Путешествие в Египет

Его расчет оправдался: увидев доспехи, все, как один, издали боевой клич и стали рваться в бой, по Бейбарс, намереваясь дать всем день отдыха, назначил сражение на пятницу. Тем же вечером лазутчики предупредили короля, что назавтра готовится наступление. Людовик тотчас же собрал рыцарей и, стоя на холме, где возвышался над лагерем его шатер, простер руку, требуя тишины, обратился к ним:

- Мои верноподданные, отважно разделяющие со мною труды и опасности, знайте, завтра на нас нападет все войско врагов господних. Как поступить нам? Если мы отойдем, паши недруги возрадуются, станут торжествовать, на все лады восхваляя свою победу; наша слабость придаст им силы, и, более проворные, чем мы, они будут беспощадно преследовать нас, пока, к позору христиан, не уничтожат всех нас до единого, тогда прощай наша слава! Бесчестье Франции! Призовем же господа на помощь, должно быть, мы сильно прогневили его своими прегрешениями. Устремимся же, исполненные веры, на врагов, обагренных кровью наших братьев, и свершим благородную месть, дабы никто не посмел утверждать, что мы кротко сносим оскорбления, наносимые Иисусу Христу.

При этих словах короля, пишет Матьё Пари, все, как один, взялись за оружие. Armati sunt et animati quasi vir unus, universi29. Тогда король, узрев доброе предзнаменование В этом едином порыве, созвал всех военачальников и приказал вооружить и готовить к бою ратников, а также велел всем спать неподалеку от лагерных ворот, но не в палатках и шатрах, дабы не быть застигнутыми врасплох. Благодаря этим предосторожностям ночь прошла спокойно, и крестоносцы смогли немного отдохнуть. На рассвете король расставил свои войска.

Нашим читателям уже известна дислокация христианского войска: тылом к каналу Ашмун, который течет из Нила и впадает в озеро Мензале; справа - Мансура, навевавшая страшные воспоминания; слева и на западной оконечности равнины Дакелиш - развалины Мендес, лицом к обширной равнине, протянувшейся до самого Каира.

Людовик выстроил свою армию в одну линию; первый отряд, возглавляемый графом Анжуйским, стоял ближе всех к Майсуре; он был составлен из рыцарей, лишившихся коней, и теперь брат короля, как и многие воины, стал пехотинцем.

Предводителями второго отряда были мессир Ги д'Ибелен и его брат мессир Бодуэн, они командовали крестоносцами Кипра и Палестины, и поскольку не смогли вовремя преодолеть канал и не участвовали в последнем сражении, то чувствовали себя бодрыми и полными сил, их лошади и оружие тоже были целы.

Третий отряд находился под началом мессира Готье де Шатильона; у него были лучшие воины и самые храбрые рыцари. Король Людовик поставил эти отборные отряды поблизости друг от друга, чтобы они могли прийти на помощь и защитить тех, кто шел за ними следом.

Четвертый отряд уступал в силе всем остальным, в него входили остатки воинства тамплиеров во главе с великим магистром Гильомом Соннак, раненным в недавнем бою. Чувствуя свою слабость, тамплиеры построили укрепления из обломков сарацинских военных машин. Пятый отряд Ги де Мальвуазена был хотя и не слишком многочислен, но зато составлен из отменных рыцарей, братьев и соратников, сплоченных, словно одна семья; они неизменно дрались бок о бок и делили все - славу, опасности, трофеи. С начала кампании отряд потерял много воинов, а грядущий день должен был еще увеличить их число.

Шестой отряд, стоящий на левом фланге, подчинялся графу де Пуатье, а тот, что на правом,- графу Анжуйскому. Он состоял из пехотинцев, единственным конным был брат короля. По левую руку от него находился рыцарь мессир Жоссеран де Брансон; он привез его за собой в Египет; вместе с сыном тот командовал другим небольшим отрядом пехотинцев, и здесь тоже на конях были только командиры.

Седьмой отряд, возглавляемый Гильомом Фландрским, еще не участвовал в битвах, и потому его воины были преисполнены сил и бодрости. Они даже взяли под защиту, спрятав под свое железное крыло, небольшой отряд сенешаля Шампанского, стоявший полукругом спиной к каналу, неподалеку от того места, где армия переходила его вброд. Жуанвиль и его рыцари так изнемогли в последнем бою, что только двое или трое смогли сами надеть доспехи, остальные же, в том числе и доблестный сенешаль, для защиты имели лишь шлемы, а из оружия - только мечи.

В центре этих восьми отрядов, готовый броситься туда, куда потребуется, находился Людовик с самыми преданными и доблестными воинами, восемь из которых составляли королевскую охрану, их называли гвардией короля. И наконец, вдоль капала, защищенный железной стеной, стоял обоз: мясники, слуги, маркитантки, женщины и пажи, перешедшие канал по мосту сразу после сражения у Мансуры; они расположились неподалеку от рыцарских шатров, соорудив себе хижины из остатков орудий и военных машин, отбитых у неверных. Пока Людовик расставлял войска, предводитель сарацин размещал свои. Он предстал перед крестоносцами с первыми лучами солнца во главе четырех тысяч хорошо вооруженных всадников верхом на прекрасных лошадях; он расположил их в одну линию, как и христиане, и разделил на то же количество отрядов, что и Людовик; он собрал такое множество пехотинцев в поддержку коннице, что они стеной окружили французский лагерь. Вскоре прибыла еще одна армия - та, что привел за собой юный султан Туран- шах. Это последнее войско стояло отдельно, готовое маневрировать в зависимости от обстоятельств. Отдав приказы, предводитель сарацин в последний раз проехал перед войском верхом на низкорослом скакуне и остановился в ста шагах от французской армии, рассматривая ее построение и уменьшая или увеличивая численность своих, смотря по тому, слабыми или сильными казались ему отряды христиан; затем он приказал трем тысячам бедуинов подойти как можно ближе к мосту, соединяющему армию с лагерем герцога Бургундского, для того чтобы помешать крестоносцам во время боя получить подкрепление.

