Страница 11 из 42
Потом аплодисменты. Краткий миг, когда все возможно. Это миг любви, пишет Джейн, как я страдаю оттого, что не могу поймать этот миг, когда все возможно, и остаться в нем навсегда.
Конфликт с Бланш, пишет она, начался именно с этого самого момента. Шарко наблюдал за танцем, смеялся и аплодировал.
— Как легко ты двигаешься, — сказал он ей потом. — Тебе надо бы стать танцовщицей. Тебя ждет богатая жизнь. Когда я смотрю на тебя, мне хочется снова стать молодым.
— И что? — спросила она.
Ей пришлось покинуть Сальпетриер 11 июля 1884 года. На этом она исчезает из истории или входит в нее. Уходя, человек, в каком-то смысле, и покидает историю, и ее начинает.
Последние месяцы пребывания Джейн Авриль в Сальпетриер загадочны, но некоторые фрагменты позднее обнаруживаются в «Книге вопросов».
Она вернется к Бланш и Мари тем знаменательным вечером 12 апреля 1913 года. О ее дальнейшей жизни почти ничего не известно. Тулуз-Лотрек тоже прекращает ее рисовать.
В Сальпетриер она наверняка не была серьезно больна, не страдала истерией, не имела каких-либо повреждений, она могла ходить, могла танцевать; во дворце, который по-прежнему стоит на своем месте, никаких свидетельств о ней не сохранилось, и только сделанные в последующие годы рисунки рассказывают о Джейн, но тот первый танец в них не запечатлен. Рисунки сделали ее знаменитой, хотя сама она вновь оказалась преданной забвению. Может быть, именно об этом она и хотела спросить во время первого посещения Бланш, которая, в свою очередь, присутствует только на одной-единственной картине, с окруженным зрителями профессором Шарко и к тому же в полуобморочном состоянии.
В изображениях Джейн ничто не говорит нам о Сальпетриер.
Джейн Авриль выписали. Единственным последствием ее психического заболевания, которого, возможно, и не было и от которого ее, возможно, лечили в Сальпетриер, осталось странное легкое подрагивание ноздрей: ее нос дергался, как у кролика.
III
Песнь о груженой телеге
Мне часто представляется, что встреча Бланш, Джейн Авриль и Мари была довольно приятной, немного грустной, но светлой. Записи в «Книге» немногословны. Одна оброненная реплика озадачивает: Мне, во всяком случае, удается что-то съесть.
Это была первая и последняя встреча Мари и Джейн Авриль, за месяц до смерти Бланш. Единственный раз все три женщины вместе. Бланш записала встречу в «Книгу вопросов», на последней странице.
Она, вероятно, считала ее точкой отсчета.
Мари с Джейн выкатили Бланш в деревянном ящике на террасу, где они сидели, и Мари сказала, что ей, по крайней мере, удалось что-то съесть. Тогда они поняли, что она выживет.
Они смотрели на деревья, все было довольно мило, но больше они уже не встречались.
После нервного срыва, случившегося у Мари, когда ее бросил любовник, и после получения ею второй Нобелевской премии — по химии — некоторое время Бланш пишет в «Книге вопросов» очень кратко, совсем не употребляя слова «любовь».
Кажется, что она устала или пребывает в ярости.
Ее вторая тетрадь с записями — черная — отличается от остальных. Нервный срыв Мари угадывается только в странных поэтических зарисовках: они в Париже, а описывается Арктика.
Возможно, Бланш пишет о себе. Лежа в деревянном ящике, вполне естественно мечтать об экспедициях в Гренландию. За образом Мари, которая ходит по заснеженной равнине, пробирается через глубокий снег к темным, пустующим домам, оказывается похороненной в ледяной могиле, погибает в снегах, раздавленная упавшим деревом, скрывается сама Бланш.
Бланш пишет правой рукой. Единственной оставшейся.
Я не описал ее тележку.
После последней ампутации Бланш передвигалась все меньше, проводя большую часть времени в постели; чтобы придать ей некоторую подвижность, Мари заказала маленькую тележку-вагончик, в которой Бланш, сидя в деревянном ящике, при помощи рук (или руки?) может кататься по комнате.
