Родина зовет

А Михаил рассказывал мне по вечерам о боях, о партизанах, о прославленных командирах, о народных героях. Впервые за три года плена мне довелось разговаривать с человеком, который все это время воевал против фашистов. Я, старый концлагерный хефтлинк{3}, завидовал ему и мучился от стыда и досады, потому что до сих пор не убежал из лагеря и не вернулся в родную армию.

Сближаясь день ото дня с Девятаевым, я наконец решил, что пора его посвятить в наши планы. Как-то вечером я рассказал ему, что мы задумали бежать на лодке через пролив, и спросил, хочет ли он присоединиться [149] к нам. Михаил подумал и не одобрил наш план: он показался ему нереальным.

- Неизвестно, будут ли еще когда-нибудь ночные бомбежки. Потом лодки может не оказаться на месте. Или у нее не будет весел. Тогда как? И что вы будете делать на берегу, если даже сумеете перебраться через пролив? Куда пойдете в своих полосатых куртках и халатах?

Эти вопросы я и сам задавал себе не раз, но считал, что самое главное - убежать из лагеря, а там будем принимать решение по обстоятельствам. Но сейчас, когда наш план анализировал Михаил, он мне показался слишком наивным.

Я подавленно молчал. А Девятаев продолжал:

- Самое надежное - захватить самолет. Через час-полтора мы у своих.

Это было слишком заманчиво, я боялся в это верить.

А Михаил шепнул мне в самое ухо:

- В Саксенгаузене я поклялся товарищам, что, если буду когда-нибудь вблизи самолетов, обязательно подобью группу и улечу на Родину. Это они помогли мне попасть на транспорт, идущий в лагерь при аэродроме. Надо попытаться.

Я колебался. Сумеет ли он управлять немецким самолетом? Ведь он летал на советских машинах, да еще истребителях. А здесь только бомбардировщики.

Но Михаил заверял меня, что управление у самолетов должно быть одинаковое, но захватить самолет нужно обязательно заведенным. Для этого следует только выждать удобный момент.

Признаюсь, я не сразу согласился с его доводами. Посоветовался с Володей Соколовым, еще кое с кем. Не один раз мы втроем собирались под соснами и обсуждали предложение Девятаева. И все-таки решили, что его план лучше нашего, проще, а удача более вероятна.

Новый план был принят.

В первую очередь нам нужно было собраться всем в одну команду, и именно в ту, которая работала непосредственно на аэродроме или около него. Один из наших товарищей работал на аэродроме в команде по маскировке бункеров. Это был отчаянный паренек белорус [150] Володя Немченко. За побег из лагеря фашисты выбили ему один глаз и отправили на этот остров. Его все звали «одноглазый лейтенант». Он был страшный фантазер, рассказывал сотни анекдотов, сказок, романов, былей и всем говорил, что в начале войны был лейтенантом, хотя ему в то время минуло только шестнадцать лет.

У команды, где работал Володя, был свирепый капо Цыган, отбывающий наказание за кражи. Одновременно он являлся штубовым как раз той штубы, где жили я, Володя Немченко, Петя Кутергин и другие товарищи. Чтобы выслужиться перед фашистами, он неистово зверствовал над заключенными: избивал, гонял под холодный душ, на работе заставлял бегать бегом, носить непосильные тяжести. На его счету было уже сто пятьдесят умерших. Немцы ценили его за усердие. Мы боялись его не меньше Вилли Черного - арбайтдинста, начальника над лагерными капо - и ненавидели люто.

Вот в эту команду нам предстояло перебраться, так как она работала на аэродроме.

Нужно было что-то предпринять, чтобы убрать Цыгана из этой команды. И мы придумали.

В нашей штубе жил луганский парнишка Валька, по прозвищу Ицик, проныра и мастер на все руки. Я увидел его впервые в карном блоке в Натцвиллере, куда он попал за то, что бросился с перочинным ножом на бауэра, к которому его отдали работать. Даже в карном блоке Валька сумел неплохо устроиться. Однажды он попросил меня сказать блоковому, что он парикмахер. Блоковый рассмеялся: перед ним стоял молоденький парнишка с озорными глазами, который и бритву-то, наверное, еще в руках не держал.

