворенно поглаживая собственный живот. — У меня, если честно, тоже такая мысль мелькала пару-тройку раз. Поначалу… А потом, когда немного попривык да пригляделся, понял: шиза у тебя вполне безобидная и исключительно на бытовой почве.

Нет, ну чья бы корова мычала, а? А кто на симпозиум защитников мухи цеце собирался? Пушкин?

Короче, я не выдержала и съездила ему по уху еще разок.

Димыч так и подпрыгнул:

— Эй, ты чего руки-то распускаешь? Чуть что, так сразу по уху! Слова не скажи! Мужика своего небось так же обхаживала? А потом еще расстраивается, что он налево завернул!

И верно, что-то я и правда разошлась. Сама себе удивляюсь. А главное, ведь никогда прежде не замечала в себе нездоровой тяги к рукоприкладству, даже в раннем детстве, в песочнице. Все с Лили началось. С той непродолжительной потасовки, в которой эта стерва понесла значительные потери в виде приличного клока волос.

— Извини, Димыч, — буркнула я, не поднимая глаз, — это все от нервов.

— Ладно, проехали, — милостиво отпустил он мои грехи и снова зевнул. — Давай-ка лучше спать, а то завтра дел по горло…

Мы затушили костер и разбрелись по своим углам. Я, как и накануне, устроилась на прабабкином топчане, для начала побрызгав вокруг себя дезодорантом. Но перебить запах затхлости мне все равно не удалось. Наверное, Димычу на веранде в этом смысле получше было. Зато, судя по доносящимся из-за тонкой фанерной перегородки характерным шлепкам и монотонному чертыханию, его сильно донимали комары.

Впрочем, очень скоро за стенкой послышалось размеренное посапывание. Вот что значит молодой здоровый организм. А я еще долго ворочалась с боку на бок на твердом топчане, так и сяк прикидывая, что делать со вновь обретенной свободой. Наверное, с той же проблемой сталкиваются сбежавшие из зоопарка дикие звери. С одной стороны, зов джунглей и прочее, с другой — пока сидишь в клетке, кусок мяса тебе завсегда обеспечен. Конечно, он не то чтобы очень свежий, и у смотрителя рожа мерзкая и пропойная, чего уж говорить про посетителей, этих идиотов, целыми днями торчащих у вольеров, как будто им заняться нечем! В общем, выбор зашибительный: или на воле лапу сосать с голодухи, или на цепи тухлятинкой пробавляться.

Глава 20

КТО СПИТ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

— Вставай, ехать пора, — бесцеремонно растолкал меня Димыч в совсем уже несусветную рань. Только-только рассветать начало.

— Уже? — Я с трудом приподнялась на прабабкином топчанчике, плохо соображая спросонья. — Что, нас опять застукали?

— Кто? — пробурчал Димыч, почесывая живот и не хуже меня давясь зевками.

— Кто-кто, киллеры, кто же еще… — Я снова свернулась калачиком на прабабкином одре.

— Ты что, не слышала? Вставай, говорю! — Димыч стащил с меня тоненькое жаккардовое одеяльце.

Я села, по-турецки поджав под себя ноги, и пожаловалась на систематический недосып, а в ответ услышала отвратительно бодрое ржание:

— Ничего, на том свете выспишься!

— Три типуна тебе! — пожелала я Димычу и, недовольно покряхтывая, побрела во двор умываться у колодца. А через минуту и Димыч ко мне присоединился.

Вода была прямо ледяная. Поэтому я ограничилась тем, что немного побрызгала себе в лицо, зябко поеживаясь и звонко постукивая зубами. Зато Димыч плескался, как морж. Даже майку снял.

— Ты, я смотрю, у нас просто атлет! — заметила я, оглядывая его очень даже нехилую фактуру. Сначала довольно рассеянно, а потом, уж простите меня, старую, и с некоторым, гм-гм, спортивным интересом. И что на меня вдруг нашло? А с другой стороны, если б на Димычевом месте оказалась, к примеру, длинноногая нимфетка, а на моем — мужская особь в возрасте с четырнадцати до девяноста девяти лет от роду, было бы ровно то же самое. Да еще хорошо, если б дело только взглядами и обошлось. А то ведь знаете, как оно бывает…