Звезды в ладонях

— Ну, что там у вас? — поинтересовалась она. — Что-нибудь выяснили?

— Пока только то, что тысячные банкноты очень старые, — ответил я. — Сейчас ваш отец проверяет их номера и заодно просматривает содержимое диска. А я вот изучаю пульт… гм, если это можно назвать изучением. По-моему он неисправен — выдаёт какие-то искажённые сообщения. — И я продемонстрировал его в работе.

Глаза Риты сверкнули.

— Минуточку! Ведь это… Позвольте-ка мне. — Она выхватила у меня из рук пульт и сама нажала кнопку «APL». — Да, точно! Это по-французски. «Установление связи. Ждите…», а потом: «Ошибка! Система управления не отвечает». Что же касается сокращения «apl», то оно, скорее всего, означает «appel», что переводится как «вызов». Вот уж не думала, что где-то на Махаварше пользуются этим языком!

— Вы его знаете?

— Да так, немного. Учила в своё время.

— Вы филолог?

— Нет, я врач, сейчас прохожу интернатуру. А иностранные языки моё хобби. Мне нравится их изучать, хотя многие мои знакомые считают, что я напрасно трачу своё время. Но они ошибаются. Каждый язык — это не просто набор слов и грамматических правил, а особый, неповторимый тип мышления. Например, художественные книги лучше читать в оригинале — никакой перевод, даже самый талантливый, не способен передать все нюансы авторской мысли. — Говоря это, Рита нажимала по очереди все кнопки на пульте. Ни на одну из них, кроме «APL», дисплей не реагировал. Наконец она подытожила: — Очевидно, устройство, которым управляет этот пульт, находится слишком далеко, и с ним нельзя установить связь. Что вполне естественно, если девочка не солгала и в самом деле прилетела с Полуденных. Так далеко никакая дистанционка не дотянется — ведь вряд ли она передаёт сигнал через спутник.

— Но зачем Рашели понадобился пульт с французским интерфейсом?

Рита пожала плечами:

— Может, это её родной язык. В некоторых отдалённых районах материка люди всё ещё разговаривают на хинди, бенгальском или тамильском. Возможно, где-то проживает и небольшая община франкофонов. Ведь во время войны Махаварша дала приют нескольким миллионам беженцев с других планет. Большинство их обосновалось на островах Полуденного архипелага.

— В том числе и мои предки по отцовской линии, — сказал я. — Однако потомки переселенцев ассимилировали уже в следующем поколении. Я никогда не слышал, чтобы у нас на островах существовали какие-то отдельные национальные группы.

— Я тоже не слышала. Но как бы то ни было, а пульт существует. И кроме того: имя Рашель — через «ш» и мягкое «ль» — это французское произношение привычного нам имени Рейчел.

На лестнице послышались шаги, и к нам спустился профессор Агаттияр. Он старался держаться спокойно и непринуждённо, однако лихорадочный блеск его глаз выдавал сильное волнение.

Рита тут же вскочила и бросилась ему навстречу.

— Папа, мы нашли кое-что интересное. Смотри, этот пульт использует французский язык. — Она продемонстрировала свои слова нажатием кнопки «APL», а потом вкратце повторила то, что перед тем говорила мне о возможном происхождении Рашели.

Выслушав дочку, Агаттияр рассеянно кивнул и торопливо забрал у неё пульт.

— Всё верно, Рита. На острове Джерси действительно проживает небольшая франкоязычная община. А Рашель — внучка одного моего друга молодости, мы с ним вместе учились в университете. На том диске, кроме всего прочего, я нашёл её семейный альбом. Я ещё не знаю, что привело её ко мне, но… Впрочем, поговорим об этом позже. — Нетерпеливым жестом он предупредил возможные расспросы дочери и повернулся ко мне: — Теперь всё прояснилось, мистер Матусевич. Большое спасибо, что позаботились о Рашели. Кстати, сколько она вам должна? Я компенсирую все ваши расходы.