И вдруг — стихотворение в прозе о профессоре Мари Кюри в экспедиции по арктическим ледяным просторам — радостное! И это в деревянном ящике!
Своими зарисовками она хочет утешить Мари. Утверждает, что записывает ее сны. В одном из них говорится о смерти ее любимого мужа.
Это сон о птице в тумане.
Утром после смерти Пьера, пишет Бланш, Мари проснулась в 3.45, приснившийся сон показался ей явью. Она провела рукой по лицу, потрогала щеки, чтобы убедиться, что не спит: сон был удивительно реальным, и она вплотную подошла к ответу. Она стояла на берегу, у озера. Это было не море, не Сен-Мало, а именно озеро, возможно, в Польше, озеро неподалеку от Закопане.
Над озером нависал странный утренний туман, мрак уже рассеялся, оставив некое подобие серого покрывала, с отблесками темноты; оно парило метрах в десяти над сверкающей водной гладью, похожей на ртуть. Там были птицы. Они спали, уткнувшись в себя и в собственные сны. Она подумала: неужели птицы могут видеть сны? Туман стелился так низко, что взору открывались только вода и птицы. Противоположного берега не было видно, только необъятная, неподвижная водная гладь. Возможно, какое-то бесконечное море, хотя уверенности у нее не было.
Мари представилось, что она стоит на краю земли и дальше ничего нет.
Последняя черта. И птицы, уткнувшиеся в свои сны.
Вдруг — движение, какая-то птица взлетела. Мари не услышала ни звука, лишь увидела, как та забила по воде кончиками крыльев, высвободилась и взмыла наискось куда-то ввысь: это произошло внезапно и бесшумно. Мари видела, как птица взлетела, поднялась к серому полотну тумана и исчезла.
Ни единого звука она так и не услышала.
Она, затаив дыхание, стояла на берегу в надежде, что сон продолжится и разгадка станет очевидной, но ничего не произошло. Тут она проснулась и подумала, что, вероятно, именно так и умер Пьер. Как взлетевшая, поднявшаяся ввысь и внезапно исчезнувшая птица.
Свободная, подумала она, освободившаяся. Потом ей подумалось: одинокая.
Она уставилась в потолок. Абсолютно никакой красоты, никакой свободы, она вспомнила, что Пьер мертв, и почувствовала, как сквозь рассвет накатывают обычные отчаяние и скорбь. Сон растворился. Внезапно она засомневалась.
Возможно, сон был не о Пьере, а о ней самой.
Позднее Мари пыталась объяснить географическую первооснову.
Все просто, говорила она. Мари двенадцать лет. Она в Закопане. Ей предстоит съехать на санках с горы, горы высокой, вершину которой, словно покрывало, окутывают низкие облака. Мари страшновато, дух захватывает, и это ей очень нравится. Из долины, от подножия облака, невидимые голоса кричат ей: Давай, Мари!
Она знает, что, двинувшись вниз, ощутит страх, но и свободу.
Она делает глубокий вдох. Мари! Мари! И понеслось. Вот и весь смысл того сна. Так она представляла себе любовь.
Мари! Мари! И понеслось.
Просто? Нет, не так уж и просто.
Пьер был ее третьей любовью, поведала она Бланш. Первые две остались в молодости, в Польше.
Третьей был Пьер.
Она помнила, как впервые увидела Пьера Кюри. Он стоял в дверях балкона и казался очень милым. Потом они беседовали о романе Золя и о возможности чуда в Лурде[16]. Они начали переписываться. Признались, что души обоих были тронуты холодом. Поэтому они были не способны снова полюбить.
Мари использует выражение «обмороженные».
Через три года они поженились, и со временем у них родилось двое детей. Потом Пьер умер. Вот и вся история, в кратком ее изложении. Я забыл одну вещь. Они вместе получили Нобелевскую премию по физике.
Теперь история изложена целиком. Это — третья любовь Мари.
16
Французский город, ставший в XIX веке местом паломничества благодаря распространявшейся Католической церковью легенде о чудесном явлении в 1858 году Богородицы 14-летней Бернадетте Субиру (в 1933-м причислена к лику святых) и о чудодейственной силе источника, расположенного неподалеку от места, где это чудо произошло.