Бомбардировщики

- Теперь будем бомбить колонну, - принял решение командир и снова стал заходить на боевой курс.

Но бомбить ему больше не пришлось. Впереди ослепительно ярко вспыхнул разрыв, и самолет бросило в сторону. У Дельцова вырвало из рук штурвал. Он снова схватил [59] его, но машина перестала слушаться летчика - рулевое управление не работало.

- Экипаж! Прыгать! - крикнул Дельцов, тщетно пытаясь перевести самолет в горизонтальное положение.

Командир покинул самолет последним, только тогда, когда убедился, что спасти машину невозможно. Раскачиваясь на стропах парашюта, он поискал глазами самолет. Грудой обломков тот догорал у моста, невдалеке от вражеской зенитной батареи. Капитан увидел и два купола парашютов, быстро опускавшихся в лес, вдали от населенного пункта и дороги. Но его собственный парашют несло ветром прямо на деревню, занятую врагом. Он уже отчетливо видел людей, бегущих от шоссе, и на миг представил себе картину: его хватают, выворачивают руки, шарят по карманам, издеваются. Они ведь и не стреляют сейчас потому, что надеются взять летчика живым.

«Плен? Ну нет!» - и Дельцов вынул пистолет. Холодное дуло прикоснулось к виску. И тут же другая мысль: «Малодушие! Сначала нескольких врагов ухлопаю… А может быть, убегу?»

Земля была уже совсем близко, когда Дельцов, собрав в руку добрую половину строп парашюта, резко потянул их. Теперь купол не оказывал большого сопротивления воздушной струе, и летчик стремительно понесся вниз. Перед самой землей он отпустил стропы.

Враги поздно поняли этот маневр. Летчик приземлился от них метрах в шестидесяти. Быстро отстегнув парашют и даже не ощутив боли от сильного удара о землю, он бросился к лесу. Сзади загремели выстрелы. Почти не целясь, Дельцов отстреливался. Сбоку, наперерез, бежало трое. Остановившись, летчик выстрелил. Один упал. Еще выстрел, еще. Упал и второй, не добежав нескольких метров. Сухо щелкнул курок пистолета - патроны кончились. Третий фашист бросился под ноги летчику. Дельцов споткнулся, упал. Сразу же на него навалились несколько разгоряченных тел, пытаясь вырвать теперь уже ненужный пистолет. Тяжелыми вонючими сапогами били в грудь, бока, в голову. Липкие теплые струйки побежали по лбу. Чувствуя свое бессилие, Дельцов извивался на земле, закрывая голову руками. Почти теряя сознание, он ждал новых ударов. Но их почему-то не было. Ничего не понимая, несколько секунд лежал неподвижно, потом приподнялся. [60] Втянув голову в плечи, фашисты разбегались, торопливо прыгали в воронки, в щели…

Дельцов вскрикнул от радости. Низко, на бреющем полете, озаряясь вспышками выстрелов из пулеметов, плотным строем шли штурмовики с красными звездами на крыльях. Родные звезды! За первой волной штурмовиков катился гул второй, третьей.

Собрав все силы, он встал. Сначала медленно, спотыкаясь, а затем все быстрее и увереннее побежал к спасительной опушке леса. Вот она, кажется совсем близко. Но в последний момент силы изменяют. Летчик падает, и почти одновременно автоматные очереди бороздят землю справа и слева… Лежит, бессильно раскинув руки, тяжело дыша. Нужно набраться сил, встать, побежать! Сзади уже слышится топот ног - враги приближаются. И… снова рев моторов. Взрывы заглушают все. Он поднимается и, шатаясь, бредет вперед.

Вот и лес, густой ельник. Радость переполняет сердце. На опушке летчик останавливается и оборачивается назад. Из груди с хрипом вырывается: «Что, взяли? Га-а-ды!»

- Линию фронта переходить не пришлось, - закончил рассказ командир эскадрильи. - Да и не стало линии фронта. Наша матушка-пехота прорвала оборону на этом участке и так двинула фашистов по зубам, что они бегут, аж пятки сверкают. Сам видел.

Американец

Шли кровопролитные бои на Одере. Это был последний водный рубеж, за который зацепились гитлеровцы, пытаясь во что бы то ни стало остановить стремительное продвижение наших войск к Берлину. Фашисты дрались яростно, бросая в бой все новые резервы.

Нам приходилось тяжело. Боевые вылеты следовали один за другим. Мы бомбили артиллерийские позиции, скопления войск, мосты, дороги, переправы. Работы, словом, хватало. И работали, надо сказать, с большим подъемом - день победы приближался.

Полк базировался на аэродроме, километрах в трех от города Шнайдемюль, в Восточной Пруссии. Это был первый немецкий город на нашем фронтовом пути. Правда, в [61] самом городе нам не пришлось побывать - некогда было. С раннего утра и до позднего вечера мы не отходили от самолетов, готовые в любую минуту подняться в воздух. Ночевали здесь же, на аэродроме в служебных зданиях, уцелевших от бомбежек.

Аэродром был огромный. На нем свободно разместились два полка нашей дивизии и полк истребителей прикрытия.

В один из дней мы совершили четыре боевых вылета, бомбили вражеские соединения, расположенные в небольшом населенном пункте за Одером. Только к вечеру удалось попасть в столовую. Усталые и голодные, мы расселись за столами, ожидая, пока разогреют уже остывший и перестоявшийся обед.

Неожиданно раздались выстрелы малокалиберных зенитных орудий. Мы выбежали из столовой. Над аэродромом кружился самолет, похожий на немецкий истребитель-корректировщик «Мессершмитт-110». Когда он снизился, стали ясно видны на плоскостях белые звезды в синих кругах.

- Американец! Вот здорово! - крикнул кто-то.

Зенитчики прекратили стрельбу. Самолет выпустил шасси и пошел на посадку. Это был американский самолет «Лайтнинг».

Летчика вынули из кабины буквально на руках, не дав ему опомниться. С интересом рассматривали долговязого рыжего лейтенанта, одетого в защитный френч и брюки, заправленные в гетры. Американец радостно хлопал по плечу кого-то из летчиков, что-то быстро говорил, тыча пальцем в звездочку на его фуражке. Потом вытащил сигареты, - как сейчас помню, на коробке был изображен верблюд, - и начал угощать всех. Мы вслушивались в звуки незнакомой речи, но ничего не понимали. Кто-то вспомнил, что лейтенант Косыгин часто щеголял английскими словечками. Его быстро нашли и втолкнули в круг. Американец, поняв, видимо, обращался теперь только к Косыгину и сыпал словами без передышки. Косыгин же смущенно бормотал «олл райт», «вэри уэлл». Этими да еще тремя-четырьмя славами, оказалось, исчерпывались все его познания в английском языке.

Переводчик объявился неожиданно в лице майора Шевцова - помощника начальника штаба. Этот скромный, молчаливый человек, оказывается, хорошо знал английский [62] язык. Он свободно заговорил с американцем. Мы дергали майора за гимнастерку, с нетерпением ожидая перевода.

Наконец Шевцов перевел. Американского летчика зовут Кемп. Билл Кемп. Сегодня он вылетел с одного английского аэродрома, где стоит их эскадрилья, чтобы сфотографировать три крупных вражеских аэродрома. Кемп потерял ориентировку и, когда горючее было на исходе, сел на первый попавшийся аэродром. Он боялся, что угодит к немцам, и очень обрадовался, что попал к русским ребятам.

Мы потащили американца в столовую, усадили на самое почетное место и наперебой угощали всем, что у нас имелась: селедкой, колбасой, консервами, жирными щами и пловом. Налили, конечно, и водки. Американец залпом выпил добрых двести граммов и разговорился еще больше. Майор Шевцов переводил. Кемп родом из Калифорнии. Дома у него небольшая мастерская по ремонту автомобильных моторов. Воюет совсем недавно. Окончил годичную школу летчиков, служит в особой разведывательной эскадрилье.

Кемп доволен. Жалование у летчиков хорошее, кроме того, они получают большое вознаграждение за каждый успешный вылет. Летают, правда, редко: раз-два в неделю. Но он надеется, что война продлится еще полгода-год. Тогда можно будет накопить побольше денег и открыть свой собственный заводик.

- Ловкач! - Афанасьев с неприязнью поглядел на американца. - Выходит, кое-кому война оборачивается наживой.

- Бизнес, - уточнил майор Шевцов.

- Бизнес, бизнес! - обрадовался американец знакомому слову.