Одиночный выстрел

Яков Савельевич Чопак, профессор Одесского мединститута, выступал за традиционное распределение ролей в обществе: мужчина — добытчик, воин и защитник, женщина — хранительница домашнего очага, жена и мать. Потому, говорил он, в армии прекрасному полу делать абсолютно нечего. Увлекшись спором, Павличенко назвала свою воинскую специальность, и тут в гостиной установилась напряженная тишина.

— Sniper? — по-английски произнес профессор (недаром он в молодости стажировался в медицинском колледже Оксфордского университета). — Кажется, это от «snipe», то есть «бекас», и «sniping» — прицельная стрельба по бекасам из укрытия.

— Правильно, — подтвердила она.

— Стало быть, вы будете охотиться. Но на кого? На людей?

— Они — не люди! — резко ответила Павличенко.

Лучше бы здесь она этого не говорила. Яков Савельевич, гневно сверкнув очами, торжествующе возвысил голос. Поскольку он был опытным лектором, то сейчас остановить его не представлялось никакой возможности.

В семье к такому привыкли и довольно безучастно выслушали высокопарные рассуждения о гуманизме, о правах человека, о непреходящих ценностях европейской цивилизации, носителями которой в равной степени выступают как немцы, так и русские.

Когда профессор перешел к анализу произведений всемирно известных классиков германской литературы Гете и Шиллера, Людмила решительно поднялась с места.

— Не хочу спорить с вами о немецкой поэзии, — отчеканила она. — Только не дай вам Бог увидеть этих носителей европейской цивилизации в вашем родном городе. Тогда тут не поздоровится никому!..

На улице Павличенко догнал Борис Чопак. Он полагал, будто Люда обиделась на его отца и начал разговор с извинений. Она лишь усмехнулась в ответ. Добровольные заблуждения вполне взрослых и хорошо образованных преподавателей высших учебных заведений ее не волновали. Завтра маршевая рота, в которой она числилась единственным снайпером, отправлялась к месту службы — в 25-ю Чапаевскую стрелковую дивизию, точнее говоря, — в 54-й имени Степана Разина стрелковый полк.

— Я подал заявление в военкомат, — сказал ей Борис.

— Тогда просись к нам в дивизионный медсанбат.

— Правда? Ты хочешь этого?

— Может быть, и встретимся. Когда-нибудь… — Людмила ответила ему уклончиво.

— Я постараюсь. Очень постараюсь, — он заглянул ей в глаза. — Я тебя найду, вот увидишь.

— Ну, мечтать не вредно.

— Людмила, ты мне понравилась с первой встречи! — вдохновленный ее словами, молодой хирург решил объясниться.

— Я заметила, — Павличенко смотрела на высокое звездное небо. Но время загадывать желания еще не пришло. Звезды начинали падать в августе, а сейчас стоял июль.

— Просто ты совсем не знаешь меня, — продолжал Чопак. — На самом деле мы будем счастливы вместе.

— Эх, Боря, Боря, — она покачала головой. — Какое уж тут счастье! Война на дворе…

— Она нам не помеха. Главное — знать, что любишь. Я не прощаюсь с тобой, любовь моя. Я только говорю тебе: «До свидания!»

Дальше профессорский сын поступил неожиданно. Он взял ее руку, поднес к своим губам и благоговейно поцеловал. Растерявшись, она не знала, что ему ответить на эти буржуазные замашки. Немая сцена длилась несколько секунд, пока Людмила не отняла руку. Но было в его поступке что-то непривычное для нее и потому — волнующее…

Смеркалось.

Поезд замедлял ход. Пути множились, расходились в стороны. Справа и слева уже громоздились другие составы с теплушками, с товарными вагонами, с открытыми платформами, где под брезентом угадывались какие-то огромные квадратные ящики.

Это и был Арциз, небольшой город у слияния рек Чага и Когильник. В начале XIX века его основали немецкие переселенцы. Они вполне успешно занимались здесь сельским хозяйством. В 1916 году тихую деревенскую жизнь нарушила прокладка железнодорожной ветки. Почти в центре города появилась станция, паровозное депо, мастерские, водокачка.

— Товарищ снайпер, проснись, приехали… — кто-то тряс Людмилу за плечо, и последнее ее сонное видение — сын Ростислав с красной пожарной машинкой в руке — растворилось в сумраке, сгущавшемся за окном вагона.

Маршевые роты выгружались на перрон, затем выходили на привокзальную площадь и там строились в шеренги по росту. Их ожидали офицеры, откомандированные от разных воинских частей. Был здесь и лейтенант Василий Ковтун из первого батальона 54-го стрелкового полка. Держа в руках список личного состава, он подошел к шеренге бойцов, прибывших из Одессы, и невольно улыбнулся.

Люди из 136-го запасного полка выглядели хорошо. Все — довольно рослые, крепкого телосложения, возраст от 25 до 30 лет. Экипировали их по нормам довоенного времени: новенькие пилотки, гимнастерки, брюки покроя «галифе», на ногах — что особенно отрадно — сапоги, а не ботинки с обмотками. У каждого за спиной — ранец, каска СШ-40, через правое плечо — сумка с противогазом, сзади к поясному ремню пристегнута пехотная лопатка в брезентовом чехле. Новобранцы не имели оружия. Согласно приказу высшего командования винтовки солдатам выдавали по прибытии в часть.

Лейтенант начал перекличку. Отвечали ему бодро, даже весело. При вечернем свете он не очень четко различал лица своих новых подчиненных. Однако это его не тревожило. Сейчас все они погрузятся в автомашины и поедут из Арциза в старинное село Татабунары, на заранее подготовленные позиции: блиндажи, огневые точки, ходы сообщения, прорытые в мягкой степной земле.

— Павлинов?

— Здесь! — прогудел басом детина огромного роста.

— Павлинчук?

— Здэся! — ответил с украинским акцентом черноглазый паренек.

— Павличенко?

— Здесь! — раздался звонкий девичий голос.

Лейтенант Ковтун от неожиданности остановился и на всякий случай сверился со списком. Но там вместо полного имени-отчества стояли только инициалы, а по ним определить, к какому полу принадлежит солдат, невозможно. Офицер окинул взглядом ладную женскую фигурку, одетую по-солдатски, и подумал, что тут произошла ошибка. Вместо санитарной роты девушка попала в стрелковую.

— Ваша военно-учетная специальность? — строго спросил он, готовясь внести исправление в список.

— Снайпер, товарищ лейтенант.

— Снайпер?! — Ковтун безмерно удивился.

— Так точно, товарищ лейтенант.

— Ладно. Позже я разберусь. Пока вы остаетесь в моем подразделении. Но только пока, товарищ Павличенко.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант…

На командном пункте первого батальона, в присутствии его командира капитана Сергиенко Людмиле учинили форменный допрос. Тогда она достала из нагрудного кармана гимнастерки свою палочку-выручалочку — свидетельство об окончании Снайперской школы. Кроме того, студентка Киевского университета предъявила недоверчивым фронтовикам книгу А. Потапова «Наставление для метких стрелков» с автографом: «Лучшему курсанту Людмиле Павличенко на добрую память от автора».

Василий Ковтун озадаченно почесал в затылке. Эту книгу он сам читал, попав после зимней кампании в Финляндии на армейские снайперские курсы. «Наставление…», бесспорно, являлось полезным изданием. Однако новая война, теперь — с немцами и румынами, — в которой лейтенант участвовал с первого дня, — вносила свои дополнения в теоретические разработки товарища Потапова. Потому самую точную оценку знаниям и навыкам его ученицы мог дать только реальный бой с противником.

— Конечно, может, вы и снайпер, Людмила Михайловна, — сказал Ковтун почти уважительно. — Но винтовок с оптическим прицелом в данный момент в нашем батальоне нет.

— Как это «нет»? — удивилась она.

— А вот так. В армии под два миллиона пехотинцев. Снайперских же ружей произведено чуть более семидесяти тысяч. Потому хорошую винтовку надо еще заслужить.

Павличенко задумалась на мгновение и предложила:

— Дайте мне обыкновенную «трехлинейку», товарищ лейтенант.

— Правильный ответ, — сухо произнес командир первого батальона капитан Сергиенко. — Оставь свои придирки, Василий, и выдай наконец красноармейцу Павличенко положенное по Уставу оружие.