В этот день в бараке была стрижка. Блоковый решил испытать Вальку и велел ему постричь машинкой одного немца - заключенного. Валька смело взял машинку в руки, долго крутился около немца, подлаживаясь удобнее. Немец вздрагивал, ойкал, кряхтел, а Валька продолжал осваивать новое ремесло. Так он и стал парикмахером.

Его вместе со мной вывезли на Узедом и поместили в одной штубе. Валька и здесь подружился с блоковым Эрвином, на работу не ходил, убирал бараки, помогал [151] на кухне. Вот его мы и решили использовать против капо.

Как- то блоковый Эрвин взял в ремонт у одного эсэсовца золотое колечко, положил его на тумбочку и ушел, абсолютно, видимо, уверенный, что никто из заключенных не прикоснется к его вещи. Мы подговорили Вальку подложить кольцо в карман Цыгану, который часто заходил в штубу поболтать с Эрвином. Валька так ловко проделал это, что Цыган ничего не заметил.

Эрвин хватился кольца, страшно разъярился и начал повальный обыск. Кольца ни у кого не оказалось. Нас обыскивал Цыган, штубовые… Кольца не было. Прибежал Вилли Черный. Нас раздели донага и снова искали… Безрезультатно. Тогда начали обыскивать штубовых. Тут и подошло время нашего торжества: Вилли Черный нашел кольцо в кармане Цыгана. Не дав сказать ему ни одного слова, Вилли и Эрвин набросились на нашего штубового и начали избивать его насмерть. Потом выкинули к умывальнику, а утром снова били… Цыган не дожил до поверки. Аэродромная команда лишилась капо. Временно назначили Володю Немченко. Это нам и надо было. Мы научили его отдавать немецкие приказания, докладывать перед выходом на работу и при возвращении.

Немцы остались довольны им и не назначили другого капо.

Мы начали перебираться в аэродромную команду.

Володя Соколов и Михаил Девятаев перебрались первыми. Мне было труднее сделать это. Я был в команде слесарей, которая работала под навесом и в помещении. Перейти просто из хорошей команды в плохую, из помещения под открытое небо, на дождь, ветер и холод - это выглядело бы подозрительным. Нужно было найти какую-нибудь причину, чтобы меня выгнали из команды. И я придумал. Привезли ремонтировать помпу для отсоса воды и поставили ее на подставку. Я как будто нечаянно уронил ее. Мастер начал ругаться и сказал, чтобы завтра я в команду больше не приходил.

На другой день я пристроился к своим товарищам, потом туда же перешел и Петя Кутергин. Теперь нас стало пять человек. Близко к нам держался и Михаил [152] Емец. Он тоже поспешил уйти из команды слесарей, догадавшись, что мы что-то затеваем.

Но остальных товарищей из организованной ранее группы побега перетащить никак не удавалось. Они жили по разным баракам, работали в разных командах. Но они знали о новом плане и тянулись к нам.

Николая Куропатова перебрасывали из одной команды в другую, но в аэродромную он никак не мог перебраться.

Иван Лошак считался специалистом в команде слесарей, ему нельзя было уходить из мастерской. Это навлекло бы подозрение на всех нас. Он это хорошо понимал и оставался до поры до времени на своем месте.

Володя Подборонов работал в прачечной под постоянным наблюдением немцев. Он знал о нашем плане, сочувствовал нам и помогал. Как-то немцы обнаружили на одежде у Девятаева вошь. Михаилу грозило серьезное наказание. Володя Подборонов стащил в прачечной немецкое белье и принес Михаилу.

Коля Дергачев работал в маленькой команде, состоящей из пяти человек, на одной из установок ФАУ. Там каждый был на счету.

Мы решили захватить самолет с заведенными моторами, совершенно готовый к отлету. Для нападения на гитлеровцев во время захвата самолета нам нужно было какое-то оружие. Я приспособил себе железную клюшку с кольцом. Носил ее открыто как инструмент, который служил мне, чтобы доставать маскировочную сетку во время ремонта бункера. Михаил Девятаев носил в своей сумке гирю-отвес. Петя Кутергин - голыш. Володя Соколов - железину в котелке, у Володи Немченко тоже что-то имелось на всякий случай.