Страница 11 из 48
- Бомбовый удар лучше всего нанести вскоре после рассвета, - подхватил летчик лейтенант Булыгин. - В это время на реке нет волн, цель будет лучше просматриваться. Да и фашисты еще спят в такую рань.
Летчики заулыбались. Но вот поднялся командир соединения, и лица снова стали серьезными.
- Предложения экипажа разведчиков дельные, - сказал Батурин. - Сейчас доложу обо всем в вышестоящий штаб. - И тут же, обращаясь к майору Юспину, полковник продолжал: - Надо немедленно готовить экипажи к заданию. Боевой порядок такой: два звена во главе с капитаном Ковальцом подавляют зенитки, капитан Голубенков поведет первую ударную группу, замыкающими пойдут вторая и третья эскадрильи. Подразделения соседнего двухсотого полка будут действовать в этом же районе.
Вскоре из штаба принесли фотопланшеты. На них отчетливо видна переправа и несколько хуже - замаскированные зенитные точки, скопления военной техники. Но специалисты легко расшифровали все снимки, указали летному составу места наибольшего сосредоточения войск и техники противника.
Пока летный состав отдыхал, техники и механики всю ночь готовили самолеты к заданию. Чуть забрезжил рассвет, и аэродром ожил. Экипажи стали выруливать на линию исполнительного старта. Первым поднялся в воздух капитан Ковалец, за ним устремились еще пять экипажей. [48] С интервалом в десять минут взлетела наша ударная группа, а за ней - остальные бомбардировщики полка.
Мы летели в группе капитана Голубенкова. Еще издали увидели над районом переправы белые шапки разрывов зенитных снарядов, цепочки трассирующих пулеметных очередей, а между ними - маневрирующие бомбардировщики. Это однополчане во главе с коммунистом Александром Ковальцом подавляли зенитные батареи врага. На головы фашистов они бросали осколочные бомбы, поливали врага свинцом из пулеметов.
Как только под нами оказался сверкающий на солнце купол церкви, Голубенков подал по радио сигнал о том, что находится на боевом курсе. Я записал в бортовой журнал: «5 июля 1941 года 4 часа 41 минута».
- Освободить коридор! - приказал Голубенков.
И тут же звенья Ковальца, продолжая подавлять зенитные средства, несколько отошли от переправы в сторону, освобождая нашей группе путь.
Вскоре впереди и немного правее, на зеркальной глади Березины, показалась переправа. По ней двигались танки и автомашины. Прильнув к прицелу, штурман группы Владимир Шведовский внимательно следил за целью. Он довернул самолет на три градуса вправо. Нажал на боевую кнопку сбрасывателя. Ротативно-рассеивающие бомбы, отделившись от самолета, моментально лопаются. И сотни мелких и средних бомб со всех кораблей первого и второго звеньев падают вниз. Вот они рвутся рядом с переправой, но не достигают цели. В некоторых местах с переправы сорваны настилы, сбиты волной некоторые автомашины, но полотно переправы по-прежнему цело. По нему торопливо ползут танки, автомашины…
В эскадрилье Голубенкова замыкающим летит звено старшего лейтенанта Карымова - на редкость крепкий, сколоченный коллектив воздушных воинов. До войны звено по всем видам боевой и политической подготовки имело наивысшую оценку, занимало первое место в соединении. Офицер Карымов считался очень тихим и скромным человеком. По тихость его - особенная: про него говорили в полку, что в нем сидит «тихое упрямство».
В самом деле: увидит Карымов в другом подразделении что-либо стоящее внимания и, пока не разберется, [49] что к чему, не уйдет с аэродрома, хотя бы это стоило времени. Зато на следующий день он подробно расскажет обо всем подчиненным и обязательно будет добиваться от них, чтобы новые методы были реализованы и применены на практике. Так было, например, с освоением радиокомпаса «Чайка». Перед самой войной перегнали на аэродром несколько десятков новых самолетов, оборудованных радиокомпасом. Узнал об этом Карымов и потерял покой. Много времени он просидел со штурманом звена лейтенантом Белых в кабине самолета, пока не освоил новую радиоаппаратуру. И конечно, все это стало достоянием его подчиненных - летчиков, штурманов.