Эти приготовления продолжались примерно до полудня; когда все было готово, в стане неверных раздался грохот барабанов и звуки горнов, и пешие и конные сарацины пошли в наступление.

Сразу жe бой завязался там, где командовал граф Анжуйский, но вовсе не из тактических соображений той или иной стороны, а просто этот фланг оказался ближе всего к туркам; они же наступали, расставленные на манер шахматных фигур; пешки, или пехотинцы, шли впереди, вооруженные трубками, откуда они выдували греческий огонь, а за ними двигались фигуры - всадники, которые, пользуясь общей сумятицей, врывались в ряды христиан и разили направо и налево. Этот маневр, направленный против пехотинцев, действительно сразу внес беспорядок в отряд графа Анжуйского, который находился в самой гуще своих солдат. К счастью, король, наблюдавший за ходом сражения на всей равнине, со своего холма увидел, в какой опасности оказался его брат. Он тотчас же пришпорил коня и в сопровождении своей гвардии, с мечом в руке бросился в толпу неверных. Но тут находившийся неподалеку сарацин направил па него греческий огонь, причем так дерзко и точно, что пламя охватило королевского коня, но по воле господа, за которого сражался Людовик, то, что должно было спасти сарацин, принесло им погибель: благородное животное с объятыми огнем гривой и крупом, вне себя от боли, не внемля ни голосу, ни силе, понесло своего хозяина в самую гущу неприятеля, куда он ворвался, подобно ангелу-истребителю; за ним мчались смельчаки, поклявшиеся неотступно следовать за своим королем, сметая и уничтожая все на своем пути, и отряд неверных, пораженный в самое сердце, отступил; вызволив графа Анжуйского и его воинов, король вернулся на свой пост на холме, откуда, подобно орлу, наблюдал за сражением и мог устремиться в любую точку поля брани.

Пока король осуществлял свою благородную миссию, бой разгорелся по всей линии с одинаковым неистовством, но с неодинаковым успехом. Мессир Ги д'Ибелеп и его брат Бодуэн храбро встретили сарацин, ибо, как уже говорилось, ни воины, ни лошади их отряда еще не участвовали в сражениях. К тому же к ним присоединился Готье де Шатильон со своими доблестными ратниками; и вскоре сарацины были вынуждены обратиться в бегство и переформировать свой отряд, потерявший в бою почти всех пехотинцев. Иначе обстояли дела у четвертого отряда под началом Гильома де Соннака, великого магистра тамплиеров, где уцелели лишь немногие солдаты, объединившиеся с остатками госпитальеров. Тщетно сооружали они, как мы уже говорили, укрепления из обломков военных машин. Сарацины направили па эту груду дерева греческий огонь, от которого все тотчас же воспламенилось, и сумели сквозь дым рассмотреть горсточку людей, прятавшихся за укреплением; тогда, не дожидаясь, пока будет полностью уничтожена эта ненадежная защита, они, подобно демонам, бросились в самое пекло II встретились лицом к лицу с остатками этого некогда вселявшего страх воинства. Но как ни ослабли в бою тамплиеры, они не из тех, кто сдается, не дав отпора, и через несколько минут неверные отступили, лишившись своих лучших бойцов; им снова пришлось проходить через пламя, но на сей раз, чтобы спастись. Однако, видя, что их не преследуют, они остановились па некотором расстоянии, а их лучники выступили вперед и обрушили па тамплиеров такое несметное количество стрел, что, казалось, будто позади них выросло колышущееся на ветру поле пшеницы. Этот смертоносный град принёс больше потерь, чем рукопашный бой; почти все уцелевшие лошади теперь пали; только великому магистру и четверым или пятерым рыцарям удалось сохранить своих боевых коней, по и в их тела вонзилось множество стрел и дротиков. Тогда сарацины решили: настал удачный момент окончательно сразить непобедимых, и во второй раз толпой устремились на крестоносцев. В этом столкновении великий магистр, уже потерявший один глаз в прошлом сражении, теперь лишился второго; но, слепой и истекающий кровью, он пришпорил лошадь, которая понесла его в самую гущу сарацин, где он разил наугад до тех пор, пока и он, и его конь, сраженные ударами, не рухнули наземь и больше уже не поднялись; наверное, в этой атаке все нашли бы свой конец, если бы Людовик, увидев, в каком ужасном положении они очутились, не примчался бы к ним на подмогу, как прежде он пришел на выручку графу Анжуйскому. Появление короля застало сарацин врасплох, и во второй раз они беспорядочно отступили за огненную линию, но теперь пламя уже погасло, и над ней только клубился дым.