Я, конечно, стал отнекиваться, для меня уплаченные в ресторане деньги были сущей мелочью, но профессор всё же настоял на своём и буквально силой вырвал у меня кредитку, чтобы перечислить на неё восемьдесят пять рупий. Пока он возился с моей карточкой у терминала, я немного собрался с мыслями и пришёл к выводу, что его история о друге молодости — сплошная ложь, причём ложь неубедительная, придуманная наспех. Во-первых, если бы Рашель действительно была внучкой его бывшего сокурсника, Агаттияр выглядел бы озадаченным и заинтригованным, но никак не взволнованным. Во-вторых, он прежде всего попытался бы связаться с родственниками девочки и выяснить, что случилось, — но вместо этого сразу бросился в холл с явным намерением поскорее выпроводить меня. И в-третьих, я не понимал, почему в таком случае Рашель потчевала меня сказками о своей покойной тётушке, а не сказала прямо: я еду в гости к старому другу моего деда…

Да уж, дело тут было нечисто. Но, по большому счёту, меня это не касалось. Рашель хотела встретиться с профессором Агаттияром, и я помог ей до него добраться — а дальше пусть они сами разбираются. Меня это не должно интересовать… А однако интересовало, очень интересовало. Я всегда был крайне любопытным человеком.

Агаттияр вернул мне кредитку и ещё раз поблагодарил за заботу о Рашели, откровенно давая понять, что нам уже пора прощаться. При всём своём любопытстве, я был человеком тактичным и ненавязчивым, поэтому принял его намёк к сведению и с сожалением заявил, что должен уходить.

Но тут в наш разговор вмешалась Рита. Похоже, она не уловила всех скрытых нюансов ситуации, и, вопреки планам отца, принялась упрашивать меня остаться у них на ужин. Усилием воли профессор скрыл раздражение, мигом проявившееся на его лице, и из вежливости вынужден был присоединиться к предложению дочери, надеясь, что я всё-таки откажусь.

Я бы и впрямь отказался, тем более что совсем недавно обедал, однако любопытство в конце концов возобладало над соображениями такта, и я принял их приглашение. Агаттияр был заметно раздосадован, зато Рита наоборот — обрадовалась.

— Вот и отлично, — сказала она, стрельнув в меня своими блестящими чёрными глазами. — Сейчас я накрою стол. Только сначала посмотрю, как там девочка.

Заглянув в комнату для гостей и убедившись, что Рашель по-прежнему крепко спит, Рита отправилась на кухню. Когда дверь за ней закрылась, Агаттияр натянуто улыбнулся и произнёс:

— А вы явно приглянулись моей дочери. Обычно она не очень-то жалует молодых людей, которые заходят ко мне в гости. Правда, в основном это мои сотрудники или аспиранты — представители скучной, по её мнению, профессии. А вы совсем другое дело. Лётчик, человек действия… Вы женаты?

— Разведён, — сказал я. — Детей нет. — И тут же, без всякого перехода, спросил: — А как зовут деда Рашели?

Последовавшая затем длительная пауза была весьма красноречива. В данный момент профессор не ожидал от меня такого вопроса и потому растерялся. Придумав историю о друге молодости, он наверняка позаботился и об имени, однако сейчас, застигнутый врасплох, не смог сразу вспомнить его.

— Жан-Поль Лафонтен, — наконец ответил Агаттияр. — Но мы называли его просто Джоном, так привычнее… Кстати, а вас как зовут? В смысле, ваше личное имя.

Было ясно, что он хочет увести разговор от неудобной для себя темы. Я решил не давить на него — ведь, в конце концов, он был здесь хозяином, а я только гостем.

— Стефан, — сказал я. — Но чаще меня называют Стасом.

— Вот как? Почему? Ведь «Стас» — это сокращённое от «Станислас», а вы должны быть Стивом.

— По идее, да. Однако я с детства привык быть Стасом. Это наша давняя семейная традиция, возникшая ещё до того, как мои предки переселились на Махаваршу. Уже много поколений старшим сыновьям в нашем роду поочерёдно дают имена Стефан и Владимир, а сокращённо Стас и Влад. Моего отца зовут Владом, дед был Стасом — ну, и так далее.

— А откуда были ваши предки?

— С Вилии. Когда чужаки захватили планету, на ней оставалось в живых лишь около ста тысяч человек. Сначала их отправили в концентрационные лагеря на Калхале, а потом, вместе с жителями других аннексированных планет, депортировали на Махаваршу.

Агаттияр как-то виновато посмотрел на меня, затем быстро отвёл глаза.