Особенно полюбился Карымову молодой летчик Николай Булыгин - спокойный, малоразговорчивый, сдержанный, но настойчивый офицер. Карымов к нему присматривался, изучал, а потом предложил совместно осваивать новую технику и ее боевое применение. Они первыми среди летчиков эскадрильи закончили программу полетов в «закрытой кабине», первыми стали осваивать и полеты в ночных условиях, помогали своим товарищам, друзьям.
- Все это нам пригодится в боях с врагом, - говорил своим подчиненным командир звена.
Так оно и вышло. Хорошие знания, полученные во время учебы, высокое и благородное чувство боевой дружбы и войскового товарищества пригодились летчикам в боях с немецко-фашистскими захватчиками. С первых же дней войны летчики звена Карымова по нескольку раз в день вылетали на задание.
Особенно отличился лейтенант Булыгин. В любую, самую сложную погоду он шел в полет. Сотни бомб сбросил Булыгин на головы гитлеровцев.
Вот и сейчас перед его глазами вырисовывается переправа. Первым на нее идет командир звена Карымов. Зенитки усиливают огонь, но старший лейтенант ведет корабль, не отклоняясь. Офицер Булыгин старается не отстать от своего командира. Вот уже штурман экипажа лейтенант Колесник скомандовал: «Боевой!», и летчик, боясь шелохнуться, повел корабль прямо на полотно переправы. И в этот же миг в плоскость и фюзеляж попали вражеские снаряды. Пламя быстро охватило самолет, груженный бомбами. [50]
- Булыгин, прыгай! - закричал Карымов. - Прыгай!
Это был критический момент. У экипажа еще оставалась возможность воспользоваться парашютами. Но герои-комсомольцы летчик Булыгин, штурман Колесник, стрелок-радист Титов и воздушный стрелок Кусенков избрали другой путь. Бесстрашный сокол направил пылающий корабль на фашистскую переправу.
- Идем на таран переправы! - услышали летчики взволнованный голос Николая Булыгина. - Не допустим фашистов к родной Москве! - зазвучали в эфире последние слова героя.
Раздался страшной силы взрыв. Переправа тут же рухнула. Боевой комсомольский экипаж бомбардировщика надолго задержал продвижение фашистских войск в глубь нашей территории.
Дальнейшие события в районе Борисова развертывались с молниеносной быстротой. Отойдя от реки Березины, капитан Голубенков довернул звенья вправо, чтобы точнее выйти на шоссе Борисов - Толочин, где немцы сосредоточили много войск. И вдруг мы с летчиком Стогниевым увидели впереди объятую пламенем «красную [51] девятку» Ковальца, которая, покачиваясь, с небольшим углом шла к земле. Бомбардировщик огненной кометой летел в центр лесной поляны, где стояли вражеские топливозаправщики, автомашины, тягачи. Вот он резко накренился и с силой ударился о землю. В то же мгновение огромный столб огня и дыма поднялся над лесом.
- Погиб наш командир, погиб! - не говорил, а шептал Стогниев.
Мне трудно было что-либо ответить. На секунду я закрыл глаза. В висках гулко стучало, мысли мелькали одна за другой. Сердце заныло острой, разливающейся по всей груди болью. Совсем недавно, после полета на разведку, мы с Ковальцом сошли из кабин на землю. На западе ярко горела вечерняя заря.
- Какая красота! - воскликнул Ковалец. - Совсем не хочется думать, что где-то идут жаркие бои, льется кровь.
Взяв нас с Иваном Балакиным под руки и отойдя от самолета в сторону, он вдруг спросил:
- Ну как, перетрусили, наверно, когда над переправой началась адская пальба?
- Было малость, - сознался Балакин.
- Это ничего, страх заставляет людей быть еще злее…
Ковалец на минуту задумался, потом продолжал:
- Закончим войну с фашистами, подамся на Волгу, буду среди речников трудиться. И какое там раздолье! Заранее приглашаю вас, мои боевые друзья, в гости.
Он громко засмеялся, увлекая и нас своей веселостью, своим большим человеческим оптимизмом. «Да, Саша был смелым воином и погиб как настоящий герой», - с грустью подумал я…
Стогниев подал голос: